– Или прекратишь стонать, или задушу тебя прямо тут на улице.
– Ты что не понимаешь, операция с нашим участием провалилась. Теперь они обойдутся без нас. А значит…
– Знал бы, что ты такой трус и паникер, не стал бы соглашаться с твоей кандидатурой.
– А кто тебя просил?
– Еще одно лишнее слово в присутствии водителя, и я за себя не ручаюсь. Докладывать буду сам, не лезь и молчи.
Отчет о посещении мадам Морель штурмбанфюрер назначил на 22 часа. Бертран прибыл на две минуты позже и на немой упрек Хартманна бросил:
– Не верю в ваши придумки. Надо брать русских, которые хоть что-то могут знать и бросать их под пытки. Не люди, а животные!
Иволгин мысленно похвалил себя за догадку, Бертран точно оказался оголтелым нацистом.
– Докладывай! – бросил Хартманн, никак не реагируя на слова Бертрана.
– Знакомство с полковником бывшей царской армии Акчуриным состоялось.
– Вы ездили в галерею мадам Морель или нет? Похоже занимались своими делами? – ухмыльнулся Бертран.
– Полковник Акчурин Северьян Никонович состоит в должности смотрителя галереи. На завтра на 10 утра назначена встреча с группой русских эмигрантов. Требуются анкеты тех, кого отправили из Парижа в лагерь Компьен.
– Еще зачем? – удивился Хартман.
– Для общения с эмигрантами, представим, что мы с Кондратьевым получаем через Красный крест обращения русских эмигрантов из Аргентины, Парагвая, Египта, Харбина, Софии, Белгорода по розыску родных. Ищут они тех своих родных, кто уехал во Францию. Завтра на встрече мы предъявим эти обращения и укажем в них фамилии узников. В ходе такого общения мы сможем их убедить в реальности происходящего и определимся, с кем из эмигрантов целесообразно установить доверительные отношения.
– Если я правильно понял, – начал Хартманн, – вы предъявляете фальшивки для того, чтобы убедить соотечественников в подлинности изысканий.
– Я уверен, из предъявленных фамилий они точно знают кого-нибудь из узников концлагерей.
– Заманчиво, – оценил ситуацию Хартманн.
– Для этого и нужны реальные данные на узников Компьена, – заявил Иволгин.
– Месье, Бертран, будьте так любезны, добудьте нам имена узников, – штурмбанфюрер говорил так, будто отдавал четкий приказ.
– Я не смогу исполнить так быстро указание, – развалившись на стуле, забросив нога на ногу, отреагировал месье.
Дальше произошло такое, после которого сомнений не осталось, кто в доме хозяин.
– Встать! – заорал Хартманн так, что Кондратьев вздрогнул, – если через два часа вы не исполните мое указание, то через семьдесят два часа будете ехать на Восточный фронт.
Бертран не убежал, он выскочил в коридор, как пробка из бутылки, успев прихватить с собой портфель.
– Ждите! – бросил штурмбанфюрер и покинул кабинет.
Около полуночи Бертран принес целую кипу картонных карточек, сложенных пополам посередине.
– Французы называют их «карт д’ идентите» или вид на жительство. В нашей комендатуре скопились карты тех, кого отправили в Компьен, Вернэ и Освенцим, – молвил Бертран и начал сортировать принесенные документы так ловко, будто в его руках не виды на жительство, а колода игральных карт.
– Вот пятнадцать тех, кого за последние полгода отправили в Компьен, девять в Вернэ и одиннадцать в Освенцим. Три кучи, выбирайте.
Иволгин взял одну карточку в руки и начал читать. Данные написаны латиницей, далее по-немецки. Фамилия, возраст, пол, род занятий. Взял одну, вторую, третью, пятую…
– Почему в одной карточке срок действия год, в другой полгода, в третьей один месяц?
– Все зависит от поведения. Благонадежные получают вид на жительство на один год, потом продлевают и так далее.
– Что же вы в лагеря отправили и благонадежных тоже? – не выдержал Кондратьев.
– Начали плохо себя вести. Вы не представляете сколько неприятностей доставляют ваши соотечественники, огрызнулся месье.
