– О, вы мне рассказывали очень интересную историю о том, что мы с вами раньше вроде бы встречались, и как вас потрясло моё длинное синее платье, и…
Тут Лера почувствовала, что Аркадий Михайлович как-то очень уж крепко взял её за руку, и, похоже, если она не прекратит молоть чепуху про это дурацкое платье, точно ей что-нибудь невзначай сломает.
– Ничего не помню… – откинулся на подушку Артём и снова уставился в потолок.
– Думаю, на сегодня хватит… – сказал врач и начал их выпроваживать из палаты. – Сможете восстановить паспортные данные и номер медицинского полиса?
– Да, разумеется, у меня всё сохранено в электронном виде… на всякий случай, – ответил Аркадий Михайлович.
– Вот и славно. Тогда жду вас завтра. Кстати, у вас больше никто не пропадал?
– Нет, а что?
– Да так… Тут вчера ещё одного привели… Говорит, что «княжий человече», и что послали его к Иоанну Велирукому… и ещё чуть не табун лошадей с ним был. Но сам дикой какой-то парень: от машин шарахается, на дома смотрит, крестится, короче, психиатрия. И одежда на нём странная, вроде как старинная. Может, артист какой, не знаю…
9
– Лера, я провожу вас. И не возражайте, уже поздно. Да и у психов, видимо, сезонное обострение, – объявил Аркадий Михайлович, когда они вышли на улицу.
– Да как хотите… Только если начнёте намекать на чай и так далее, оставлю вас на растерзание своей бабушке, она вас до утра не отпустит, будьте покойны. Очень любит свежих собеседников.
– Надеюсь, она их не ест?
– Нет, не ест, но крови попьёт изрядно.
– Тогда чай отменяется.
– Вот и договорились.
– Лера, у меня к вам просьба.
– Какая?
– Пожалуйста, забудьте, наконец, про это синее платье!
– Почему?
– Потому, что эта история не имеет к вам никакого отношения.
– А к кому имеет?
– Только ко мне.
– А к Артёму?
– Знаете, когда началась эта история, его ещё и на свете не было… И вообще…
– Что?
– Ничего. Замнём для ясности, как говорится…
Дальше шли молча.
Нет, он не мог ей это рассказать. Это было только его, глубоко личное, дело.
Хотя история была, на самом деле, наверное, банальная. Около тридцати лет назад он действительно увидел на платформе девушку в длинном синем платье. И просто потерял тогда голову. Это была любовь с первого взгляда. Девушка была идеальна. Вокруг сновали толпы девчонок в мини-юбках, блестя коленками, (тогда это вдруг модно стало), а она стоит в длинном платье, как из другой эпохи. И белый кружевной воротник, и сумочка… Но это не важно… Главное – это лицо. Она была как королева среди черни, такие одухотворённые черты, такая посадка головы! Он был готов броситься к ней через пути, но тут подошёл поезд, и видение исчезло. А потом, почти через год, он внезапно встретил её на пляже. Тогда они и познакомились. Девушку звали Мила. Это была первая любовь, первая близость, и первое расставание. Роман оказался исключительно курортным – Мила была замужем.
А потом в его жизни появилась Марина. Марина стала для него всем, на ней он женился, она родила ему сына – Артёма. Но Марина умерла, когда Артёму было пять лет… И на этом любови в жизни Аркадия Михайловича закончились. Он никого больше так не полюбил. Никогда.
Однако молодой организм требовал своего. И Аркадий уговорил себя, что на Марине свет клином не сошёлся, что надо жить дальше… Но что-то в нём умерло вместе с женой. Когда онв первый раз после Марины попытался познакомиться с новой девушкой, почему-то вспомнил Милу, её молодой задор, её синее платье… Марину вспоминать не мог, слишком было больно… Поэтому вспомнил Милу. И больше для себя, чем для девушки, стал рассказывал про это синее платье, в котором она якобы была, и она подхватила игру, ей это понравилось… Потом была другая девушка, и всё та же история… Девушки делали вид, что верят… Начинались какие-то отношения, конфеты-букеты… Для них это было серьёзно, а для Аркадия нет. Он смотрел на них, представлял Милу, а любил только Марину… Шизофрения какая-то… но иначе ничего не получалось… так и продолжал крутить в голове то старое кино… путал имена… Ну и, в конце концов, ни одна девушка не выдерживала этого, и они расставались. По большому счёту, Аркадию Михайловичу уже было всё равно…
Разве такое расскажешь? Ловелас-однолюб… Так бывает?
И с Артёмом курьёз вышел. Мальчику было пять лет, когда не стало Марины. Аркадий растил его один. А ухаживая за девушками, частенько брал малыша с собой в кафе, в рестораны, на прогулки… Девушки умилялись, Артёмке тоже нравилось. Ну вот, видимо, он и наслушался историй про синее платье… И поленился сочинить свои.
Но у Аркадия была Марина, у него остался сын… а у Артёма так никого и нет…
Собственно, этот город, Соломенск… Это её город, Марина отсюда приехала в Москву.Поэтому, когда разговор зашёл о филиале магазина, Аркадий Михайлович решил начать с Соломенска, вроде бы для Марины, в память о ней… Соломенск Марине часто снился, она рассказывала, что во сне летает над своим городком.
