Валаамская красота – это камень, вода и лес. Громадные массивы гранита, поросшие мхами, подарили Валааму еще одно наименование – «геологического музея под открытым небом». Удивляет, как на этих почти голых скалах может что-то расти. Но остров окружают хвойные леса. Могучие сосны, возраст некоторых более двухсот лет, корнями, будто руками, цепляются за голые камни. Густая крона некоторых из них спускается до самой земли. Их называют елями в «юбках». Эти ели посадили монахи Валаамского монастыря.
Леса оберегают остров от сильных Ладожских бурь. Вместе с соснами растут тут и неместные породы деревьев. Несколько столетий монахи собственным трудом возводили на этой суровой земле, лишенной плодородного слоя, сады и парки: завозили почву из других мест, прививали различные виды сортов растений из разных частей света.
Однако не только удивительным природным своеобразием славится Валаам. Суровая северная природа невероятной красоты сочетается здесь с прекрасной русской архитектурой и православной монашеской культурой. Валаам – то место на земле, которое отделено от окружающего мира природной границей и словно предназначено напоминать о первозданной гармонии бытия. Только вся эта красота рукотворна.
Северным Афоном называют обитель, а еще «ступенькой к небу, с которой удобен переход в обитель рая», по словам святителя Игнатия Брянчанинова. Создается впечатление нереальности всего происходящего. Вокруг раскинулись просторы Ладожского озера, а на кусочках земли, соединенных между собой мостами, идет неспешная размеренная жизнь, по особым, установленным сотни лет назад законам.
Уникален и сам ансамбль Спасо-Преображенского монастыря, в России такого больше не существует. Он насчитывает 13 храмов, множество часовен и поклонных крестов – поистине земля Бога. Здесь представлено всё богатство и многообразие русской православной архитектуры.
2. Основание монастыря
Когда на острове появился первый православный монастырь – неизвестно. Некоторые историки датой его возникновения считают 960 год (эпоха Крещения Руси). Существует и другое мнение: что возвели его где-то на границе XIII–XIV веков, когда острова уже более 200 лет принадлежали Новгороду. Но именно создание Валаамской обители послужило столь волшебному преображению этого места.
По преданию, в древние времена острова (как уже говорилось) служили гигантским языческим жертвенником. Однако апостол Андрей Первозванный, просветитель скифов и славян, после освящения Днепра, где предстояло появиться Киеву, отправился на Север и прибыл в Новгород. А затем по реке Волхов достиг Ладожского озера и острова Валаам. Здесь он разрушил языческое капище и воздвиг каменный крест. Считается, на этом месте сейчас находится Воскресенский (Красный) скит монастыря.
А вот основателями обители на Валааме стали греческие священноиноки преподобные Сергий и Герман. История их появления в этих местах окутана тайной. В службе святым Сергию и Герману говорится, что их «любовь к Богу была неразлучна, союз братолюбия истинен, молитва – непрестанна, нрав – кроток, слез струи – приснотекущи, пост, бдение и труды – предел естества превосходящие» [1]. Однако исторические сведения о преподобных не сохранились. Возможно, они пришли во владения Великого Новгорода в X веке вместе с первыми православными миссионерами. Были выходцами из южных мест, предположительно из Греции. Впервые упоминается о них в летописях в 1163 году. В тот год произошло нападение шведов, многие документы оказались утраченными, среди них – и жизнеописание святых Сергия и Германа Валаамских. Однако новгородские летописи сообщают об обретении мощей преподобных и перенесении их в Новгород во время нашествия шведов. Позднее мощи вернулись на Валаам. Чтобы не допустить поругания мощей преподобных Сергия и Германа шведскими завоевателями, иноки высекли в скале глубокую нишу, где схоронили священные реликвии.
«Свв. Сергий и Герман. Два инока, две прямые фигуры в темном, Сергий старше, Герман моложе, в опущенных руках свитки, на них письмена. Древние, не без суровости облики – основатели монастыря. С первого же беглого осмотра обители видишь их здесь повсюду. В медальоне над входом в гостиницу, над вратами, на иконах, на золотой кованой раке в нижней церкви Собора. Стараешься представить себе их живыми, в дали четырнадцатого века, что-нибудь узнать о жизни их… – и почти ничего не узнаешь. Остается только ощущение величия и легендарности. Но не случайно явились они в этих краях, диких и бедных, подобно Трифону Печенгскому и Арсению Коневскому», – читаем у Зайцева [2].
Кроме главного острова, скиты, часовни и поклонные кресты установлены на двадцати островах. Самые крупные скиты – Белый, Красный, Желтый и Никольский. Но даже самые маленькие часовни искусно вписаны в ландшафт островов и представляют собой ценные образцы церковного зодчества.
