Его несколько раз подвергнут унизительному освидетельствованию, результаты чего предадут широкой огласке. Историк М. К. Соколовский[4 - Михаил Константинович Соколовский в 1916 г. был избран председателем Петроградской губернской ученой архивной комиссии. Он сохранил для потомков подробное описание судебного освидетельствования Иннокентия Михайловича Сибирякова, на котором тот был полностью оправдан.] писал: «Миллионы… Золотой кумир был от века царем общества. Всё и вся приносилось в жертву золотому тельцу. Около золота плелась интрига, слагались сплетни, змея зависти готова была высунуть свое жало, порою в реторте шипел яд и даже точилось лезвие кинжала. Золотой дождь мог всё купить, заставляя молчать стыд и совесть, забывать доброе имя, честь, семью, родину…» [2, с. 37].
Если бы он был рядовым купцом, на желание уйти в монастырь никто бы не обратил внимание. Но Иннокентий Михайлович был человеком известным. Понадобится вмешательство самого митрополита, и даже царя.
Схимонах Иннокентий
Согласно духовному закону великая вера проверяется и великим испытанием. Это в полной мере осуществилось в жизни Иннокентия Сибирякова. Вера в Бога стала смыслом его жизни. Идеалом, которого искала его душа и которому он оказался предан до последнего своего часа. Бесчестие, которое устроил мир Иннокентию Сибирякову, окончательно укрепило в нем решимость уйти в монастырь.
От бездуховности Иннокентия Михайловича спасали и семейное воспитание, и душевные искания жизненного идеала, и стремление к личному совершенству. И он получил то, что искал.
Перед уходом из мира он напишет П. Ф. Лесгафту, что «жизнь человека должна состоять только в стремлении к личному его совершенствованию и образованию; <…> и поэтому он избирает путь веры и надеется найти удовлетворение в религии» [2, c. 41].
Золотопромышленник переходит жить на Санкт-Петербургское подворье Старо-Афонского Свято-Андреевского скита под покровительство своего духовного отца иеромонаха, позднее архимандрита Давида. Отец Давид был человеком незаурядным. По словам священника Павла Флоренского, архимандрит Давид (Дмитрий Иванович Мухранов) был на военной службе. Ушел в монахи в зрелые годы. Десять лет (с 1888 года) заведовал Санкт-Петербургским подворьем Андреевского скита, фактически построил его. Греческим митрополитом Филофеем он был возведен в сан архимандрита, и с 1908 года жил на Афоне.
Иеромонах Давид перед совершением пострига решил показать своему духовному сыну трудности монашеской жизни «изнутри» – тот молитвенный подвиг, в котором, по существу, и состоит жизнь афонских иноков. С этой целью они уезжают на Афон. Почему Иннокентий Михайлович выбрал Афон? Ведь даже родственники пытались отговорить его от монашеского пути или хотя бы удержать в одном из монастырей России.
Особый дух тысячелетних христианских традиций Афона всегда привлекал к себе склонные к иноческой жизни натуры. Афон был светочем в православном мире, «училищем благочестия и оплотом Православия». Русское афонское монашество отличалось от православных подвижников России особой жизнерадостностью вместе с радушием и любезностью. Возможно, на это влияла вечно зеленеющая, красивая южная природа или то «глубокое проникновение христианского настроения», которое жизнерадостно по самой своей природе. Во всяком случае, на Афоне трудно встретить монаха, недовольного судьбой и жизнью. Также афонских иноков отличала от простых русских монахов особая интеллигентность. Им необходимо было конкурировать с греками, ни в чем не отставать от них. Поэтому большинство русских афонских иноков говорит или по-гречески, или по-турецки; хранят книжные сокровища своих библиотек и сами издают душеспасительные и относящиеся к истории Афона сочинения» [2, c. 43].
Вот таких людей увидел на Святой горе Иннокентий Михайлович. Они были счастливы чистотой и высотой своих преображенных душ, и это счастье (часть со Христом) щедро дарили другим. Оно резко отличалось от представления о счастье, которое бытовало в миру. Иннокентий Сибиряков, который так долго искал ответ о смысле жизни, встретил на Афоне в лице святогорских иноков тот «образ Божий» человека, который и открылся ему как реально достижимый христианский идеал.
