Юрий Боганов "В петле Мёбиуса"

События разворачиваются вокруг фамильного кольца рода Головиных, которое было утрачено во второй половине 19-го века. И если бы не несчастный случай, произошедший в наши дни с владельцем московской турфирмы Артемом во время свадебного путешествия, так и считалось бы оно безвозвратно утерянным. Генетическая память и игра подсознания открывают Артёму возможность быть свидетелем этой пропажи в родовом имении его предков, познакомиться с историей своего рода и осознать своё место в генеалогическом древе.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 15.06.2024


«Совершенной неожиданностью для меня в один из сентябрьских дней 1819 года стал визит корнета Плахова. Того самого Плахова, которого я посылал за кольцом для Анны, того самого, кто однажды вытащил меня на поле сражения из-под раненой лошади. Откупорили шампанского за встречу, и весь вечер сидели на террасе, предаваясь воспоминаниям о былых днях, походах и победах. Более в том, надо признаться, преуспел я. Трещал без умолку, что тетерев, не боясь наскучить своему гостю. Корнет же напротив, был молчалив и мрачен, больше слушал, но я отнес это на усталость от дальней дороги… Было далеко за полночь, когда мы разошлись по комнатам. Я, все еще пребывая в воспоминаниях, долго не мог уснуть. В голове раздавался топот копыт, гром пушек, лязганье шашек, но признаться по чести, не хотелось бы мне сейчас поменять свою тихую деревенскую жизнь на самые неистовые баталии. Внезапный крик Анны из соседней комнаты вывел меня из дремотного состояния. Я выбежал в коридор. Дверь в её комнату была открыта, и я увидел неясную, фигуру, выпрыгивающую из открытого окна. Анна дрожала, сидя в постели, но увидев меня, бросилась мне на шею. Слезы катились у нее из глаз, она была смертельно напугана. Я спросил, не разглядела ли она убегавшего. Она отрицательно кивала головой и поднося палец с плетёным кольцом и рубином к моему лицу, почему-то постоянно шептала: «Это же мой кольцо? Правда? Это же мой кольцо?». На крик вбежал Плахов. Выяснив, что случилось, он, также в окно бросился в погоню, но через какое-то время вернулся ни с чем.

Наутро, наскоро выпив чаю и коротко попрощавшись, он уехал, сославшись на неотложные дела. Его я увижу еще, спустя год, но до того времени произойдут весьма трагические события, о коих я сообщу ниже…»

Глаза графини слипались, она то и дело проваливалась в дремоту, но интерес к событиям пятидесятилетней давности гнал назойливый сон прочь. Он, однако, далеко не уходил, и ждал удобного случая, чтобы укутать графиню в своих нежных объятиях. Поменяв выгоревшую свечу в канделябре, она походила по комнате, глянула на старинные напольные часы, которые отсчитали без четверти одиннадцать, похлопала себя по щекам и снова приступила к чтению.

«С каждым днём Анна тревожилась тем больше, чем ближе подходил срок родов. Дважды был земский врач, патологий не обнаруживал, оставлял успокоительные порошки и непременно велел звать, как только отойдут воды. Настоятельно велел больше бывать на свежем воздухе, но Анна словно назло ему приковывала себя к постели и не выходила из комнаты. Взгляд её угасал, и я никак не мог найти способа уговорить её выйти на террасу. «Доктор звать не надо! Надо звать священник.» – крепко сжав меня за руку произнесла она за день до того, как… «Майн муттер умирать, когда я рожаться, я тоже умирать, я знать это… Твоя Анна любить тебя здесь, твоя Анна любить тебя и там, вместе с Богом.»

В этом месте лист бумаги был разорван пером, а чернильное пятно, больше походившее на огромного паука, заканчивало эту запись, заползая своими лапами на верхние строчки.

_____________________________________________________________________

* – Посмотрите, какая красота!

Глава 5

Медовый месяц. День первый и второй. Наши дни.