3. Трагическая история Валаамского монастыря
История Валаамского монастыря насыщена многими трагическими событиями. Он находится на землях, за которые веками боролись Швеция и Россия, а позже и Финляндия. Монастырь несколько раз полностью уничтожали. Это случалось в XVI и XVII веках. Шведские полки разорили и практически стерли с лица земли обитель на Валааме. Они жестоко расправлялись с валаамскими насельниками. Сохранилась история, как в 1371 году, через несколько лет после заключения Дерптского мира, шведский король Магнус II Смек со своими воинами решил предпринять очередной завоевательный поход на православные земли. Его корабль попал в сильную бурю. Судно выбросило на берег и разметало в щепки. Самого короля спасли монахи. Потрясенный святостью места и добрым обращением черноризцев, Магнус решил остаток своих дней посвятить Богу. Он принял великую схиму с именем Григорий. И даже составил завещание. Но через три дня после пострига король скончался…
Однако по официальной версии Магнус II погиб тремя годами позже у берегов Норвегии.
В 1617 году острова перешли во владение шведов. Лишь через сто лет монастырь восстановили по приказу Петра Первого. Над той самой нишей, где хранились мощи преподобных Сергия и Германа, возвели деревянную Спасо-Преображенскую церковь, колокольню и соорудили хозяйственные постройки. Однако все здания петровской эпохи погибли от пожаров и бурь. В середине XVIII века монастырь горел дважды. А затем его земли передали в государственную казну. После этого монастырь пришел в упадок и двадцать лет простоял в забвении. В 1785 году решили его возродить: теперь уже каменным. Это было делом нелегким, ведь острова состояли из голого камня. Руководить строительством и управлять обителью назначили Назария, иеромонаха Саровской пустыни. Он провел 30 лет в уединении и был, хотя и против желания, возведен в чин настоятеля монастыря. Назарий стал не только строгим руководителем, но и автором самого сурового монастырского устава. По этому уставу попавшие в монастырь не имели права покидать остров. Также обитель служила местом ссылки для духовных лиц. Здесь просияли многие светлые подвижники Русской православной Церкви.
В XIX веке, после назначения настоятелем отца Дамаскина, произошел расцвет монастыря. Дамаскин (Кононов) пришел туда простым послушником, но проявил себя и стал настоятелем. При нем на Валааме появились скиты.
По словам Зайцева, Дамаскин был «ненасытной и мощной фигурой, которую можно было бы назвать, на афонский лад, Афанасием Великим Валаама. Должно быть, есть нечто в характере самого этого острова, на гранитных глыбах лежащего, над Ладогой воздымающегося, что влекло к силе и размаху. Здесь бьют волны, зимой метели ревут, северные ветры валят площади леса. Всё громко, сильно, могуче. Лес – так вековой. Скалы – гранит, луда. Монастырь – так на тысячу человек. Игумен Дамаскин чуть не великан, неутомимый, неусыпный, несменяемый (сорок лет властвовал над Валаамом и чего-чего только не настроил). Даже колокола валаамские… Ведь в главном из них тысяча пудов!» [2]
Спасо-Преображенский собор, с нежно-лазоревыми главами и 70-метровой четырехъярусной свечой-колокольней в центре каре был возведен по проекту архитектора А. Н. Силина в 1889 году. Строили его сами монахи, используя только ручной труд. Храм двухэтажный: просторный верхний посвящен Преображению Господнему. Во время службы здесь могут находиться несколько тысяч человек. Расписали его тоже сами монахи. На острове давно создана своя рукописная школа. Мастера расписывают иконы по технике, которая существовала в XIV веке, применяя только натуральные краски. Нижняя церковь – двухпрестольная – освящена в честь Сергия и Германа Валаамских и св. пророка Илии. Спасо-Преображенский собор – сердце монастыря. Находится он на холме и просматривается почти со всех точек острова. Это визитная карточка Валаама.
К началу XX столетия возвели центральную усадьбу. Архитектурой главных зданий монастыря занимался знаменитый зодчий Алексей Горностаев.
Первая мировая война не миновала и Валаамскую обитель: более двухсот монастырских насельников призвали на военную службу. Но в 1917 году по итогам войны весь архипелаг отошел к Финляндии. Монастырь вошел в число церковных меньшинств, так как основной религией в Финляндии было лютеранство. Службы проводились на финском языке. И всё же XX век не стал для монастыря таким трагичным, как для других российских монастырей. Монахам удалось избежать репрессий 20–30-х годов. Валаам существовал и жил в отрыве от Родины.
К России острова и монастырь вернулись лишь в 1940 году, во время русско-финской войны. Финны покинули остров, с ними уехали и монахи. В Финляндии они приобрели усадьбу и основали в ней Ново-Валаамский мужской православный монастырь.
После окончания войны Валаамский архипелаг вошел в состав Советского Союза. Монастырь вернулся под власть русской православной церкви. В последующие 50 лет на Валааме был совхоз, дом инвалидов, школа-интернат, турбаза. Урон, нанесенный за эти годы монастырю, огромен. В 1979 году остров получил статус музея-заповедника. Здесь находится не только монастырь, но и национальный парк.