После паломнической поездки на Афон Иннокентий Сибиряков окончательно убедился в правильности избранного пути и возвратился в Россию с бесповоротным решением о полном разрыве с миром и уходе в монастырь.
При вступлении на монашеский путь, прежде чем совершится постриг, послушник проходит искус (испытание) не менее двух лет. Иннокентий Михайлович проходит монастырский искус и сворачивает свои дела, обильно жертвуя свое имущество и наличные средства. Вместе с единомышленниками устраивает на Васильевском острове при Первом реальном училище придел Святителя Иннокентия Иркутского в храме Александра Невского. Со святым праведным Иоанном Кронштадтским учреждает при приходе петербургских выходцев из Сибири Православное братство во имя святителя Иннокентия Иркутского, жертвуя на его деятельность крупную сумму. Он сам будет одним из разработчиков проекта Устава Братства. Отца Иоанна Кронштадтского и Иннокентия Михайловича Сибирякова изберут первыми почетными членами Братства.
Наконец Иннокентий Михайлович Сибиряков передает все наличные средства иеромонаху Давиду. В этом же, 1896 году, меценат побывал на Валааме, пожертвовав монастырю начальный капитал в размере 10 тысяч рублей для устройства в Никоновой бухте Воскресенского скита и церкви в честь апостола Андрея Первозванного (о чем уже говорилось). Позднее валаамские иноки выстроят на указанном месте Воскресенский скит, нижний храм которого будет освящен в честь апостола Андрея. Тогда же пожертвование в 10 тысяч рублей было подано и в Коневский монастырь «лицом, пожелавшим остаться неизвестным». Всех пожертвований Иннокентия Сибирякова невозможно установить. Благотворитель любил творить милостыню в тайне.
В праздник Покрова Пресвятой Богородицы 1 октября 1896 г. отец Давид, к этому времени уже архимандрит, испытав усердие Иннокентия к иноческой жизни, постриг его в рясофор. Сразу после пострига инок Иннокентий (Сибиряков) уехал на Афон. Отец Давид оставался в Санкт-Петербурге, неся свое послушание. Он еще вернется на подворье в Санкт-Петербург, чтобы затем уже больше никогда не расставаться со своим духовным руководителем и, наконец, обосноваться на Святой Горе Афона. Недалеко от стен Свято-Андреевского скита будет устроен небольшой, но уютный, в два этажа, скит с церковью («добротная каменная келья с храмом»), где поселятся брат Иннокентий со своим духовным отцом – для жизни в строгом монашеском подвиге.
28 ноября 1898 г. архимандрит Давид постриг инока Иннокентия в мантию с новым именем Иоанн в честь Пророка и Предтечи Иоанна – Крестителя Господня. А 14 августа 1899 г. монах Иоанн (Сибиряков) принял постриг в великий ангельский чин – святую схиму – с именем Иннокентий в честь святителя Иннокентия Иркутского.
«Приняв великий постриг, – пишет один из первых биографов схимонаха Иннокентия (Сибирякова) монах Климент, – насельник Афонского Свято-Андреевского скита, отец Иннокентий проводил строго постническую и глубоко безмолвную аскетическую жизнь, беседуя лишь с Богом в молитвенных подвигах и наслаждаясь чтением душеполезных книг». И еще раз, через десять лет после смерти схимонаха, Климент скажет, что долго будут вспоминаться его братская любовь и неподдельное смирение, кои проявлялись у него во всех его поступках» [2, с. 51].
Попечением Иннокентия Михайловича Святая Гора получила дивной мощи и красоты Андреевский собор, самый крупный на Афоне, в Греции и на Балканах, рассчитанный на пять тысяч молящихся. Строительство этого храма обошлось Свято-Андреевскому скиту почти в 2 млн. рублей в исчислении того времени. Сооружение собора Андрея Первозванного занимает важнейшее место в ряду земных благодеяний выдающегося благотворителя.
На средства Иннокентия Сибирякова сооружаются корпуса Санкт-Петербургского подворья Русского Свято-Андреевского скита на Афоне. Позднее в скиту выстроят и четырехэтажный больничный корпус с тремя храмами: Святителя Иннокентия Иркутского; Благовещения Пресвятой Богородицы; Целителя Пантелеимона и Преподобного Серафима Саровского.