– Хорошо, – оценил добытые документы Иволгин и попросил срочно найти машинистку, пишущую машинку, стандартные листы и копировальную бумагу.
– Где я ночью все это добуду? – удивился Бертран.
– Тогда придется будить герра Хартманна, – огрызнулся Иволгин.
– Не надо никого беспокоить, скоро вернусь, – процедил сквозь зубы Бартран.
В три часа ночи начали печатать. Иволгин на ходу придумал форму. Наверху листа «Обращение» и потом регистрационный номер, прочерк. Затем требовалось указать данные на пропавшего родственника: пол, возраст, род занятий, когда мог оказаться во Франции. Шло пять пустых строчек для заполнения. Потом строка называлась: Сведения о заявителе, и те же пять пустых строчек. Печатали по три экземпляра, в дело пускали только копии. До пяти утра Кондратьев заполнял анкеты под диктовку Иволгина.
Глава третья
На правом крыле двухдверного БМВ был установлен флажок Швейцарии: на красном фоне белый крест. В 10 часов у дверей галереи стоял Акчурин, возле него пара женщин такого же, как он возраста. Подъехавшая машина привлекла внимание стоявших, и было видно, как посыпались вопросы. Беседа не разгорелась. Из машины вышел Иволгин, за ним Кондратьев с папкой под мышкой.
– У меня к вам только один вопрос, – набросилась на подъехавших дама в темно-зеленом платье, черной шалью на плечах и долгополой шляпкой.
– Мы прибыли сюда, чтобы выслушать все ваши вопросы, а также задать вам свои. Приглашенные собрались, господин Акчурин? – выпалил Иволгин.
– Прошу вас, господа, – Акчурин распахнул двери галереи. В приглашении полковника было столько гонора и величия, что невольно возникал вопрос: кто же такие, прибывшие особы?
Из передней поднялись на второй этаж, собственно именно там располагался просмотровый зал галереи. На стенах висела обычная мазня, именуемая живописью. Людское море, заполнило всю площадь в зале. Сидели на скамьях, стульях, раскладных табуретах, видимо принесенных с собой. У стены, что располагалась напротив входа, стоял стол и три стула. Иволгин решил, что для него, Кондратьева и Акчурина, но ошибся. Им навстречу вышла молодая красивая женщина в темном платье без каких-либо излишеств, с прической каре, без следов макияжа на миловидном лице. В принципе в дополнениях не нуждалась, женщина сполна получила от природы.
– Рада вас приветствовать, господа, я владелица галереи, мадам Катрин Морель. Тут собрались те, чьи родственники пропали в окаянные дни, которые перевернули всю нашу жизнь.
– Я хочу представиться, – начал Иволгин и коротко изложил свою биографию, потом биографию Кондратьева.
– Швейцарский комитет Красного креста получает обращения наших соотечественников со всего мира. Как правильно заметила хозяйка нашей встречи, окаянные дни перевернули нашу жизнь. В поисках родных к нам приходят письма из Аргентины, Парагвая, Китая и так далее. Мы привезли с собой данные на тех пропавших родственников, которые по всему должны были обосноваться во Франции.
Иволгин открыл папку, принесенную Кондратьевым, и вытащил заготовленные ночью листы.
– Господа, я буду называть фамилии и другие данные. Могут случаться совпадения или окажутся вашими родственниками, знакомыми, поднимите руку, просто скажите с места.
Иволгин полистал бумаги, посмотрел на присутствующих и выдал:
– Обращение поступило из Парагвая. Графиня Муромцева разыскивает своего племянника – Кропова Виталия Сергеевича, 1902 года рождения.
Иволгин на ходу придумал про Кропова, опасаясь, что опознание после первого запроса может вызвать подозрения в подтасовке. Пришлось дать волю своей фантазии еще на два эпизода по розыску.
– Не отчаивайтесь, господа. Рассмотрим дальше имеющиеся обращения. Княгиня Кашинцева, проживающая в Египте, уверена, что ее младший брат Кирилл Арсентьевич, фамилия та же, уехал еще в 1919 году во Францию.
– Это же наш Кашинцев Кирилл, реставратор мебели. Господа неужели не расслышали? – завибрировал старческий женский голос.