4. Скиты
Скиты во имя Всех Святых (Белый), Гефсиманский (Желтый), Воскресенский (Красный), Коневский – это одинокие церковные сооружения, которые находятся в самых отдаленных местах архипелага: на маленьких островках, в бухтах и на развилках дорог. В скитах обычно живет несколько монахов или послушников. Часть из них разрушена, некоторые реконструированы.
На берегу нас уже ждали экскурсоводы. Валаам – действительно чудо, сказка, жемчужина Ладоги. Прошла две экскурсии. Утром шестикилометровую пешую «По скитам Валаама», с осмотром Желтого, Красного скита, Щучьего озера, Коневских озер, а также места, где находилась келья игумена Дамаскина.
Экскурсия начиналась от причала в Большой Никоновской бухте, куда швартуются круизные теплоходы. Это одна из лучших пристаней на Ладоге и ныне главная гавань Валаама. В конце XVIII – начале XIX в. в пещере, где жили змеи, подвизался иеромонах Никон, по имени которого и получили название Большая и Малая Никоновская бухты.
Шли мы круговым маршрутом по юго-западной части острова. Валаамские скиты находятся в труднодоступных живописных местах. История создания Воскресенского скита (известен как Красный: здания скита построены из ярко-красного кирпича) началась в конце XIX века. Отец Маврикий, будущий игумен Валаамского монастыря, посетил святыни Иерусалима и захотел устроить на острове северный Иерусалим. Воскресенский скит стал центром этой «Валаамской Палестины». Он стоит на вершине холма с двухэтажной церковью в центре, которая похожа на иерусалимский храм. По преданию именно на этом месте поставил свой крест Андрей Первозванный. Сегодня его именем названа нижняя церковь – уютная, но без особых излишеств. Здесь находится «кувуклия». В мраморном гроте хранится частичка «истинного гроба Господня» – кусочек камня из Палестины. Верхний храм освящен во имя Святого Христова Воскресения. Туда ведет открытое крыльцо с двускатной кровлей, которая поддерживается четырьмя гранитными колоннами. Церковь поставлена на высокий цоколь из серого гранита. С запада к ней примыкает трехъярусная колокольня, завершенная куполом и главкой на барабане. Верхняя часть храма ныне не столь великолепна, как прежде, – иконы и другие предметы убранства монахи частично вывезли в Финляндию, часть их была уничтожена. Сейчас в верхнем храме проводят концерты духовных песнопений.
В строительство Вознесенского скита внес свой вклад – пожертвование в размере 10 тысяч рублей известный миллионер – благотворитель Иннокентий Сибиряков. Личность уникальная, с удивительной судьбой. Я расскажу об этом позже. Тем более что известным он стал совсем недавно, и многие, возможно, не слышали о нем.
После эвакуации монастыря и возвращения Валаама СССР Воскресенский скит был заброшен. В послевоенное время здесь организовали филиал дома инвалидов. Еще одна трагическая страница из жизни Валаамского монастыря, о которой раньше мало кто знал.
Желтый (Гефсиманский) скит построен в 1911 году игуменом Маврикием на Сионской горе. Годом ранее здесь установили поклонный крест из серого гранита с символикой крестных страданий Спасителя. Скит находится в 5 км от основной усадьбы, на перекрестке двух дорог. Одна ведет к ферме, другая – к главной усадьбе Валаамского монастыря. Главные сооружения комплекса – церковь Успения и часовня Вознесения Господня. Обе постройки выполнены в едином стиле – голубая кровля и окрашенные желтой краской стены. Церковь увенчана шатрами и освящена во имя Успения Богородицы. Внешний интерьер церкви богато украшен резьбой. Иконостас был выполнен из кипариса, но он полностью утрачен.
Успенскую церковь, или церковь Успения Пресвятой Богородицы, считают на Валааме старейшей. Первая была деревянной, затем ее перестроили из кирпича. В советское время она служила магазином, а иконостас использовался как перегородка, потому его покрыли краской. Но божественную красоту храма позже полностью восстановили. В небольшой деревянной часовне имеется икона «Моление о чаше». За церковью, между пихт, располагаются два келейных корпуса для братии. В 1930-е годы здесь жили финские артиллеристы.
Во второй половине дня мы совершили 12-километровую прогулку к Белому скиту – прекрасному памятнику древнерусского зодчества, построенному по проекту архитектора Тона. Его еще называют скит Всех Святых. Экскурсовод – красивый молодой человек с обликом Христа с древнерусской картины – правильный овал лица, большие серые глаза и стилизованная бородка и усы (он так великолепно смотрелся на фоне церковных росписей в Соборе) интересно рассказал о древнерусской архитектуре. Я снова позавидовала ленинградским экскурсоводам.
К скитской ограде ведет дубовая аллея. Полагают, где-то здесь обитал в своей одинокой келье преподобный Александр Свирский. В его честь возвели церковь, на месте которой через сто лет, в XIX веке, поднялся двухэтажный храм Всех Святых. А вместо домиков – келейные корпуса. Благодаря белому цвету, которым выкрасили все строения, включая ограду, скит прозвали Белым. Устав Белого скита очень строг. Женщины могли попасть в Белый скит лишь на престольный праздник с крестным ходом в день Всех Святых. А мужчины – исключительно с разрешения настоятеля.