6 ноября 1901 г., после литургии в Андреевском соборе схимонах Иннокентий был приобщен Святых Христовых Таин, «а в 3 часа пополудни тихо кончил земное свое житие блаженной кончиной праведника. Так угас великий и чудный последователь Христов», – сообщает его современник [2, с. 57].
Ему был сорок один год. Причина смерти, по предположению братии, – скоротечная чахотка. От этой же болезни умерла и его мать Варвара Константиновна в возрасте сорока лет от роду.
Похоронили его не на монастырском кладбище, а с особой честью, которой по афонскому обычаю удостаивались только отпрыски византийского императорского дома и основатели обителей: за оградой скита, у западной стороны Андреевского собора рядом с могилой основателя Свято-Андреевской обители о. Виссариона. И через три года, когда подняли из земли его янтарного цвета главу, что свидетельствовало о том, что «этот друг Христов не только спас свою душу, но и много угодил Богу, главу схимонаха Иннокентия в знак особого почитания поместили в отдельном роскошном киоте» [2, с. 58].
Проникновенные строки посвятил своему брату-подвижнику Климент: «Еще в детстве, читая Четьи-Минеи, я восхищался богатырями христианского духа, кои, расточив предварительно на добрые дела свою собственность, бежали потом из мира в дикие пустыни и проводили в них жестокую, полную лишений, болезней и скорбей жизнь.
И хотелось мне тогда в наивной простоте видеть и даже осязать таких богатырей. Это желание мое со временем и сбылось: я увидел, даже счастье имел наблюдать жизнь одного из таких редкостных людей и чем больше наблюдал, тем более возрастал мой к нему интерес. Теперь, когда прошло уже 10 лет с того дня, как этот богатырь духа переселился в лучший мир, он, при всяком моем воспоминании о нем, встает предо мною, как живой. И я им не могу не восхищаться теперь так же, как восхищался некогда, во время его жизни, как когда-то, в детские свои годы, восхищался я героями Четий-Миней» [2, с. 57].
Отец Серафим (Кузнецов) первый письменно засвидетельствовал святость схимонаха Иннокентия (Сибирякова). Он написал в своих путевых заметках, что о. Иннокентий «ради любви к Богу с радостью всё перенес, за что и Господь прославит его и на небе, и на земле вечной славой!.. Пока будет существовать мир, всё христианское население его будет удивляться его высокому примеру самоотверженной любви к Богу, и память о нем будет незабвенной в род и род» [2, с. 59].
Много полезных дел совершил схимонах Иннокентий (Сибиряков) и в миру, и в монастыре, много оставил он после себя адресов своей благотворительности. Одни из них развились в крупные культурные, научные и образовательные центры, другие сохраняются в зданиях, построенных на пожертвования И. М. Сибирякова, в третьих – и сегодня служат Богу… [2, с. 59] На деньги миллионера Сибирякова построено в Петербурге несколько благотворительных учреждений.
Глава 4. Великие паломники
Валаам как источник русской духовности. Царствующие особы. Невозможное человекам возможно Богу
1. Валаам как источник русской духовности
Валаам (Валаамский монастырь) всегда привлекал людей как источник русской духовности. С древних времен русский человек тянулся в монастыри, святые места. Так зародилось на Руси странничество, или паломничество. Люди несли туда свое горе и находили помощь и утешение. Монастыри были рассадниками веры и духовного просвещения, своего рода «школами» и «университетами» того времени. И оплотом православия, о котором Ф. М. Достоевский говорил, что это и есть «наш русский социализм».
Для кого-то такое паломничество становилось началом иноческого пути. Но многие люди искали здесь не только уединения для молитв и смирения. Для русских мыслителей посещение православных монастырей влияло на формирование их собственного философского мировоззрения, которое отражалось и воплощалось затем в их творчестве. Валаамский монастырь был духовным центром культурного пространства России. Здесь бывали как высокие царствующие особы, так и многие деятели науки и культуры.