Был уже вечер. Солнце неспешно катилось к горизонту, когда мы, побросав чемоданы в номере гостиницы, отправились к морю, чтобы омыть свои изможденные городской суетой ноги в прибрежных водах, а заодно осмотреть местность, да привыкнуть глазом к мелькавшей туда-сюда полуобнаженной публике. Море было в «двух шагах» – по лестнице вниз, налево метров двести и через дорогу к торговым рядам, а там, где-то, между ларьками – проход на пляж. Мудрёный и долгий на слух маршрут, на самом деле нашли очень быстро. Поток любителей вечернего плаванья быстро вывел нас к торговым рядам и проходу между ларьками. В нос ударил давно забытый морской запах. Под ногами зашуршала мелкая галька, отшлифованная соленой водой и временем. Насколько хватал глаз, черно-серо-белой мозаикой устилала она тонкую прибрежную полосу и стыдливо скрывая свои узоры пряталась под соленым одеялом морской бездны. В монохромную гармонию этого пейзажа варварски врывались кричащие цвета купальников, шезлонгов, рекламных плакатов и прочих изысков бесчеловечной цивилизации.

Лера скинула сандалии и, довольно взвизгнув, шагнула в воду. Сделав пару шагов, она встала на колени лицом к горизонту, развела руки в стороны и крикнула:

– Здравствуй, море! Я вернулась!

Обезумевшее от такого счастья море, неизвестно откуда набежавшей волной кинулось в раскрытые Лерины объятья, и обняло её как старинного друга… с головы до ног…

Компания отдыхающих, наблюдавших за Лериным приветствием, скатились от смеха с шезлонгов. Лера, всё еще стоя на коленях с разведенными в стороны руками, повернула ко мне счастливое лицо.

– Кайф! – крикнула она и рухнула прямо в одежде лицом вниз в следующую волну.

Поняв, что осмотр местности окончен, я снял с себя футболку и подал её выходящей на берег и все еще отфыркивающейся от воды супруге, чтобы она насколько это возможно просушила волосы.

– Ну, с морем свиделись, теперь можно и кафешку поискать, – прыгая на одной ноге и вытряхивая воду из уха, предложила Лера. – Такую встречу отметить надо.

– Еще неплохо было бы переодеться, – предложил я.

Сидя уже в кафе, мы набросали примерный план желаемых мероприятий на ближайшие десять дней. Желания были фантастическими и разнообразными. Хотелось и погрузиться с аквалангом в глубины моря и взмыть в небо на парашюте, прикрепленном к катеру. Хотелось выйти в открытое море под парусом, и забраться в горы. Хотелось… всего. Всего, что заставляет двигаться и выделять адреналин, только бы не быть прикованным к шезлонгу на пляже.

Утро следующего дня началось не совсем обычно.

Вместо того, чтобы быстро по очереди принять душ и отправиться бронировать места на намеченные вчера цели, Лере срочно понадобилось сэкономить время и принять душ вдвоем. Вот, только не включайте воображение… Мы честно, безо всяких посторонних мыслей, пытались это время сэкономить. Как потом оказалось – напрасно. Вышло намного дольше, и с нервами. Если становился под душ я – воды не доставалось Лере, становилась Лера – нервничал я. Более-менее оптимальной позой, когда вода попадала на обоих, оказалась спинами друг к другу. Другие же позы сильно отвлекали от процедуры и призывали к естественным действиям. В общем, слегка на взводе, в чём мать родила, так и не получив должного удовольствия, мы вышли из душа.

– Тёма, я своими глазами видела… я не помню, как этот фильм называется… они стоят, на них льётся и всё нормально. Никто никому не мешает. Все довольны, никто не кипешует.

– Лер, ну как? По-всякому уже попробовали… Может, он у них крепился как-то по-особенному или размером был как зонтик.

– Нормального он у них размера был, как у всех! – повысила голос Лера.

– Ну, может, для них и нормальный, а нам, получается, одного на двоих не хватает.

– Значит, будем по отдельности пользоваться!

– Интересное кино, – возразил я. Ты будешь по часу экзальтировать там, а я от нетерпения с ума сходить?

– Нет, а что ты предлагаешь?