Побывали мы и в Коневском скиту. Как писал Б. С. Зайцев, игумен Дамаскин основал его в 1870 году на месте своего уединения и назвал в честь Акафистной (Коневской) иконы. В четырнадцатом веке некий монах Арсений пробрался с иконой Богоматери с Афона в Новгород и оттуда на Валаам… Арсений пожил на Валааме и двинулся далее. Сел в лодку, взял икону свою и поплыл по Ладоге. В нескольких десятках верст от Валаама пристал к дикому островку, там и поселился. Всё тогда вокруг было еще языческое, и на острове совершались жертвоприношения: на огромном камне закалывали коней. Арсений со своею иконою всё это одолел. Возник там монастырь с братией, прекратились жертвоприношения. И название остров получил от того монастыря – Коневец. Арсений же умер и вошел в историю как святой Арсений Коневский. Монастырь, им основанный, существует и поныне [3].
…На подъеме, в сереющем сумраке, едва тронутом прозеленью, небольшая лесная церковь. Направо домик о. Николая. Это и есть Коневский скит [4]. Первоначально на этом месте была построена часовня, которую перенесли с Предтеченского острова. Затем по проекту Г. Карпова была основана церковь.
Скит во имя Коневской иконы Божией Матери – самый маленький скит Валаамского монастыря. В нем может находиться не больше трех человек. Восстановленный храм имени Коневской Божией Матери считается святыней скита. Рядом расположена келья, в которой обитает отшельник и послушники.
В Коневском скиту сохраняется особая умиротворяющая атмосфера. В ровной глади озерка отражается хвойный лес. Дубовая аллея похожа на прозрачную арку. И напоенный ароматом можжевельника воздух… Всё это настраивает душу на созерцательный лад. Сюда, к старцам, приходили гости Валаама, чтобы получить от них благословение на утешение.
Вот как описывает свое посещение скита И. С. Шмелев: «…мы перешли мостик и поднялись на горку, где под дубками, кленами и липками стояла пустая теперь келья игумена Дамаскина. На стене сруба прибит четырехаршинный крест, работы Дамаскина.
Мы вошли в келью-клеть. Эта клеть, простая изба, разгорожена на четыре клетушки. В одной он работал, – а и повернуться негде; в другой молился, в третьей переписывал священные книги, в четвертой почивал.
– Вот его моленная. Клетушка шириной в аршин, длиной в два. Аналойчик, икона, стул. В крохотное оконце виден краешек озерка, холмик, поросший лесом. Здесь искушали его бесы, устрашали, осенними бурными ночами, в этой живой могиле. А он молился. И продолжалось это семь долгих лет, до главного подвига – строительства царства валаамского.
– А вот его постель. В клетушке, под оконцем, дощатый гроб на полу и в нем рогожка» [5].
Полюбовались мы и великолепными озерами, пихтовыми аллеями, янтарным цветом кленов и дубов. Растительность здесь действительно самая разнообразная – содружество северных и южных пород: ель, сосна, кедр, пихта и клен, вяз, дуб.
Глава 3. Потомственные благотворители
Сибиряковы (семейная традиция). Миллионер, благотворитель, монах
1. Сибиряковы (семейная традиция)
Фамилия «Сибиряков» мне известна с того времени, когда я писала книгу о плавании по Енисею на Диксон. Сибиряковы – одна из самых древних, богатых и влиятельных купеческих династий Сибири. Ее основал еще в конце XVII века Афанасий Сибиряков, выходец из крестьян Архангелогородской губернии. С него и началась семейная традиция – жертвовать на церковное строительство. Наряду с другими купцами, он строил в Иркутске храмы, тогда еще деревянные.
В семье Афанасия Сибирякова выросло шестеро сыновей. Василий Афанасьевич Сибиряков стал первым летописцем Иркутска. Его потомки продолжили отцовский труд. Михаил Афанасьевич одним из первых обнаружил в Забайкалье серебросодержащие прииски и построил первый частный завод, который принес огромную прибыль государству. В благодарность Михаилу Сибирякову было присвоено дворянское звание. Это единственное дворянское звание Сибиряковы носили почти двести лет истории своего рода.
Представитель третьего поколения Михаил Васильевич Сибиряков впервые среди жителей Иркутска начал коллекционировать предметы искусства. Портрет Гавриила Державина кисти Сальваторе Тончи долгие годы украшал один из залов Сибиряковского дворца – «Белого дома». Великий поэт подарил его Михаилу Васильевичу в благодарность за соболью шубу и шапку, высланные ему миллионером. История картины и самого Тончи необычайно интересна, но требует отдельного рассказа. М. В. Сибиряков более 40 лет находился на общественной службе. Был также городским головой.