2. Царствующие особы
Высокие царствующие особы посещали Валаам обычно летом, в дни памяти основателей обители св. Сергия и Германа. Такой чести Святой Валаам удостаивался двенадцать раз. Но еще с XVI века российские государи вносили различные вклады и подарки на восстановление монастыря, который часто подвергался разорению и опустошению. Царь Федор Иоаннович повелел царскою казною возобновить обитель. Борис Годунов прислал большой колокол. С именем Петра I связано второе рождение Валаама. Посещение Валаама Александром Благословенным ознаменовалось возведением монастыря в ранг «первоклассного», открытием Валаамского подворья в Петербурге, а также щедрыми дарами и вкладами. С Александра I началось непосредственное участие царствующего дома в жизни монастыря. Его представители часто посещали обитель и оказывали ей всевозможное покровительство.
В честь таких посещений и царских благодеяний монастырь ставил часовни и поклонные кресты, хранил в ризнице личные вещи августейших особ. В конце XIX века на монастырском дворе установили стелу-обелиск, которая запечатлела все случаи посещения монастыря великими паломниками.
Особенно интересные воспоминания сохранились о посещении Валаама Александром I в 1819 году. Об этом написал Борис Зайцев в книге «Старый Валаам». Путешествовал император инкогнито. И заранее сказал, что не желает никаких торжеств: едет как «штатный» человек с одним камердинером. Об этом игумена Иннокентия предупредил министр духовных дел. Но принять императора Александра, победителя Наполеона, властелина России, как какого-нибудь заурядного паломника духовное руководство монастыря не могло себе позволить. Как известно, «лучшее – враг хорошего». Навстречу выслали два судна в Сердоболь и Сальму. Александр прибыл в Сальму поздно вечером. Там его встретил иеромонах Арсений. Государь сообщил, что путь его – на Сердоболь. И еще раз подтвердил, чтобы не было никакой встречи. Чтобы ему не кланялись в ноги и не целовали руку. Но в тот день 10 августа 1819 года на Ладоге было неспокойно. Тучи, сильный ветер, большая волна. Государь даже спросил Арсения, можно ли выезжать в такую погоду. И тот ответил: «и в худшую плавали, Ваше величество, с помощью Божьей». Это и решило дело.
В монастыре всё время следили за озером. Но прошел день, наступил вечер, непогода не унималась. А судна всё не было. Стало совсем темно, дозорные решили, что сегодня никого уже не будет, ушли и легли спать.
Больше трех часов в полной темноте плыл император Александр. И только огонек св. Николая, покровителя мореходов, на пустынном островке помог Арсению провести через узкий пролив своего высокого гостя.
Причалили они в тишине и мраке. И только когда подымались наверх по гранитной лестнице, в монастыре узнали о приезде. Зазвонили колокола. Засуетились монахи. Стали собираться, пробираясь во тьме по монастырскому двору с ручными фонариками. А гость стоял на церковном крыльце и терпеливо ждал.
Для монастырского руководства Александр был высочайшим начальством. Монастырь, как и вся Россия, – «его вотчина». Но император, несмотря на неудачную встречу, держался не как начальство. На этот раз он был простым паломником, богомольцем. И «паломник» должен был ждать, пока в соборе «приуготовляли». Люстры сияли, хор пел многолетие. Александр приложился к иконам, подошел под благословение к игумену и по очереди ко всем иеромонахам, каждому целуя руку. Себе же запретил кланяться земно.
В нижней церкви поклонился раке над мощами св. Сергия и Германа, а потом пил чай у игумена. Государь говорил, что давно собирался на Валаам, да задерживали дела. Расспрашивал обо всем, что касалось монастыря. После чая его отвели в царские покои над Святыми вратами. Уже в два часа ночи он был у дверей собора – пономарь едва успел отворить их. Александр отстоял утреню в соборе, раннюю обедню в церкви Петра и Павла, потом осмотрел монастырь и пешком отправился по пустынькам в лесах.
После полудня возили его в шлюпке по скитам, и Александр любовался красотою вод, лесов и гранитов валаамских. А вернувшись отстоял малую вечерню. Позже вышел и ко всенощной. Поместился у столба, во время поучения сидел на скамейке с братией, как полагается. Старый слепой монах Симон тронул рукой сидевшего с ним рядом государя и спросил тихонько: «Кто сидит со мной?» Александр ответил:
– Путешественник.