А когда Артём пропал, Аркадий Михайлович даже подумал было, что это она… ну, как бы забрала его, оказавшегося здесь… Глупо, конечно, ведь ни в какую мистику никогда не верил, а тут испугался…
Лера остановилась у калитки, ведущей к бабушкиному дому.
– Ну что ж, вот вы меня и проводили, спасибо…
– Не за что.
– Удачи вам и вашему Артёму!
– Спасибо… Спасибо, что помогли найти его…
– До свиданья! – она скользнула за калитку, пробежала по дорожке к дому, и уже через минуту засыпала за столом с кружкой чая в руке, слушая бабушкины нотации о том, как опасно гулять по городу одной в столь поздний час.
ГЛАВА ПЯТАЯ
К чёрту сопли! Перемирие!
1
«Надо бы навестить своих, что ли…» – подумала Тася и купила билет в Москву.
О, эта старая коммунальная кухня! Сколько она видела, сколько слышала!
Здесь вершились судьбы людей, семей, а также ближних и дальних родственников. Окно, выходящее во двор… Сколько поколений женщин, распахнув раму и навалившись грудью на подоконник, громогласно и повелительно звали со двора дочек и сыновей… Газовая плита, к которой, упаси боже, не подходи, пока маленькая… зато уж потом хочешь, не хочешь, а не отойдёшь… Старая крашеная-перекрашенная табуретка, на которую кто только не взбирался, рискуя свернуть себе шею, развешивая бельё на верёвки под самым потолком.
Мама с папой опять в командировке, Лика в институте. Всё, как всегда.
Бабушка Вера сидит возле старой зелёной лампы, в уголке, шьёт пёстрые лоскутные коврики.
Технология простая: из кусков материи сначала сшиваются разноцветные жгуты примерно в палец толщиной, которые затем сплетаются в длинные косы. А уже потом косички закручиваются вокруг небольшой круглой подушечки, прихватываются нитками, закрываются с изнанки подкладкой, и всё, коврик готов! Тася с детства наблюдала, как их шьёт бабушка Вера. Одна ткань сменяет другую, тянется в косе, пока не кончится, и тогда появляется следующая… Поэтому косичка начинается в одном составе, а к окончанию своему приходит совершенно с другими тканями. И так весь коврик от центра к периферии постепенно меняется в цвете.
Так вот оно что… Вот что Тасю зацепило у бабушки Рины: коврики были точно такие же!
Тася присаживается рядом с бабушкой.
– Бабуль, тебе лоскутов ещё надо?
– Да нет, Тась, спасибо, мне соседи много надавали, ещё лет на двадцать хватит, – смеётся бабушка, – Как ты там? Работаешь?
– Ага.
– Замуж опять не надумала?
– Да ты что, я ещё с того раза не отошла.
– Ну, люди разные встречаются. Там, в глубинке, народ-то душевнее, чем в Москве. Неужто никого не встретила?
– Да некогда мне… – Тася подсаживается поближе, – Бабуль, а расскажи, где ты родилась?
– Чего это ты вдруг? – удивляется старушка.
– А вот ты никогда не рассказываешь, отмалчиваешься, когда спрашиваю… А мне же интересно!
– Ну, не в Москве я родилась…
– Это я знаю. А где?
– Ой, ты не поверишь… – вдруг оживляется бабушка Вера, – Вот ты сейчас куда уехала?
– В Соломенск.
– Ну так вот, а я там родилась.
– Правда?
– Да, у нас домик был маленький, деревянный. Корова там, овцы, куры… целое хозяйство. Ну, хорошо жили…
– А как ты в Москве оказалась?
– Думала, что умная. В институт поступать поехала.
– И что?
– И поступила. В Театральный. Конкурс был огромный… а я прошла. Красивая была, весёлая…
– А что дальше?
– Три года отучилась, как положено… А дальше-то всё и понеслось… Ну, вот как это бывает… Встретила мужчину, учёного… Он из Кореи приехал какой-то доклад делать, что ли, на конференцию научную. И чем понравился, не знаю. А ведь понравился, хоть и не наш. Смелый он был… а и беззащитный одновременно, добрый… я так в нём это почувствовала.
– Да как же ты с ним встретилась?
– А он от своих сбежал, пошёл на Красную площадь гулять, хотел сам Москву посмотреть, и вроде как заблудился… А тут я… Он меня на английском что-то спрашивает, а английский у него – примерно как у меня, на уровне средней школы. Ну, мы и поняли друг друга. Я сдуру-то потащила его на Ленинские горы, Москву показывать.
– И что?
– Что, что… Любовь! Это такая штука, которая нас не спрашивает… Ну, маму твою и родила. Вишь, какие вы у меня получились…
– А мама знает?
– Ну что ж, рассказывала я ей. Только я много-то рассказать не могу, быстро всё так случилось…
– А кореец?
– А у него там, оказывается, семья была… Вернулся на родину, как положено.
– А про ребёнка он знал?
– Нет, не успел. Да и не решило бы это ничего, только запутались бы совсем… Мама у тебя красивая, правда? И ты красивая, вся в неё.
– Значит, когда ты нас видишь, его вспоминаешь?
– Вспоминаю… иногда.
– И любишь ещё?
– Я вас люблю. А что было, то уже прошло.
– Бабуль, а почему ты в Соломенск больше не вернулась?
– Мать не пустила.
– Как не пустила?