Выдающимся представителем рода Сибиряковых в пятом поколении был Михаил Александрович Сибиряков – иркутский купец I гильдии, потомственный почетный гражданин, первый крупный золотопромышленник в роду. Женившись на Варваре Константиновне Трапезниковой, он вместе с ее семьей занялся разработкой золотых приисков. С его именем связано становление Бодайбинской резиденции, которая затем получила статус города. А также пароходства на Лене.
Огромные доходы иркутских купцов и христианское благочестие многих способствовали широкой благотворительности. Много сделал на этом поприще и М. А. Сибиряков. Крупный капитал мецената унаследовали его дети. Михаил Александрович и Варвара Константиновна имели троих сыновей (Александр, Константин, Иннокентий) и трех дочерей. Все они получили отличное образование в столичных университетах и зарубежных институтах, а дочери – в девичьем институте. И каждый из них оставил о себе яркую память.
Самый известный из сыновей – Александр Михайлович Сибиряков. Унаследовав от отца значительную долю в золотопромышленных товариществах, он стал крупнейшим золотопромышленником в Сибири. Александр Сибиряков внес большой вклад в развитие водных и сухопутных путей Сибири и Крайнего Севера. Он финансировал экспедиции Норденшельда и Уиггинса по освоению Северного морского пути. Уже живя за границей, подарил своему Отечеству первый ледокольный теплоход, которому было присвоено имя Александра Сибирякова. На этом теплоходе другой известный исследователь великого Северного морского пути Отто Юльевич Шмидт совершил впервые в истории проход из Архангельска во Владивосток за одну навигацию. За это ледокол «Сибиряков» был награжден орденом Красного Знамени. Александр Сибиряков, как и другие члены его семьи, вел масштабную благотворительную работу: строил церкви, часовни, скиты, помогал учебным заведениям.
В нашем семейном родословии сохранилась легенда о том, что Александр Михайлович Сибиряков подарил Любаше Подгорбунской, жене Михаила Михайловича Суслова (также известная сибирская династия), «белый рояль», который доставил в Сибирь знаменитый норвежский путешественник Норденшельд из Англии. Семейная история Михаила Михайловича Суслова и Любови Подгорбунской, полная драматизма, мужества и настоящего подвижничества, осталась романтической легендой в памяти потомков, и не только [1].
2. Миллионер, благотворитель, монах
Робкий иркутский купчик
Иннокентий родился в 1860 году и был предпоследним ребенком в семье. Величественная природа (рядом находились Байкал, красавица Ангара), необозримость просторов Сибири, ощущение ее могучей силы формировали в коренных сибиряках особый народный дух и такие человеческие качества, как мужество, доброта, а еще щедрость, скромность, великодушие… Недаром Суриков скажет: «В Сибири люди не такие, как везде». А наш современник Денис Мацуев, родом из Иркутска, и вовсе считает, что сибиряк – это национальность. Валентин Распутин, Василий Шукшин, Михаил Ульянов, Михаил Евдокимов… Вы не находите, что в них есть что-то общее?.. В то время (XIX в.) Иркутск называли «Северным Парижем» и «Сибирскими Афинами». Это был просвещенный город.
Иннокентий в семь лет остался без матери (Варвара Константиновна умерла сорокалетней), а в четырнадцать – без отца, получив при этом огромное состояние. На формирование характера юноши повлиял и опекун Сергей Константинович Трапезников – родной дядя по материнской линии. Семья видных купцов-золотопромышленников Трапезниковых внесла немалый вклад в развитие экономики и культуры Сибири. А усвоенные в детстве и отрочестве уроки доброты остаются с человеком на всю жизнь.
Получив первоначальное образование в Иркутске, Иннокентий в середине 70-х годов прибывает в столицу Российской империи (в это время в Санкт-Петербурге уже проживали его старшие сестры и брат Константин) и поступает в частную гимназию Ф. Ф. Бычкова. В обществе тотчас поползли диковинные слухи: в одну из частных гимназий поступил некий пятнадцатилетний ученик, который ее выкупил и заново перестраивает.[3 - Владельцем здания Сибиряков был почти двадцать лет. Именно оно вместе с крупным денежным пожертвованием он подарит впоследствии П. Ф. Лесгафту, который на вырученные от его продажи средства построит собственный дом для своей биологической лаборатории и естественнонаучного музея. Современный адрес бывшего владения И. М. Сибирякова такой: Лиговский проспект, 1 (Лесгафт П. Иннокентий Михайлович Сибиряков. Некролог / П. Лесгафт // Известия Санкт-Петербургской биологической лаборатории. – 1901. – Т. 5. – Вып. 3, 5).] А за «неким учеником» вскоре закрепилось прозвище – «робкий иркутский купчик».
Учился Иннокентий с интересом. Проявлял склонность к занятиям музыкой, любил читать художественную литературу. В аттестате зрелости напишут, что он «любознательность обнаруживал в занятиях историей и русской словесностью». В те годы словесность и древние языки в гимназии преподавал поэт Иннокентий Анненский. Возможно, здесь сказалось его влияние. Глубокое уважение к книге проявится позднее. Он многие годы будет инициатором или участником создания библиотек во многих сибирских городах и на золотых приисках. Станет помогать ученым и литераторам в публикации их трудов. Именно в гимназии, еще на школьной скамье, он положит начало своей многолетней благотворительной деятельности, помогая своим соученикам.