«Путешественника» провожали по-царски. Звонили во все колокола. Клиросные шли к пристани впереди, пели тропарь и догматик. За ними братия и государь с игуменом. Медленно отваливало судно, медленно шло проливом под гудение колоколов. А пение сопровождало путешественника и на Ладоге: по его просьбе, пели монахи хором Спаси Господи, Херувимскую и другие песнопения.
Посещали Валаам и другие члены царской семьи: 28 июня 1858 года император Александр II совершил паломническую поездку вместе с семьей – императрицей Марией Александровной, наследником Николаем Александровичем, Александром Александровичем (будущим императором Александром III), Владимиром Александровичем (был здесь еще три раза, вплоть до 1896 года, уже с Марией Александровной), Алексеем Александровичем. На кораблях «Александрия» и «Стрельна» посетили Архангельск, Соловецкий монастырь, Петрозаводск, и затем через Свирь по Ладоге прибыли на Валаам. По дороге в Санкт-Петербург посетили Коневецкий монастырь, где пробыли 2 часа.
Особую роль Валаам сыграл в судьбе внуков императора Николая I – Николая и Петра Николаевичей. Впервые они посетили монастырь еще детьми, в 1878 г. с матерью великой княгиней Александрой Петровной и дедом принцем Петром Георгиевичем Ольденбургским. Этот год оказался щедрым на «высочайшие визиты». Здесь гостили великие князья Сергей и Павел Александровичи, Константин и Дмитрий Константиновичи, в сопровождении своих учителей и наставников.
Высокие гости Романовы – великий князь Владимир Александрович с супругой, великой княгиней Марией Павловной, присутствовали при торжественной закладке на Валааме нового Спасо-Преображенского собора 30 июня 1887 г. Еще раз супруги посетили Валаам 26 июня 1892 г. с сыновьями Борисом и Андреем – во время освящения главного алтаря нижнего строящегося собора. Торжественное освящение самого Спасо-Преображенского собора состоялось 19 июня 1896 г. в присутствии великого князя Владимира Александровича, его старшего сына Кирилла и сестры Марии Александровны.
А вот великий князь Дмитрий Константинович был единственным августейшим паломником, который приезжал на Валаам зимой, добираясь до монастыря на лошадях по льду Ладожского озера.
Последнее посещение представителями династии Романовых Валаамского монастыря состоялось в 1914 г. и было связано с именем великого князя Николая Николаевича. Но эта интереснейшая история, протяженностью более ста лет, требует отдельного повествования. Да и уже описана Смирновой О. С. [1].
3. «Невозможное человекам возможно Богу»
Приехал на два дня – остался на много лет: обычная история, говорят на Валааме. Потому что каждого, кто ступил на землю Северного Афона, приводит Господь. Одним из последних паломников Старого Валаама стал 10-летний Алеша Ридигер.
«На меня, девяти- и десятилетнего мальчика, Валаам произвел неизгладимое впечатление. Архитектура монастыря и скитов, намоленность храмов, удивительная природа северного края, духоносные старцы и насельники обители; их трудолюбие, открытость, доступность для каждого паломника и особая чуткость – всё это поражало. Во многом эти два посещения Валаама определили мой будущий жизненный путь», – напишет спустя много лет Патриарх Алексий II. «Глубоко трогательным было наше отплытие с Валаама в конце августа 1939-го», – вспоминал он. – Ощущалась грядущая катастрофа. Множество насельников пришло проводить корабль. Провожающие и отплывающие пели гимн монастыря «О, дивный остров Валаам…» Все плакали – и те, кто уезжал, и те, кто оставался. Было такое чувство, что это встреча последняя и что не придется больше увидеть Валаам с духоносными, любвеобильными старцами – молитвенниками…» [2].
Через четыре месяца после паломничества Ридигеров начнется эвакуация братии монастыря вглубь Финляндии. 2 и 4 февраля 1940 г. 70 советских самолетов будут бомбить Валаам. Советско-финская война закончится передачей обители Советскому Союзу и полным ее разорением.
Однако «невозможное человекам возможно Богу» (Лк.18:27). Сегодня восстановленный монастырь снова принимает гостей и тех, кто готов посвятить себя Господу. Огромную роль при возобновлении обители сыграли хлопоты митрополита Ленинградского и Новгородского, а затем Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, того самого мальчика Алеши, за которого молились Валаамские иноки… В 1989 году по инициативе Алексия II Спасо-Преображенский собор был передан Ленинградской епархии. С этого момента началась новая история Валаама. 13 декабря 1989 года, в день памяти святого апостола Андрея Первозванного, на Валаам прибыли первые монахи и энтузиасты – миряне, чтобы начать восстановление обители Бога. А в июне 1996 г. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II освятил бронзовую раку над мощами преподобных и новый иконостас в Спасо-Преображенском соборе.
Глава 5. Уголок «земного рая»
Валаам глазами знаменитых путешественников
«Монахи приветливо приняли меня». «Путешествие по святым местам русским». «…К ногам Христа навек прильнуть». Вынужденное паломничество. «Заблудшая овца я в божьем стаде…» «Незыблемая твердыня русского иночества». Туристический писатель. Эта поездка не прошла бесследно. Остров обретенной Церкви и потерянной Родины. «Хотим в Финляндию ехать…»
1. «Монахи приветливо приняли меня»
В 1828 году на острове побывал финский ученый-фольклорист, поэт, собиратель карело-финского эпоса «Калевала» Элиас Леннрот. Сын сельского портного, он получил медицинское образование, но занимался журналистикой и фольклором. Был профессором Хельсинского университета. Основал первый в Финляндии журнал «Пчела». Леннрот много путешествовал по Финляндии и Карелии. О своей поездке на Валаам он рассказал в книге «Путешествия Элиаса Леннрота». Книга впервые опубликована на русском языке.
Ученого восхитила красота Валаамского монастыря. «Я ходил по монастырю, заглядывал во многие кельи и случайно попал в келью одного финского портного. Он знал несколько новых песен, и я записал их». Леннроту особенно понравилось гостеприимство монахов: «Монахи приветливо приняли меня, келарь принял меня хорошо и сказал по-русски: «Добро пожаловать», «похоже, здесь считается делом чести позаботиться о том, чтобы все гости присутствовали на трапезе, потому что меня с большой настойчивостью, почти насильно привели к столу».
Монахи, которые владели финским языком, стали гидами гостя- лютеранина, «горевшего желанием посмотреть всё вокруг». Они также позаботились об устройстве гостиничного места для путешественника. И были предупредительны. Однако строго требовали от гостя соблюдения правил поведения на острове. Так, вопреки тому, что «неутоленное желание посмотреть монастырь начисто отогнало сон», его вынудили отдохнуть после трапезы, как того требовал распорядок дня. Или, как пишет Леннрот: «Я вошел в церковь, где как раз шла служба… Постояв немного, я присел на лавку, которая тянулась вдоль стены. Но мне не дали спокойно посидеть, один из монахов строго прикрикнул: «Стойте!» Я счел, что лучше послушаться и встал». За оказанное гостеприимство ему пришлось с уважением относиться к православным порядкам.
Гостя-лютеранина интересовало всё: «я бродил по монастырю и его окрестностям… шел в лес, ходил по полям и садам, за которыми здесь был неплохой уход…» Леннрот посетил скит и, конечно, не мог пройти мимо могилы шведского короля Магнуса. «Я продолжил осмотр реликвий, которых здесь великое множество. Сначала мое внимание привлекла небольшая мраморная часовенка по ту сторону монастырской стены. На ней были высечены имена царя Александра I и великого князя Михаила, я попросил служителя, знающего финский язык, пояснить надпись. Он рассказал, что эта часовня построена в честь посещения Валаама Александром I».
Любопытство сменилось восхищением, когда он поднялся на колокольню и увидел звонницу с 17 колоколами. «Какой же это стоит перезвон, подумалось мне, когда все колокола приходят в движение… Русские звонари, должно быть, очень искусны в своем мастерстве, если умеют звонить в нужном такте одновременно во столько колоколов», – запишет он потом в дневнике. Особенно впечатлил путешественника Преображенский собор: «Вечернее богослужение уже началось, и я пошел в церковь. Я был немало удивлен представшим вдруг передо мной великолепием. Стены были сплошь покрыты картинами в позолоченных и посеребренных рамах. Позолочены и посеребрены были колонны и сводчатый потолок. То тут, то там поблескивали драгоценные камни, вправленные в серебро и золото окладов. Куда ни бросишь взгляд, везде золото, серебро и упомянутые картины, на которых изображены сцены из Ветхого и Нового завета, а также лики святых и пр. Особенно много картин из жизни основателей монастыря, преподобных Сергия и Германа».