Диалог мог бы вызвать массу вопросов, услышь его, к примеру, посторонний человек. Но мы-то о душе… Я занёс было руку, чтобы, почесав в затылке, крепко подумать, как выйти из положения, как вдруг взгляд мой упал на зеркало шкафа-купе, в котором отражалась входная дверь нашего номера. Ручка двери была опущена вниз, словно с той стороны на нее кто-то облокотился. Я приложил палец к губам и показал Лере на зеркало.

– Ну, это уже ни в какие ворота! – вскипела она.

Схватив первое, что попалось ей под руку – свою сумочку, она направилась к двери.

– Стой! – схватил я её за руку. Давай без жертв. Есть один способ.

Еще задолго до женитьбы дядья рассказывали о способе отучения любопытных тёщ от подглядываний. Способ, говорили, очень действенный. Слышишь, что шебуршит под дверью – одеваешь наряд Адама – и дверь нараспашку. Всё, что она хотела – она видит, и смущенно ретируясь, больше не надоедает… или надоедает еще больше. Вот тут не угадаешь. Но попробовать, говорили, стоит.

Оставаясь всё еще в первозданном виде, я подошел к двери и распахнул её…

Молоденькая горничная, лет двадцати пяти, державшая в руке шланг пылесоса отпрыгнула от двери. Она замерла, смотря на меня с легкой брезгливостью, словно увидела перед собой летучую мышь. В следующее мгновение взгляд её непроизвольно скользнул на мои плечи, торс, живот и… замер чуть ниже. Еще через пару секунд неслышно включился пылесос, но почти сразу же выключился, а она, все еще не отрывая от меня взгляда, стала бесцельно водить выключенным пылесосом по полу.

– А мы думали теща пришла, – попробовал оправдаться я.

– Пусть заходит, Тёма! – крикнула Лера из комнаты, думая, что я разговариваю с Клавдией Степановой.

Горничная подняла на меня испуганный взгляд и у нее снова заработал пылесос.

– Зайдёте? – спросил я, приглашая её в комнату.

Она поджала губы, замотала головой из стороны в сторону, потом бросила включенный агрегат посреди коридора, и побежала, непрерывно оглядываясь, в ей одной известном направлении.

Выглянув в пустой коридор, я вышел, чтобы выключить гудящий аппарат, как вдруг совершенно неожиданно открылась дверь напротив, и в коридор выплыла ухоженная дама, лет пятидесяти пяти, в панаме и пляжном пеньюаре, одетом на купальник. В руках она держала пляжную сумку с выглядывающим оттуда махровым полотенцем. Она скользнула по мне оценивающим взглядом и закрывая дверь, небрежно спросила: «Уборка номеров?»

– Только для VIP клиентов, мадам. – сказал я первое, что пришло мне в голову.

– А скоро там? – поинтересовалась Лера из номера, – сколько можно ждать?

– Извините, мадам, срочный вызов.

Выдернув шнур из розетки прикрываясь пылесосом, я вбежал в наш номер и закрыл дверь. Лера, уже готовая к марафону по адреналиновым местам обувала кроссовки. Увидев меня с трофеем, она приподняла брови.

– А мама где?

– Наверное, у подруги. – предположил я.

– А подруга что, тоже здесь поселилась? Они вдвоем там стояли?

В двух словах я объяснил, кто там стоял и что случилось и, разрядив обстановку, одевшись и оставив несчастный пылесос в коридоре возле своей двери, мы отправились на пристань. Зафрахтовав яхту с весьма разговорчивым капитаном, мы нашли дайвинг-клуб и справились о возможности выйти в море с инструктором и нырнуть с аквалангом. Любой каприз за наши деньги оказался возможен и выполним. Потом мы заказали несколько экскурсий в горы и отдельную поездку к дольменам. Встретили по пути объявление о конных прогулках и воспылав желанием, скорректировали свои мероприятия в угоду лошадкам. Отдых обещал быть интересным, многогранным и кое-где даже экстремальным.

Глава 6

Дневник старого графа. Ночной гость. Год 1869-й.