«Просвещенный благотворитель»
После окончания гимназии Иннокентий поступает в Императорский Санкт-Петербургский университет на естественнонаучное отделение физико-математического факультета. Однако через полгода прерывает учебу в связи с болезнью. Затем вновь поступает в университет, но на юридический факультет и заканчивает один курс. Вскоре он решает стать вольнослушателем. К тому времени он уже имел довольно громкую известность как человек, который выделяет много средств на поддержку научных, образовательных и просветительских проектов. Известный ученый и публицист Н. М. Ядринцев, руководитель Сибирского землячества, членом которого Сибиряков вскоре стал, прочил ему блестящее будущее на поприще общественной и благотворительной деятельности и отзывался о нем как о прекрасном и искреннем юноше, которому «много надо блеснуть».
Молодой человек начинает посещать надомные кружки физиолога и педагога П. Ф. Лесгафта и историка В. И. Семевского. Глубокое уважение к П. Ф. Лесгафту, не только как к одаренному педагогу, но и за присущее ученому чувство патриотизма, Иннокентий Михайлович сохранит на всю жизнь.
Всегда, а в молодости особенно, Иннокентий старался делать в жизни то, что считал самым важным для своего образования и нравственного совершенствования. Не остался он в стороне и от народнических идей, какие царили в Сибирском землячестве Санкт-Петербурга. Тем более что в него входили талантливые ученые и литераторы, увлеченные идеей о преобразовании России. На некоторое время он увлекается материалистическими настроениями и другими новомодными веяниями, симпатизирует идеям западников. Здесь сказалось влияние его учителя – материалиста П. Ф. Лесгафта. Под влиянием демократической мысли он активно участвует в просвещении России: оказывает помощь Высшим женским (Бестужевским) курсам – первому в России высшему учебному заведению для женщин, оплачивает образование как в России, так и в Европе многим своим соотечественникам. В двадцать шесть лет он уже имел более 70 личных стипендиатов. На средства Сибирякова воспитывались дети некоторых литераторов. Семенов-Тянь-Шанский позже отметит, что благотворительный взнос И. М. Сибирякова для поддержания деятельности Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества стал крупнейшим за последнее десятилетие деятельности ИРГО.
Особое внимание И. М. Сибиряков уделял просвещению своего родного края – Сибири. По его инициативе проводилось первое в России крупное исследование положения рабочих на золотых приисках. Открывались библиотеки. На всех крупных приисках строились храмы. А сами прииски назывались по престольным праздникам расположенных на их территории церквей. Благотворитель хотел видеть каждого сибиряка грамотным, работящим, совестливым. «Всей своей пламенно любящей душой, всем своим имуществом и положением он был связан неразрывно с Сибирью, которую так любил и для которой сделал столько добра, что память о нем останется у миллионов сибиряков» [2]. Это был истинный сын Сибири.
В среде ученых и литераторов Сибирякова часто называли «другом науки и литературы», «другом образования», «просвещенным благотворителем».
«Опасность отпадения от веры»
В молодости Иннокентий Михайлович искренне считал, что именно образованность может сделать человека высоконравственным. Но атмосфера, в которой он оказался в Санкт-Петербурге, сильно отличалась от иркутского мироустроения. Духовность, вера в Бога в русском образованном обществе тогда отодвигалась на второй план, подменялась верой в прогресс. Востребовалась внешне. Главным в жизни считалось обустройство на земле. В этом была, по мнению Иннокентия Михайловича, «опасность отпадения от веры». Лишь много позже он убедится, что не высшее образование ? основа нравственности в человеке. Ведь и «самая умственная жизнь получает всё свое достоинство от жизни нравственной» (А. С. Хомяков). Хомяков возглавлял общество отечественных славянофилов, взгляды которых Сибиряков скоро станет разделять.
Помнил он и слова старшего брата, Александра, что никакое образование и никакая инструкция не заменят способности мыслить. В Сибири с ее необъятными просторами, суровой природой и самобытным населением прежде всего ценились личные качества людей, а не образование.
Нравственные искания человека часто обусловлены религией. Иннокентий с детства усвоил семейные традиции благотворительности и милосердия – они были тесно связаны с православной духовной культурой – и старался сам их осуществлять. Причем не только из-за сострадания и милосердия к людям (хотя это было свойственно его душе) – в этом проявлялась любовь к родине, к русской цивилизации.
В конце 80-х годов XIX в. Сибиряков совершил путешествие по Европе. И вернулся разочарованным. Говорил близким людям: «Как человек пуст в своей жизни, как ничтожны все его потребности, обусловленные одной наживой. Как жадно всё человечество в своем стремлении к богатству <…> Но что оно нам приносит?.. Одно грустное разочарование. Вот я – миллионер, мое «счастье» должно быть вполне закончено. Но счастлив ли я? Нет. Всё мое богатство в сравнении с тем, чего жаждет душа моя, есть ничто, пыль, прах… А между тем всё человечество стремится именно к достижению богатства…» [2, c. 22].