По этим росписям Леннрот знакомился с преданием о Сергии и Германе: «На одной изображено, как они поплывут по волнам по каменной плите, на других – как они основывают монастырь либо ведут службу и благословляют молящихся». И далее сообщает то, что услышал от монахов: «Неизвестно, что заставило Сергия и Германа отправиться в путь с восточного побережья Ладоги <…> на отколовшейся каменной плите, которую носило по волнам и прибило к берегу Валаама. Возможно, внезапное нападение неприятеля вынудило их покинуть материк. Так или иначе, но спасение они нашли на Валааме. Здесь они привлекли к себе внимание своей глубокой набожностью, а также тем, что умели творить чудеса, поэтому на многих картинах их изображают в виде чудотворцев. К ним шли богомольцы, среди которых были и такие, которые пожелали оставить родной дом и вместе с ними молиться, чтобы снискать для себя царство небесное. Так было положено начало монастырю. Сами основатели немало потрудились для этого, установив строгие уставы, которыми, видимо, придерживаются здесь до сих пор наравне с уставами, введенными позднее». Письменное свидетельство Леннрота оказалось особенно важным потому, что росписи собора, увиденные и описанные им, в дальнейшем были утрачены.
«Я долго смотрел на посеребренные купола многочисленных монастырских церквей», – запишет Э. Леннрот в дневник.
Возвращался с Валаама Леннрот вместе с шестью богомольцами-карелами, крестьянами и рыбаками Сортавальского прихода. Дальше он пошел по районам пограничной Карелии, населенной финнами-лютеранами и православными карелами. Присматриваясь к их взаимоотношениям, с удовлетворением записал в дневник, что православные и лютеране «живут в добром согласии», добавив: «В этих краях не наблюдается того уничижения веры соседей и возвеличивания своей, какое нередко случается… Здесь, наоборот, финны-лютеране каждое воскресенье ходят на православное богослужение, которое начинается на несколько часов раньше, чем их служба, а православные, в свою очередь, прямо из церкви во главе с попом идут в лютеранскую церковь».
Э. Леннрот посетил Валаам в то время, когда начался период расцвета обители. В последующие десятилетия XIX века монастырь станет одним из крупнейших и богатейших в Русской православной церкви. Цари и великие князья, знать и купечество обеспечат монастырь, который пользовался авторитетом «российской святыни за границей», огромными средствами на строительство, устройство быта и службы, а также на широкую благотворительную работу среди местного населения [1].
2. «Путешествие по святым местам русским»
Из русских литераторов первым побывал на Валааме в 1833 году Андрей Николаевич Муравьев. Светский молодой человек, потомок известного рода. Его отец, Николай Николаевич Муравьев, – ученый, математик, основатель математической школы в Москве и школы колонновожатых, будущей Академии Генерального штаба в Санкт-Петербурге – очага декабристского мировоззрения. Генерал-майор. Участник войны 1812 года. Его мать, Александра Михайловна, тоже из знатного рода, женщина образованная и очень религиозная. Она с раннего детства привила детям любовь к православной вере. Однако воспитать всех своих детей не успела. Андрей был пятым ребенком. Воспитанием шестерых сыновей занимался отец, еще не старый вдовец, с помощью родственников. Андрея отдали на их попечение в Петербург.
После выхода в отставку Николай Николаевич забрал девятилетнего Андрея в Москву. Мальчик оказался в военной среде, подружился со многими воспитанниками школы из знатных семей. Светское образование, которое давали детям, было всесторонним, поэтому много внимания уделялось и литературе. Андрей проявлял к ней особую склонность. Ему пригласили преподавателя российской словесности, поэта и переводчика С. Е. Раича, родного брата епископа Калужского и Боровского (впоследствии митрополита Киевского Филарета (Амфитеатрова). С. Е. Раич уже несколько лет занимался с Ф. И. Тютчевым. «Не будучи сам оригинальным поэтом, Раич имел, однако, тонкий образованный вкус и, по духу того времени, страстно любил поэзию, которой, можно сказать, посвятил всю свою жизнь» (по словам Муравьева). В литературном кружке Раича в муравьевском доме собирались литераторы. Это оказывало свое влияние на 14-летнего Андрея. Следуя примеру наставника, он тоже увлекся переводами. Занимался латинским языком, французской и немецкой литературой. Из русских поэтов его кумирами были Г. Р. Державин и И.И. Дмитриев.