«Как же вероломно и без стука открывает смерть двери наших домов. Горькое одиночество и безутешная грусть, поселившиеся в моей груди после ухода Анны, червем грызли моё сердце. Не существовало для меня тогда никого и ничего вокруг: ни новорожденного сына, ни многочисленной прислуги, ни конюшни, ни сада. Всё проваливалось в неизвестную мне пропасть, всё переставало иметь хотя бы малейший смысл. Жизнь окутала меня серым и унылым покрывалом скорби. Конюшенный не раз видел меня, боевого офицера, рыдающим, словно малое дитя в голос на могиле, а мне не делалось оттого ни совестно, ни постыдно. Думая убежать, забыться, без меры пил, но всякий раз, доводя себя до бредового состояния, всплывал предо мною образ Анны и подолгу укоризненно смотрел мне в глаза. И некуда мне было деться от того взгляда, невозможно было спрятаться от него. Аннушка! Милая Аннушка! Чем же прогневили мы Бога, что разлучил он нас, что не дал продлиться нашему счастью?

На старые листы дневника, словно первые несмелые капли дождя, упали слёзы молодой графини. Впитываясь в бумагу и расползаясь по ней, они цепляли края букв и превращали с усердием выведенные почти каллиграфическом почерком вензеля и завитки в грязно-синие лужицы. Графиня попыталась стереть слёзы платком, но от этого сделалось еще хуже. Платок только размазал одну из строчек, а сам из кипельно белого превратился в грязно фиолетовый. «Неряха! Неряха! – корила себя графиня, – граф бы мне этого явно не простил…». Она просушила лист над пламенем свечи и отложила в сторону, подумав о том, что при первом же удобном случае, обязательно постарается исправить свою оплошность.

Узнав о моём горе и непотребном состоянии, проделав немалое расстояние, в один из вечеров прибыл Плахов. Братец Плахов! Как же я был рад ему! Хоть бы и одна, но родная душа, с кем можно было и выпить и откровенность в разговорах позволить. Пил я в тот вечер невероятно много и всё время вспоминал Анну. Вспоминал наши первые с ней робкие свидания, подготовку к свадьбе, поездку Плахова за свадебным кольцом… Сколько раз извинялся я пред ним, что подверг его тогда опасности, не счесть. И всякий раз, успокаивая меня, он мрачнел и наливал, и пил, не пьянея, а может, мне это всего лишь казалось. Наверняка показался мне и его настойчивый интерес к этому кольцу и то, как он, держа меня за отвороты сюртука тряс изо всех сил и Христом богом просил отдать его. Всё как в тумане.

Пришел я в себя под утро. Я лежал на холмике свежей земли в обнимку с лопатой рядом с разрытой могилой и вскрытым гробом Анны…»

По ночному небу полоснула молния, раздался сухой раскат грома. Порывистые струи ливня розгами полоснули по окну спальни. Графиня выронила листы и вскочила с кресла. Глядя в окно и пятясь спиной в темноту комнаты, она нащупала стену и вжалась в неё всем телом. Холодок пробежал по её телу, от шеи до поясницы, а сердце барабанной дробью заколотилось в висках. Сколько себя помнила – она всегда боялась грозы. До судорог. До дрожи. В детстве, доведись находиться рядом кому-то из взрослых, она, цепенея, впивалась ему в руку, оставляя синяки от своих маленьких пальчиков и не выпускала до тех пор, пока гроза не проходила. Вот и сейчас ей захотелось стать маленькой, беззащитной девочкой, как тогда – в детстве вцепиться кому-нибудь в руку и не отпускать её. Молния снова разрезала небо. «Сейчас громыхнёт,» – подумала графиня и оттолкнувшись от стены нырнула с головой под одеяло и закрыла глаза, вцепившись что было сил в подушку… Прогремел ли раскат грома или нет – она не слышала. То ли от страха, то ли от усталости она мгновенно уснула…

Напольные часы немецкого мастера Якоба Кинзле пробили час ночи. Графиня вздрогнула, открыла глаза и огляделась, медленно высунув голову из-под одеяла. Мерный стук механизма, пружинок и шестерёнок отсчитывали положенные им минуты. Месяц за окном серебрил верхушки деревьев, светя на ясном ночном небе, дождь ронял последние капли, а может то падали капли с крыши. Спокойствие и необыкновенная тишина царила в комнате. Неуверенный огонек догоравшей последней свечи в канделябре выплясывал одному ему известный ночной танец. Листы графского дневника были небрежно разбросаны по полу. Она собрала рукопись, подошла к окну и посмотрела в сторону флигеля. У Евсея было темно.