– Расслышали, не суетитесь, графиня. Поздно. Отправили нашего мастера «золотые руки» в концлагерь. Все знают, что оттуда люди не возвращаются.
Зал зашумел. Кто-то начал проклинать Гитлера, а вместе с ним и Петена.
– Господа, знаете, как прозвали этого говнюка? – заорал с места визгливый мужской говорок, – его прозвали Путан из Виши. Думаю, не надо объяснять, кто такие путаны?
Иволгин не торопился, подождал, когда эмоции улягутся, и перешел к следующей фамилии. Снова попадание. Сын заводчика Толочининова Евстратий арестован гестапо еще год назад. Зал снова зашумел, начали обсуждать за что арестовали несчастного. Иволгин прекрасно понимал, что чем больше выльется эмоций, тем проще будем общаться индивидуально.
Допустил два запроса с апробированными во время знакомства с Акчуриным фамилиями, заведомо зная, что реакции не последует. Пролетел князь Дурасов с поисками сестры и вдова статского советника Волошенинова в поисках старшей дочери. Далее снова два попадая с Барабашиными и Ухтомскими. Понимая, что цель встречи достигнута, собравшиеся поверили в реальность обращений с других концов света, Иволгин решил перейти ко второй части своего замысла.
– Господа, принесенные на сегодняшнюю нашу встречу обращения закончились. Хочу предложить вам встречный вариант. Подходите к нам и делайте заявку на своих пропавших родственников. Еще раз предупреждаю, ищем по всему миру, кроме СССР. Русские на наши запросы ответов не предоставляют.
Такой реакции Иволгин не ожидал. Толпа ринулась к столу, за которым сидели организаторы встречи, и образовали неимоверную толчею. Потом как-то все улеглось. Кондратьева облепила одна группа, а Иволгина другая. Вопросы посыпались, как из рога изобилия. Только никто не искал свою родню или знакомых. Спрашивали про жизнь в СССР, про обстановку на фронтах, про количество погибших русских, про Сталина, Калинина, Жукова, Тухачевского, Ежова. В ход пошли слухи, домыслы, откровенная ложь. Иволгину стало понятно, что русскую эмиграцию война разделила не на две части, а на три. Одни пошли за Гитлером в надежде вернуть утраченное в революцию и Гражданскую войну; другая – стала бороться с фашистами во французском Сопротивлении; третья группа выжидала, чем все дело закончится. Эти третьи и собрались в галерее мадам Морель. Видимо, они как-то приспособились добывать себе пропитание. Какое и сколько – вопрос другой. Им не хватало зрелищ. Вспомнился старый лозунг «хлеба и зрелищ». Но деваться Иволгину было некуда. Надо не только доказать немцам, что их подсказка оказалась удачной, надо еще добыть что-то реальное, позволяющее сделать шаг вперед в розыске отпрыска Воропаева. Но главное, не допустить к парню немцев.
– Господа, прошу внимания, – Иволгин поднялся со стула, – предлагаю всем вернуться на свои места. Иначе мы будем вынуждены покинуть вас. Время ограничено, я и мой соратник будем вас приглашать к столу по одному. Так мы быстрее поймем друг друга.
Иволгин должен был выбрать двоих-троих для того, чтобы назначить аудиенцию в кабинете на улице Четвертого сентября.
Толпа подчинилась. Кого подозвал к себе Кондратьев было неважно. Иволгин указал на женщину в первом ряду, интеллигентную даму преклонных лет.
– Графиня Глебовская Елисавета Гордеевна. Вдова товарища министра перевозок Временного правительства. Наверняка слышали, Казимир Янович. Он консультировал самого Львова Георгия Евгеньевича. Последнему Рюриковичу. Род Львовых возносился к Федору Черному и через поколение к Мстиславу Великому и Владимиру Мономаху.
– Пропал ваш муж? – перебил графиню Иволгин.
– Нет, он почил три года тому в Париже. Упокоен на кладбище Сент Женевьев де Буа. Знаете сколько людей собралось на похороны? Какие венки, оркестр?
Иволгину вспомнился рассказ Чехова «Юбилей».
– Такую мадам приглашать ни в какой кабинет нельзя, – подумал Иволгин. Попросил графиню дождаться окончания встречи и обещал потом уделить ей столько времени, сколько потребуется.