Вскоре его определили «к архивным юношам» – архивариусом в Московский архив Коллегии иностранных дел. Но ненадолго. Отец-генерал хотел видеть сына военным. По его ходатайству Андрея зачислили в 34-й егерский полк 2-й армии, который располагался в Тульчине. В это время Андрей впервые посещает в Киеве Печерскую Лавру и все соборы. «Дышал родным воздухом» в «колыбели нашего отечества». Это посещение Киева во многом повлияло на его дальнейшую судьбу. Хотя молодой человек стремился полюбить военную службу (он получил чин прапорщика и был определен в Харьковский драгунский полк), но через год он приезжает в свой отпуск в Москву, встречается с родными и знакомыми, ходит на балы и в театры, занимается литературным творчеством в кружке Раича. Светская и творческая жизнь увлекла юношу. «Мне было 17 лет, – вспоминал он, – и я был более неопытен, нежели сколько бывают в эти годы, потому что на всё смотрел сквозь романтическое покрывало». В следующий отпуск он отправляется в Крым, увидев который, «сделался поэтом». Знакомится с А. С. Грибоедовым, который на девять лет его старше и уже завершил «Горе от ума». Эти встречи имели для Муравьева-поэта, как признавался он сам, решающее значение. Но его больше влечет иностранная литература. И, подражая своим кумирам, он учит английский и итальянский языки. Под крымскими впечатлениями начинает создавать свои многочисленные «подражательные» произведения.
Приезжая в Москву, А. Н. Муравьев также часто бывает в «блестящем» доме дальней своей родственницы, княгини Зинаиды Волконской. Он тесно общается с любомудрами, с М. П. Погодиным. Здесь юный поэт познает радость своего литературного дебюта. С. Е. Раич публикует пять его стихотворений в московском альманахе «Северная лира». И на них одобрительно отзывается Пушкин. Вдохновленный успехом, молодой прапорщик решает подать прошение об отставке. Это удается не сразу. Он возвращается в полк. И всё же вскоре Муравьев был «уволен от службы с повышением чина для определения к статским делам». Андрей Николаевич живет в Москве и Подмосковье. Но занимается не только литературой, а успешно сдает экзамены на юридическом факультете в Московском университете и получает аттестат. Однако русско-турецкая война вынуждает его снова вернуться в армию. Религиозный смысл войны (борьба за освобождение единоверцев) близок убеждениям молодого человека. Муравьева причисляют к дипломатической канцелярии командующего 2-й армией гр. П. Г. Витгенштейна при Министерстве иностранных дел. Новое знакомство – с А. С. Хомяковым, с которым «очень сошлись во время кампании, по его благородному и кроткому характеру» и после долго поддерживали взаимную связь в Москве, когда уже «он был во всей поэтической своей славе…»
После поражения Турции и заключения мира Андрей Николаевич решает исполнить давнее «желание сердца»: «пуститься в тяжкий и долгий путь, который всегда был моею целью, – в Иерусалим». Как писал К. Бальмонт, любовь к далекому, к тому, что связано с мечтой, – вот, быть может, первый признак романтизма. <…> Они жадно устремляются <…> к иным странам, к чужим краям. Романтики устремляются от прозаических, серых будней своих стран в экзотический, яркий мир чужих, дальних стран, прежде всего стран Востока. 2 [1] Муравьев вспоминал: «Щедрою рукою вознаградил меня Господь, ибо все, что я ни приобрел впоследствии, как в духовном, так и в вещественном, истекло для меня единственно из Иерусалима. Это была минута, едва ли не лучшая в моей жизни, за которую действительно сторицею получил я воздаяние» [2].
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70778095&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
КГМИИ – Киргизский государственный музей изобразительных искусств имени Гапара Айтиева.