Путешествуя по иноземным странам, Иннокентий Михайлович увидел, что «наша жизнь не перекипела, и наши духовные силы еще бодры и свежи» [2, с. 22]. Западная цивилизация с неудержимым стремлением к богатству любым путем оттолкнула Сибирякова бездуховностью. А истинно русский человек и в конце XIX в. «больше золотой парчи придворного уважал лохмотья юродивого». И. В. Киреевский писал: «Роскошь проникала в Россию, но как зараза от соседей. В ней извинялись, ей поддавались, как пороку, всегда чувствуя ее незаконность, не только религиозную, но и нравственную, но и общественную» [2, c. 22]. Иннокентий осознает, что «мир славяно-русский и мир романо-германский – два совершенно особенные мира, а потому у России иная, отличная от Запада, «особенная дорога». И «дело наше – возрождение жизненных начал в самих себе… искреннею переменою нашего внутреннего существования» [2, с. 24].
И приступает к преобразованию не только внутреннего мира, но и внешнего образа личной жизни. Обустраивает ее по канонам православной веры и устава церковного. Иннокентий начинает паломничать по монастырям и святым местам Руси. В то время монастыри продолжали оставаться «духовным сердцем России» (И. В. Киреевский), за что в печати их подвергали неистовым нападкам. В «святых зародышах несбывшихся университетов», как называл монастыри Иван Васильевич Киреевский, получал образование простой русский народ. Вместе с народом стал находить в монастырях разгадки своим сомнениям и Иннокентий Михайлович Сибиряков. Во время паломничеств он пристально всматривался в монашескую жизнь. Монашество на Руси для многих искателей истины служило ответом на вопрос о смысле жизни. Монах неуязвим никакой суетой, сосредоточен в себе, и ко всему в жизни подходит только с мерой Евангельской. Именно к этому и стремился теперь Иннокентий Сибиряков. «Отсутствие счастия в жизни, – говорил он, – гнетет мое сознание безотчетным чувством скорби, горести и отчаяния <…> Здесь, как и везде на свете, я вижу только одни страдания людей, одни муки человеческие, одну суету мирскую. Как будто вся наша жизнь только в одном этом и состоит, как будто Господь Бог всех нас создал для одних страданий на свете и нет для человека никакой отрады, кроме печального конца – смерти… И я думаю, что все эти пытки, все мучения, все страдания суть лишь вещи благоприобретенные человеком, но не наследие Божие для нас на земле. Ведь Царствие Божие внутри нас, а мы всем этим пренебрегли и впали в отчаяние, в тоску, в ад жизни. Да, слаб, ничтожен и малодушен человек в выборе своего земного блага, личного счастья» [2, с. 22, 26].
«О едином на потребу»
Возвращение «домой» совпало у Иннокентия Сибирякова с празднованием в 1892 г. 500-летия со дня кончины преподобного Сергия Радонежского, который «примером своей жизни, высотой своего духа… поднял упавший дух русского народа, пробудил в нем доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в будущее…» (В. О. Ключевский) [2, с. 26]. Иннокентий Михайлович стал почитать святых, которых любил его народ, чтить обычаи, которые он чтил. Его мировоззренческой ориентацией стала православная вера. Еще с детства, в родительском доме, Иннокентий усвоил главное жизненное правило: «о едином на потребу». Согласно христианскому учению, это то, что действительно ценно: попечение о спасении своей бессмертной души. И это стало делом его жизни.
Уже в юные годы он вел жизнь строгую и воздержанную. Избегал телесных развлечений и прихотей. Жил в скромных условиях, что не соответствовало его званию миллионера-золотопромышленника. Даже не имел личного экипажа и пользовался извозчиками. Современники отмечали его желание сидеть «на последних местах». За эти христианские качества души Иннокентия Михайловича воспринимали как человека робкого и застенчивого. Между тем он стремился жить по Евангелию, быть истинным христианином.
Еще более возрастает благотворительная деятельность И. М. Сибирякова. Он часто размышлял: «Я обладаю богатством. Как это случилось, … что в моих руках скопились такие средства, которыми могли бы прокормиться тысячи людей? Не есть ли это средства, случайно попавшие ко мне, достояние других людей, искусственно перешедшее в мои руки? <…> что мои миллионы – это результат труда других лиц, и чувствую себя неправым, завладев их трудами» [2, с. 31].
Кто только из столичных бедняков не был у него в доме, как вспоминал очевидец, кто не пользовался его щедрым подаянием, денежной помощью, превосходящей всякие ожидания! Сколько студентов, благодаря Сибирякову, получило в Петербурге свое высшее образование! Сколько бедных девушек, выходивших замуж, получили здесь приданое.
Он не отказывал никому. «Если просят, значит, нужно: если можно дать, то есть, если имеются средства, то и нужно дать, не производя розыска». Иннокентий с детства усвоил христианскую науку: истинная благотворительность должна обнимать всех и каждого. Бывали дни, когда принимал до четырехсот человек, и никто «не отходил от него тощ». «Жизнь наша красна бывает лишь тогда, когда всё нам улыбается вокруг… Но если вы чувствуете подле себя нищету, будучи сами богаты, то вам как-то становится не по себе» [2, с. 28]. Как христианин, он уже знал, что дела милосердия оцениваются Богом не по количеству даяний, а по тому расположению сердца, с каким они делаются. Ведь в понятиях православного человека ни один акт житейский не изъят от начала нравственного.
Но современники не понимали духовного значения поступков Иннокентия Михайловича. Считали, он не ценит полученное по наследству состояние, не разборчив в подаянии милостыни. «Щедрою рукою, полными пригоршнями сыпал он золото на помощь просителям, на культурные цели, и тем родил сомнение в нормальности своих умственных способностей. Находился он еще в полном расцвете сил – ему было 33 года, – окружен он был миллионами, можно сказать, купался в них и… познал всю тщету денег. Отказывая лично себе, он поселился в маленькой квартирке и стал раздавать крупными кушами деньги направо и налево. Конечно, это было своеобразно. Общество не удивлялось бы, если бы он преподносил жемчуг и бриллианты сомнительным певичкам, если бы он строил себе дворцы во вкусе Альгамбры, накупал картины, гобелены, севр и сакс или в пьяном виде разбивал зеркала, чтобы вызвать хриплый хохот арфянок, – всё это было бы обычно. Но он отошел от этого и, побуждаемый душевными склонностями, проводил в жизнь правило – «просящему дай!», – напишет позже историк М. К. Соколовский [2, с. 37].
Он воплотил в своей практической жизни теоретические основы («дух») славянофилов. Самобытная русская философия и неопровержимая правда были близки его душе. Ведь он сам, хотя и был богат, принадлежал по родовому происхождению к простому народу.
Напряженная работа, дальние поездки отразились на здоровье. Иннокентий Михайлович отправляется на лечение в Ниццу, где у Сибиряковых был дом. А возвращается из Европы уже с принятым решением о совершенной перемене жизни. И «ликвидирует» всё. Вместе со светскими пожертвованиями много делает и во благо церкви. Выделяет средства на нужды монастырей, на благолепие храмов. В эти годы (начало 90-х гг. XIX в.) на Петербургском подворье Свято-Андреевского скита служил иеромонах Давид (Мухранов), который стал его духовным отцом. Сибиряков передал архимандриту Давиду разновременно более 2 млн. рублей и предоставил ему возможность раздавать деньги по своему усмотрению. Он часто вспоминал евангельского богача, которому сказал Господь Иисус Христос: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф. 19:21 (http://azbyka.ru/biblia/?Mt.19:21)). Этот призыв Иннокентий относил всецело к себе и не мог успокоиться, пока не будет нести свой крест за Христом, как один от неимущих.
В то время в русском обществе благотворительность воспринимали как проявление гуманности. Духовная основа человеческой доброты не учитывалась. Что было свойственно древнерусскому человеку: милосердие и благотворения привлекают благодать Божию. Иннокентий Михайлович Сибиряков стал последним, кто проявил такой тип милостивца.
Но и благотворительная деятельность в миру перестала приносить ему духовное удовлетворение. Стало невозможным давать милостыню в тайне. Христианский труд по спасению души обесценивался. И его всё более начал привлекать мир православного монашества: чистотой духа и искренним братолюбием. В это время (конец XIX – нач. XX в.) духовность всё более отвергалась русской интеллигенцией. Начались гонения на церковь, хотя еще на словесном уровне. А Иннокентий Михайлович жил по Евангелию.
Однажды он подал серебряный рубль монахине у монастыря, чем привел ее в изумление. А когда, разыскав ее на следующий день, отдал еще 147 тысяч рублей на помощь монастырю, та заявила на него в полицию… И все его миллионы опечатают, а самого заключат под домашний арест. Да еще объявят сумасшедшим…
После того, как Иннокентий перестал скрывать свою любовь к монашескому житию, стал часто разговаривать с монахами и монахинями о духовной жизни и сам уже открыто высказывал желание стать монахом, близкие люди при поддержке Санкт-Петербургского градоначальника обвинили его в безумстве с желанием не допустить к монашеству и взять капиталы под опеку. Христианскую благотворительность Иннокентия Михайловича Сибирякова объявят «безрассудной расточительностью». «Просвещенное» общество, оставленное без щедрых попечений благотворителя, не могло ему этого простить [2, c. 36]. Вокруг имени Иннокентия Сибирякова складывается определенное общественное мнение. Человек, который искал истину в православной вере, воспринимался «безумным». Перемену в своем бывшем соратнике они воспринимали как «религиозный экстаз», «религиозную экзальтацию».