Странно, но женщина беспрекословно подчинилась, заняла свое место и с гордостью осмотрела присутствующих. Следующим собеседником оказался заводчик со средней Волги Дедюлин Макарий Лукьянович. Этот еще из ума не выжил, хотя годов ему было десятков семь.
– Как верно описал Бунин события, перевернувшие нашу жизнь. А как назвал-то верно «Окаянные дни».
– Слушаю вас, – перебил его Иволгин, предполагая, что перед ним вариант Глебовской в мужском обличие.
– Извините, накипело. В те самые дни я потерял свою младшую сестру. Она по мужу Переверзева Серафима Лукьяновна. Еще раз, извините, но кажется мне, она уехала из России, это не точно. У ее мужа имелся дом в предместье Софии. Не затруднительно будет направить ваш запрос в Болгарию?
– Конечно можно. Я оформлю заявку. Вы представились заводчиком со средней Волги. А случаем не слышали про Воропаева?
– Да кто же не знал его…
– Здесь не очень удобно говорить. Приходите завтра ко мне в контору на улицу Четвертое сентября, в дом, где находится комендатура. У подъезда звонок. Вас встретят и проводят ко мне.
– В какое время прибыть прикажете?
– С утра, часам к десяти.
– Что же приду, обязательно.
Иволгин ткнул пальцем в мужчину, который выглядел среди соседей в ряду совсем молодым.
– Похоже, Иван, ты не узнал меня?
Иволгин присмотрелся, оказался однокашник по Михайловскому училищу.
– Ты ли, Живилов Семен Борисович? Ох, не узнал!
– Ты тоже не помолодел. Да еще шрамами украсился. Кого из наших видел? Может слышал чего?
– Как говорят после драки кулаками не машут. Как вышло, так вышло. Нас с тобой точно не спросили.
– Смотрю, Иван, ты нашел теплое местечко. Поди сыт, пьян и нос в табаке? Тихо и спокойно?
Иволгин отвечать не стал. Подумал про подставу еще одного соглядатая. Проявил осторожность, взял и назначил Живилову встречу в том самом кабинете на следующий день на два часа.
В зал вошла молодая женщина в сопровождении хозяйки галереи. Одета модно. Морель подвела незнакомку к только что освободившемуся после Живилова стулу, посадила перед Иволгиным.
– Моя подруга княгиня Замятнина Марфа. Помогите, Иван Алексеевич. Прошу вас для начала выслушать Мари внимательно.
– Не сомневайтесь, Катрин, ваше слово для меня закон. Так Марфа или Мария, – первое о чем спросил посетительницу Иволгин.
– Называйте, как будет угодно. Моя история обыкновенная. Родители: отец войсковой старшина; мать преподаватель математики, приехали в Феодосию вместе со мной в ноябре 1920 года. Мне тогда исполнилось только два годика. Но нас в списке отъезжающих не оказалось. Сообщили, что наш список направили в Севастополь. Что нас эвакуировать будут оттуда. Отец поспешил в какой-то штаб прояснять ситуацию. Матушка его не дождалась и пошла на поиски. Но тут объявили посадку. Я оказалась на руках друзей моих родителей, и они меня забрали с собой. Семья Келлеров из обрусевших немцев. Маркус – военный инженер, Амалия занималась мной.
– И все что вы рассказали теперь со слов вашей приемной матери – Амалии Келлер? – уточнил Иволгин.
– Все так и есть.
– Теперь, повзрослев, вы хотите разыскать своих настоящих родителей.
– Прошу помочь мне в этом.
– С кем вы и на что живете в Париже?
– Дело в том, что мы сразу оказались в Германии. У Амалии и Маркуса нашлись родственники. По их совету мне дали фамилию Келлер. Я закончила школу, в доме говорили и на русском, и на немецком. Все было очень хорошо. Но с приходом Гитлера к власти Маркуса призвали в армию. Накануне оккупации Франции его перевели в Париж. Сегодня я живу с Амалией в большом доме, а Маркус на войне.
– Какие ваши предположения о месте нахождения ваших родителей?
– Можно я объясню потом, когда мы окажемся в более камерной обстановке, – Марфу явно смущала галдящая толпа.