Спрятав дневник графа в ящике стола, графиня легла на кровать и остановила свой взгляд на потолке.

– Надо же! – вслух произнесла она, глядя на обвалившуюся штукатурку, – как же я не заметила-то! Надо бы сказать Евсею, чтобы заделал.

Но тут же вспомнила, что завтра утром имущество имения опишут, хозяйство пойдет с молотка и кому дела будет до упавшей штукатурки в её спальне? Ей стало вдруг жаль этот дом, сад, остатки конюшен, повозки… Ком подкатил к горлу, когда она представила на мгновение, как новый хозяин, вышагивая по коридорам и комнатам, отдаёт распоряжения и наводит свои порядки, перестраивая или достраивая, а то и вовсе снося то, что создавалось по крупицам полвека назад старым графом.

«Не поздно ведь еще занять денег и внести хоть какую-то сумму в счет погашения долга, а там, возможно, что-нибудь непременно придумается.» – пронеслось в голове у графини. «Стоило бы и к Рябцевым обратиться, не откажут ведь, и, возможно в дворянском собрании тоже нашлись бы люди, знавшие, если не старого графа, то его сына, точно. И в Петербурге, наверняка, можно было бы взять кредит под удобный процент.»

В голове у неё вдруг стройно вырисовывалась радужная картина, на которой имение снова приобретало былое величие. Ей виделись бескрайние луга с медоносными травами, над которыми кружат миллиарды пчёл, собирая нектар, виделись конюшни, полные отменных арабских скакунов, ящики со спелыми краснобокими яблоками, подпрыгивающие в телеге, едущей на ярмарку…

Мысли придали спокойствия графине, она уже не думала о приставах, судебных тяжбах и прочей юриспруденции. Она искала пути спасения родового имения. Теплая мягкая перина и подушка нежно обняли её, глаза сами собой закрылись, мысли о завтрашнем дне стали постепенно улетучиваться, как вдруг где-то в правом крыле дома раздался звон разбившегося стекла. Графиня резко открыла глаза и села в кровати. Под ложечкой нехорошо засосало и сердце снова заколотилось с неимоверной силой, норовя выпрыгнуть из груди. «Стоит пойти посмотреть, – подумала она. – Непременно стоит пойти. Ну? Чего же ты стоишь? Это же пока твой дом, и в твоем доме что-то происходит.»

– Сядь, успокойся, скорее всего оторвавшаяся ветка упала и повредила окно. – откуда-то из головы заговорил внутренний голос. – Ветер какой был? Несомненно, ветка, и думать тут не о чем.

Графиня осторожно подошла к двери и приоткрыла её. По коридору, слегка прихрамывая на правую ногу, двигалась сгорбленная мужская фигура в плаще и цилиндре, еле слышно облокачиваясь на солидную черную трость. Поочередно открывая ею двери, он заглядывал в комнаты и двигался дальше, приближаясь к спальне графини. Из-под цилиндра выдавался вперед крючковатый нос и острый подбородок. Скупой лунный свет, проникающий в коридор, отсвечивал в каплях дождя на его черном плаще, превращая их в россыпь звезд, а лицу старика придавал совершенно не естественный, восковой оттенок. Наверняка, если бы вместо трости он нёс на плече косу, графиня бы подумала, что именно так и выглядит смерть. Увидев её в приоткрытой двери, старик остановился, а затем решительно направился в её сторону. Она непроизвольно вскрикнула и на мгновение ей показалось, что сердце её остановилось, стены комнаты поплыли, словно по волнам, пол ушел из-под ног, в глазах потемнело и со всего роста графиня упала в обморок.

Пришла она в себя от прикосновения холодного мокрого полотенца, заботливо укладываемого ей на голову крючконосым стариком. Она лежала в своей кровати поверх одеяла, на мокрой подушке. Волосы, лицо и шея тоже были влажными.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70783663&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом