В прежние царствования тысячи духовных лиц – греков, болгар, молдаван, валахов, сербов и грузин, от монахов до патриархов, приезжали в Москву за милостыней и безотказно получали ее за свои страдания от турок (описанные ими в Москве правдиво или не очень). Некоторые из них жили в гостеприимной Москве годами и приезжали неоднократно, некоторые даже остались здесь до конца своих дней и занимали русские епископские кафедры – и ни один из них (!) до середины XVII в. не отметил «неправильности» русских обрядов – хотя эти обряды, несомненно, за последние 150 лет не изменились или почти не изменились (см. с. 134–160), а греческие, несомненно, от них сильно отличались. Многотысячекратно благословляя (конечно, без скандалов, то есть по русски, то есть двуперстно) низших по сану русских духовных лиц, бояр и простой народ, и принимая благословение от русских духовных лиц, высших по сану, они не заметили «неправильности» русского перстосложения (то есть двуперстия), в том числе даже и те из них, кто благословлял царя (то есть архиереи). Можно утверждать, что не глухие и не слепые и сами благословлявшие по-русски греки многое замечали, но отмечали вслух и на бумаге только то, что им было выгодно отметить, и молчали, когда было выгодно молчать. Когда милостыня зависела от того, сколь старательно они хвалили русское благочестие, любовь к длинным постам и службам и т.п., они старательно хвалили все это, молча о странностях (для них) русского богослужения (см. на с. 45 слова Олеария). Когда же (при царе Алексее Михайловиче) появилась возможность жить в Москве не несколько месяцев надоевшими (все же) нахлебниками и попрошайками, а сколько угодно – уважаемыми и высокооплачиваемыми учителями, судьями в русских спорах и разъяснителями русских ошибок, то стало выгодно подогревать эти споры и замечать и отмечать побольше этих ошибок, подчеркивая свои знания, наблюдательность, благочестие и – главное – нужность в Москве.
Путешествия русских клириков на греко-язычный Восток и их впечатления о греческой Церкви
Было решено послать на православный Восток иеродьякона Арсения Суханова – ктитора московского Богоявленского монастыря – с заданием: собрать и привезти в Москву древние греческие рукописи, и понаблюдать за современной богослужебной практикой греков. Он имел опыт работы в посольском приказе, знал греческий язык и в 1637-1640 гг. ездил в составе посольства в Грузию, участвовал в тамошних переговорах и составил «статейный список», то есть поденную запись-отчет о действиях посольства, в котором отметил (без тени сомнения) множество «неправильностей» в грузинском богослужении.
В июне 1649 г. он выехал из Москвы вместе с патр. Паисием Иерусалимским в Яссы, и в 1650 г. подал в посольский приказ свой «Статейный список» о выполнении задания, содержавший запись четырех «Прений Арсения с греками». Эти «прения» – замечательный исторический документ, ярко демонстрирующий небывалые в прежние века подъем русского патриотического самосознания и остро-критическое отношение к греко-язычному духовенству (соответственно вышеизложенному). Состоялись они в Торговище; оппонентами Арсения были патр. Паисий, Браиловский митр. Мелетий и их помощники из местного духовенства.
1-й диспут (24.4.1650) начался с обсуждения вопроса о перстосложении для крестного знамения. Арсений просил подтвердить документами «правильность» греческого троеперстия; архим. Филимон ответил: «Об этом у нас нигде не написано, но мы так изначала приняли. Арсений: Ты хорошо сказал, что вы так приняли изначала. И мы также приняли изначала от св. ап. Андрея <то есть двуперстие…>. Чем вы лучше нас? И у нас угодивших Богу много, как и у вас было. Если вы приняли веру от апостолов, то и мы от ап. Андрея. Да хотя бы и от греков, однако от тех, которые непорочно сохраняли правила свв. апостолов, семи вселенских соборов и богоносных отцов, а не от нынешних, которые не хранят апостольских правил и в крещении обливаются и окропляются, а не погружаются в купели, и книг своих и науки у себя не имеют, но принимают от немцев <…>. Архим. Филимон: одни вы на Москве так креститесь, а в польской земле <то есть на Украине и в Белоруссии> русские же крестятся, как мы – греки. <…Арсений возразил так удачно, что> патриарх и все прочие замолкли и встав из-за трапезы пошли кручиноваты, что хотели оправдаться священными книгами, да нигде не сыскали, и то им стало за великий стыд».
2-й диспут 9.5 у патр. Паисия. Арсений: «Владыко святый, не знаю, отчего у нас с вами лета от Рождества Христова по летописцам не сходятся. Патриарх: <…> мне одному о таком важном деле нельзя дать тебе ответа, а нужно писать ко всем патриархам. Невозможно в таком деле погрешить четырем патриархам. Если у вас с нами не сходится по летоисчислению, то у вас потеряно. А у нас, у всех четырех патриархов полное согласие. Арсений: А мне думается, погрешено у вас. Ибо по взятии Царяграда турками латиняне выкупили все греческие книги, а у себя, переправя, напечатали и вам роздали. А что ты говоришь, что вам – патриархам невозможно погрешить, то также и Петр апостол трижды отрекся от Христа. Да из патриархов же были в Цареграде еретики, и в Александрии, и в Риме, и заводили многие ереси. Оттого и царство ваше разорилось. И ныне у вас в Цареграде ведется, что сами своих патриархов давите, а иных в воду сажаете; отныне у вас в Цареграде четыре патриарха. А что ты говоришь, будто вы – греки – источник всем нам в вере, то вы высокую гордую речь говорите. Источник веры – Христос Бог. Патриарх: Вера от Сиона произошла, и все, что есть добраго, произошло от нас. Ино, мы корень и источник всем в вере, и вселенские соборы у нас же были. Арсений: Ты правду говоришь, что от Сиона произошла вера и соборы были у вас. И мы держим ту веру, которая произошла от Сиона и подкреплена вселенскими соборами. А вы, греки, той веры не держите, но только словом говорите. В 50-м правиле свв. апостол, которые они писали в Сионе, то есть в Иерусалиме, и в правилах вселенских соборов заповедано креститься в три погружения. А вы не погружаетесь при крещении, но обливаетесь и покропляетесь. Свв. апостолы в своих правилах велели верным с еретиками не молиться в церкви; а вы, греки, молитесь в одной церкви вместе с армянами, римлянами и франками и святыню им даете на обедне. Напрасно вы называетесь источником в вере всем. Первое евангелие написал Матвей спустя 8 лет по Вознесении Христове на еврейском языке к уверовавшим иудеям, а не к грекам. То и есть первый источник в вере. А что соборы вселенские были у вас, то на соборах были не одни греки, но и римляне и со всей вселенной. Да и вселенские соборы – не источник веры. Они собирались на еретиков, разорявших веру Христову, преданную нам от апостолов, <…> а не вновь веру составляли. <…> А если и были <вы> источником, то ныне он пересох. Вы и сами страдаете от жажды; как же вам напаять весь свет из своего источника?».
3-е прение 3.6 о расхождениях московских богослужебных печатных книг и греческих. Арсений рассказал о том, как несколько лет назад Афонские монахи греки осудили и сожгли книги московской печати, усмотрев в них отличия от греческих. Присутствовавшие подтвердили, что так и было. Затем Арсений в греческой грамматике, напечатанной в Венеции, указал патриарху строчку: «и в Духа Святаго от Отца и Сына исходящаго», и сказал: «Вот такие книги следовало бы вам сжигать. В наших книгах ереси нет. Государь царь у нас православный, ереси никакой не любит. Книги правят у нас люди избранные и безпрестанно над тем сидят. А над теми людьми надзирают <…> митрополиты и архимандриты и протопопы, кому государь укажет. И о всяком деле докладывают государю и патриарху». Этот факт – использование православными греками униатских книг за неимением своих – ставил под сомнение православие греков и подталкивал москвичей к мысли, что причина зла – в происках папы и иезуитов; подтолкнуть москвичей в этом направлении было очень легко по их поголовной ненависти к латинянам после Смутного времени. Затем спорили о сложении перстов в крестном знамении.
4-е прение 6.06. Монах Иоасаф: «Не добро у вас на Москве делают, что в другой раз крестят христиан». Арсений сказал, что крестят только тех, кто крещен неправильно, обливанием. Иоасаф: «Почему же у вас вновь не крестят греков, когда и они обливаются, а не погружаются? Арсений: Потому что мы не знаем этого. А если сведают в Москве про ваше обливание, то и вас станут крестить. Иоасаф: <…> Не гораздо у вас то делают. И наш патриарх хочет писать об этом к другим патриархам. И согласившись о том в Москву писать к государю и патриарху. Арсений: если добре будут писать, ино послушают. А станете писать противно свв. апостолам, то на Москве и четырех патриархов не послушают. Знают на Москве древнее предание и без четырех патриархов. <…> Могут на Москве и четырех патриархов отринуть, как папу, если не православны будут. <…> Когда в Царьграде был благочестивый царь, единый под солнцем, он учинил четырех патриархов да папу в первых. И те патриархи были в одном царстве под единым царем и на соборах собирались по его царскому изволению. А ныне вместо того царя на Москве государь благочестивый во всей подсолнечной, и царство его христианское Бог прославил. И устроил наш государь – царь у себя вместо папы в царствующем граде – Москве патриарха. А вместо четырех патриархов на государственных местах четырех митрополитов. Ино у нас на Москве возможно и без четырех патриархов ваших править закон божий. <…Наш> патриарх имеет под собой митрополитов, архиепископов и епископов – потому и патриарх. А ваш патриарх Александрийский над кем патриарх? У него только две церкви во всей епархии, и ни одного митрополита, архиепископа и епископа. Живут ваши четыре патриарха и без папы, когда он уклонился в ересь. Так и мы ныне можем без вашего учения быть. <…> Вы – греки – апостольскаго правила не храните. И потому явно, что мы крещение от апостолов приняли, а не от вас греков. Это вы заняли от римлян, ибо школ эллинскаго учения не имеете и книги вам печатают в Венеции и учиться ходите в Рим и Венецию. Все доброе бывшее у вас перешло благодатию Христовой к нам в Москву. <…> У нас ныне на Москве патриарх не только как второй по римском, но и как древний благочестивый папа украшается, нося на главе своей белый клобук Сильвестра папы Римскаго»; цит. по [2, c.126-131] – Арсений сослался на доказывавшую превосходство России над Римом и Византией «Повесть о Новгородском белом клобуке», составленную в XV в. и неоднократно напечатанную впоследствии старообрядцами.
Может показаться по прочтении этих прений, что Арсений – русский сверх-патриот и сверх-грекофоб; есть две убедительные причины утверждать, что это не так:
1) Русскому правительству нужна была не победа Арсения в спорах с греческими иерархами (и вовсе не для этого, и вообще не для споров и диспутов оно его к ним посылало), а актуальная, объективная и разносторонняя информация по интересующим правительство вопросам о церковной жизни греко-язычного Востока. Чтобы получить такую информацию, оно послало туда человека, известного ему, конечно, не репутацией грекофоба, радикала и диспутанта, а человека, способного дать детальное, объективное и всестороннее описание того, что он видел, и продемонстрировавшего эту свою способность удачным, с точки зрения властей, составлением отчета о посольстве в Грузию. Следовательно, Арсений имел в Москве репутацию «нормального» человека и внимательного и объективного наблюдателя, и его отношение к грекам было (по понятиям Москвы того времени) «нормальным» и объективным.
2) Он имел репутацию «нормального» человека и на Востоке, где его знали по работе в посольском приказе; с иной репутацией на Востоке его опять-таки туда не послали бы, а если бы и послали, он не выполнил бы данных ему поручений.
Можно утверждать, поэтому, что Арсений диспутировал с греками, описывал их, и относился к ним, как типичный по своим взглядам великорусский клирик, отличавшийся от большинства своих коллег только высоким уровнем грамотности, начитанности и осведомленности. Так же относилось к грекам и подавляющее большинство русского духовенства, и даже простонародья (см. с. 24). «Прения с греками о вере были во второй половине XVII в. одним из популярнейших публицистических сочинений» [52, с.310] – следовательно, у этого взгляда на греков было много сторонников даже и после «Никоновых» реформ даже и среди русских людей, не посмевших присоединиться к старообрядчеству и противостать этим реформам открыто.
24.2.1651 Арсений снова выехал из Москвы в Яссы, а 5.5 из Ясс в Константинополь, затем в Египет, Палестину, Сирию, Малую Азию и Грузию; в Москву он вернулся 7.6.1653. Свои наблюдения (с резко критическим оттенком) он записал в дневнике под названием «Проскинитарий»; впоследствии они были напечатаны. В «Проскинитарии» описаны все «неправильности» в греческом богослужении (троят, а не двоят аллилуия, служат на пяти просфорах, а не на семи, ходят в крестных ходах против солнца, а не посолонь, больных крестят обливанием), кроме перстосложения, которое Арсений заметил, конечно, в первую очередь и о котором он прекрасно знал и обсуждал его с греками еще в 1650 г. (см. с. 77). Таким образом, он выполнил все царские и патриаршие поручения, однако не так, как царь и патриарх желали; в своих отчетах он столь ярко и убедительно изобразил всесторонний упадок греческой Церкви, которая по их замыслу должна была стать образцом для русской, что патр. Никон был вынужден не допустить их распространения в народе в их подлинном виде и приказал их значительно сократить. Вероятно, этим сокращением и объясняется отсутствие в известных списках «Проскинитария» упоминаний о перстосложении, но не исключено и то, что на Арсения произвело столь тяжелое, подавляющее впечатление всеобщее распространение троеперстия везде, где он побывал, что он не смог заставить себя признать и описать это, с его точки зрения, безобразие. Но даже в урезанном виде его дневники пользовались большой популярностью и разошлись в огромном количестве списков как среди старообрядцев и симпатизирующих старообрядчеству, так и просто заинтересованных проблемой читателей; печатались они только очень небольшими тиражами.
«Сочинения Суханова, и прежде всего его "Прение с греками о вере" и записка "О чинах греческих вкратце", самым серьезным образом повлияли на формирование взглядов старообрядцев, и в первую очередь на их отношение к греческому духовенству. <…> Оценки и суждения Арсения Суханова о русском православии и современных ему греках были настолько близки взглядам первых старообрядцев, их общественно-религиозной позиции, что его сочинения воспринимались как антиреформенные и антиниконианские. Поэтому при создании собственных сочинений старообрядческие писатели постоянно обращались к его текстам» [60, с.59,86]. Все аргументы Арсения в его полемике с греками были почти буквально приведены старообрядцами в своих спорах с греками в Москве и в своих челобитных царю Алексею Михайловичу; например, все их привел прот. Аввакум в споре с патриархами после заключения в Пафнутьеве монастыре. «Легенда об истреблении греческих книг римлянами после взятия Константинополя турками в 1453 г. попала в старообрядческую письменность из "Прений с греками о вере" Арсения Суханова» [97, с.353]. Более того, некоторые ученые защитники государственной Церкви и полемисты позднейшего времени даже заподазривали в его отчетах про-старообрядческую подделку; их подлинность была окончательно доказана только в конце XIX в. после надлежащего изучения архивных документов.
В 1654 г. Арсений с большой суммой денег был послан на Афон и в Восточные патриархаты за греческими книгами и привез в Москву 505 ценнейших рукописей с Афона и 200 из других мест. «По возвращении с Афона Арсений был назначен келарем Троице-Сергиева монастыря; это высокое положение было наградой за его труды» [32, с.281].
«Дьякон Федор, воспроизводя тогдашние московские толки, писал, что Арсений, по заказу Никона, накупил ему на многие тысячи рублей прокаженных греко-латинских книг, напечатанных латинцами в Риме, Париже и Венеции <…>» [30, с.413]. Позднейшие исследования показали, что «тогдашние московские толки» были (если они вообще были; к словам Ключевского – этим и другим – следует относиться очень осторожно; он, естественно, писал, имея в виду не только суть дела, но и свое положение – профессора Духовной Академии – , обязывающее его противодействовать «расколу») необоснованны. Книги, привезенные Сухановым были, действительно, подлинными и древними и, если бы были правильно употреблены, дальнейший ход событий был бы иным; но вышло не так. В то время в Москве не было, конечно, коллектива правщиков, который мог бы с пользой для дела достаточно быстро использовать рукописные сокровища, привезенные Арсением; не хватало людей, знаний и общего метода.
«Те же самые воззрения на греков и их благочестие выражает в своем путешествии и священник московской церкви Покрова Пресвятыя Богородицы, Лукьянов, который отправился на восток для посещения святых мест 15 июня 1710 года и оставил нам описание своего путешествия. Как священник, и при том московский, Лукьянов сильно интересовался греческим благочестием и невольно сопоставлял его с благочестием русских. Его личные наблюдения над нравами, обычаями, религиозностью и благочестием греков привели его к очень невыгодным заключениям о греках и греческом благочестии <;…> "Греки, говорит он, непостоянны, обманчивы: только малые христиане называются, а и следу благочестия нет. Да откуда им и благочестия взять: грекам книги печатают в Венеции, так они по них и поют, а Венеция папежская, а папа главный враг христианской вере: как у них быть благочестию; и откуда взять; каковы им не пришлют книги, так они по них и поют…
" Лукьянов даже помещает в своем путешествии особыя статьи "о несогласии греков с восточною церковью". Он указывает до четырнадцати греческих уклонений от православной восточной церкви. Вот два из них: а) греки в крещении обливаются, б) крестов на себе не носят <то есть, вероятно, нательных, так как он пишет не о священниках, а о "греках" вообще; об этом см. с. 39>» [7, с.453-454].
Возможно, московский священник Иван Лукьянов и старообрядческий старец Леонтий – одно лицо; тексты их записок о путешествии на Восток совпадают ([102, с.31]); вероятно, совпадают и даты. Если верно, что путешественник – старообрядец, то несомненно, что он имел в виду именно нательные, а не наперсные священнические кресты (см. выше). Старообрядца неношение священниками наперсных крестов не удивило бы, и он бы его не отметил как «несогласие с восточной церковью».
Впечатления Суханова (1651-1653 гг.) и Лукьянова-Леонтия (1710-1711 гг.) от восточной Церкви очень похожи на впечатления знаменитого православного западно-русского богослова и полемиста против католиков М. Смотрицкого от его путешествия на православный Восток в 1624-1625 гг. «В Москве были известны наблюдения, подобные тем, какие поразили <…> Мелетия Смотрицкаго во время его поездки по греческому Востоку: он находил там везде невежество, крайний упадок православия и нравственности, следы латинства не только между мiрянами, но и между православными иерархами» [30, с. 406]. Неясно, имел ли в виду Ключевский, что в середине XVII в. в Москве были известны впечатления самого Смотрицкого; вероятно, да; во всяком случае, теми же словами он мог бы описать и впечатления Суханова и Лукьянова-Леонтия. Эти впечатления были, вероятно, одной из причин, подвигших М.Смотрицкого принять в 1627 г. унию, которой он не изменил, и для которой его перо трудилось до его смерти в 1633 г. Можно сказать, что упадок греческой Церкви (Церкви Константинополя – второго Рима) оттолкнул от нее и Смотрицкого, и большинство русских, но в противоположные стороны: Смотрицкого (как Кирилла Контариса и других грекоязычных и многих малороссийских иерархов) в первый Рим, русских – в третий.
Патриарх Никон
15.3.1652 умер патр. Иосиф, нелюбимый большинством московского духовенства за свое корыстолюбие, и его частью – за свою консервативность и косность. От его преемника все ожидали перемен к лучшему, причем было ясно, что им станет любимец царя Алексея Михайловича архим. Никон; он и стал им. 6 лет патриаршества Никона стали началом раскола русских Церкви и народа.
Он родился 24.5.1605 в крестьянской семье села Вельдеманова Княгининского уезда Нижегородской области, и назывался Никита, отечеством – Минин. Он был красив лицом, высок ростом, силен телом; многое мог снести, многого требовал и от других. Он рос без матери; мачеха избивала его безжалостно, пыталась отравить его и даже сжечь в печи ([43, с.10]); жизнь ожесточила его с детства, сделала властным и приучила к насилию. 12-летний мальчик убежал из дома в Макарьевский Желтоводский монастырь и послушничал там в ожидании пострижения. Имея неполных 20 лет, он вернулся домой, узнав о близкой смерти отца, и родные уговорили его, схоронив отца, жениться. Он сделался дьячком, затем (в 1625 г.) священником в селе Лыскове, и был уважаем во всей окрестности. Московские купцы, съезжавшиеся на Макарьевскую ярмарку, убедили местную знаменитость – священника Никиту Минина – переехать в Москву; там он несколько лет мирно служил на приходе. Затем внезапно умерли все три его сына; потеряв самое дорогое в мiре, он и его жена увидели в этом Божье благословение на отречение от мiра, и оба в 1630 г. постриглись; он – с именем Никон в Анзерском скиту Соловецкого монастыря. Там, живя под началом прп. Елеазара Анзерского, он прочитал много святоотеческих аскетических сочинений, имел и свой опыт строгого подвижничества, приобрел навык переписки книг, неоднократно имел видения. Елеазар взял его с собой в Москву за царской милостыней на построение «каменного» храма в скиту. Вернувшись с деньгами, Никон поссорился с прп. Елеазаром; по преданию, очень популярному среди старообрядцев, Елеазар видел змия, обернувшегося вокруг шеи Никона.
В 1634 г. Никон покинул скит и поплыл на материк в небольшой лодке с мужиком – помором. В буре они едва не погибли, и спаслись, пристав к Кий-острову в Белом море вблизи устья реки Онеги; на месте их спасения на острове Никон своими руками поставил памятный деревянный крест (в тогдашней России – самое обычное дело). Доплыв после бури до берега, Никон прошел оттуда лесом 120 верст (в том числе 10 дней без пищи – тоже не очень страшно для тогдашнего русского монаха из крестьян; этого нельзя сказать о волках и рыси) до Кожеозерского монастыря Каргопольского уезда и стал тамошним монахом, вложив для этого в монастырь все свое имущество – собственноручно переписанные Полуустав и Канонник. В Кожеозерском монастыре он отшельничал на маленьком островке, и через три года, по смерти игумена, был избран братией на его место. Поставлен во игумена он был в Новгороде в 1643 г., и в 1646 г. по делам монастыря приехал в Москву.
Здесь он сразу так понравился впечатлительному и эмоциональному молодому царю (с которым его познакомил Вонифатьев), что тот оставил его при себе, дав исключительно почетную должность архимандрита Ново-Спасского монастыря – родового монастыря-усыпальницы Романовых – предков царя. Кроме симпатии, царь чтил Никона и как послушника, постриженника, ученика, соподвижника, сомолитвенника и сотрудника прп. Елеазара Анзерского, о котором ему рассказывал его отец – царь Михаил Федорович – , что по его молитвам родился он сам – царевич Алексей. Вероятно, используя такую выгодную ситуацию, Никон скрыл от молодого царя свою ссору с Елеазаром. Он стал самым близким к царю, наряду с духовником Стефаном, духовным лицом, виделся с царем почти ежедневно, по пятницам служил в дворцовой церкви, протежировал ищущих царской милости и стяжал популярность при дворе и среди духовенства, украсив Ново-Спасский монастырь и заведя в нем более строгие порядки. Царь даже поручил ему ведение своей личной канцелярии по вопросам благотворительности и челобитных; он докладывал царю об их недельном поступлении после ежепятничных богослужений, то есть без волокиты. Он подружился со Стефаном, Нероновым, Ртищевым и другими сторонниками обновления и исправления русских церковных порядков; единственный среди них монах, он явно для всех был на пути к высшим иерархическим должностям, для достижения которых было необходимо, по русской традиции, монашество. В 1649 г. он стал митрополитом Великого Новгорода, вероятно, самым молодым за всю его историю; несомненно, не потому, что царь хотел отдалить его от себя, но потому, что он, как помощник, нужен был царю на вершине иерархической лестницы – на патриаршей кафедре – , а последней ступенью этой лестницы должна была стать (как не раз в русской истории бывало до и после Никона) кафедра Новгородская.
Царь Алексей Михайлович дал новому митрополиту особые полномочия: 1) вероятно, доверив ему, которому он доверял, как никому другому, срочно необходимое по тому времени умиротворение Новгорода, кипящего недовольством против власти Москвы; 2) вероятно, по внушению и просьбе самого Никона, считавшего, что власть церковная должна стоять выше власти гражданской, и выговорившего себе возможность осуществить этот принцип (объясняющий весь его фантастический жизненный путь) в своей митрополии. Фактически эти особые полномочия были ни чем иным, как изъятиями (по разным вопросам) Новгородской митрополии из общего порядка «Уложения» 1649 г.
Это «Уложение», ограничившее привилегии церковного суда и свободу управления церковным имуществом, русские епископы восприняли как не заслуженную чем-либо обиду и притеснение. Они были вполне правы с точки зрения глубоко усвоенного русскими византийского канонического права и, действительно, обижены незаслуженно, но их правота, заслуги, обида и каноны неизбежно должны были отступить перед экономическими нуждами молодого крепнущего государства.
Не в характере Никона было молча обижаться; он противопоставил секуляризационной тенденции «Уложения» все свои силы, волю и исключительное, привилегированное (как показано выше) положение. Победа церковного мiровоззрения над светским, государственным и построение (или, как, вероятно, думал сам Никон, восстановление) теократического строя общества были основной задачей его жизни, но осуществлять эту задачу он мог только в силу полномочий и привилегий, полученных от единственного в России XVII в. источника полномочий и привилегий – царской власти, которая по своей природе, независимо от личных привязанностей и благочестия государя, неизбежно стремилась к противоположному – торжеству государства над Церковью; это стало основным и трагическим противоречием его жизни. Отсюда ясно, что союз царя и патриарха, стремившихся к противоположным целям, был пртивоестественным и, поэтому, неизбежно кратковременным. Исключительно благожелательные, дружеские отношения Никона с царем рано или поздно должны были измениться на противоположные;
или иначе: царь Алексей Михайлович неизбежно должен был быть вынужден объективным развитием ситуации рано или поздно, использовав Никона, как временного союзника и помощника на одном этапе выполнения своих царских планов, расстаться с ним, как с балластом, или даже как с противником, на следующем этапе. В описываемое время Никон не понимал этого; вероятно, не понимал этого и царь (если только не считать его особо хитрым обманщиком, приманивавшим себе помощника с расчетом опозорить и выбросить его впоследствии, на что мы не имеем права и оснований).
«Попытка Никона и сочувствовавших ему русских архиереев освободиться из под зависимости светской власти <…> и даже признать духовную власть высшею, чем светская, и – в то же время сохранить за епископами все исторически приобретенные ими от государей права, все те мiрские выгоды и преимущества, какими их наделила та самая мiрская государственная власть, против которой они восстали, – была, очевидно, совершенно несостоятельная затея, по самому своему существу» [9, с.340-341].
Здесь будет кстати отметить, что «Уложение», отменив существовавшие ранее ограничения срока розыска беглых крепостных, усилило и укрепило крепостное право и привилегии дворян и духовных лиц – владельцев крепостных, вызвало рост недовольства крестьян своим положением и заставило беглых бежать дальше и быстрее, при том, что государство располагало средствами их розыска и поимки ничтожно слабыми (при отсутствии фотографии, телефона, паспортов и радио) по сравнению с возможностями беглых бежать куда угодно по всем русским просторам. Тем самым оно, усилив неприязнь простонародья к гражданским и церковным властям и бегство недовольных на окраины русского государства, «в казаки», косвенно и невольно содействовало как возникновению, так и распространению будущего старообрядчества.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70614190&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
