Глава 4
«Тревога! Квартира №14. Висельник»
МихСэрыч вернулся домой, заглянул на кухню – Зина подогревала бутылочку с молоком для Кеши. Едва уловимое сопение малыша успокоило его, спит ребёнок. Тогда облик Бояринского забрался в настенный календарь, растёкся по собственному изображению лихого усача в шляпе с перьями, для него наступало привычное время сиесты.
Не спалось.
«Заменили, выходит, графа.
Уж как оно не крути, а пусто место не должно быть без пригляду. Какой не какой, а – глаз. Пусть она языка не знает пока, ничего, обучится. Будет потом на двух языках балакать, умная будет. Лин. Имя какое чудное. А красивая… И поклонилась, поблагодарила, значит, воспитанная. Не пропадёт теперь квартира, всё, стало быть, хорошо… Но красивая… Жуть… Там у неё бамбук растёт как у нас трава, шумит на ветру. Бамбук. Бам. Бук. Там лысые улыбчивые божки кивают, тончайшие шелка развеваются, как паутинка на ветру, драконы наяву летают и почти все их видят – кроме, конечно, приезжих, для них – драконов рисуют, дабы не обделить. Играют поэты на дудочках, бумкают бамбуком в барабаны. Кр-р-расотища… Люди часто говорят про сны, наверное, это тоже самое, что представлять себе что-то, только плюс ещё – возможность побывать там и всё ощутить… В этом плане они снова гораздо совершеннее, чем мы…»
Так размерено текли мысли МихСэрыча, пока он наслаждался минутой покоя в стареньком листке календаря за 79 год уже прошлого века. Он представлял себя в далёком Китае, в гостях у Лин. Даже не в гостях, а словно он – эпицентр её мечты: вот он – простудился, и она заваривает ему терпкие иголки можжевельника, поит из пиалы тончайшего фарфора с рисунком красно-чёрного дракона на белых боках; вот ему зябко и она ложится рядом, согревая его своим телом, вдохновляя его упругостью своих форм на борьбу за жизнь… А вот он дарит ей замысловатый в орнаменте шёлковый халат, она чмокает его в нос и бежит к зеркалу – примерять, а он заглядывает в щёлочку бамбуковой ширмы, любуясь её молодостью и её восторгом. «О, Вселенная! – вздыхает МихСэрыч, сотрясая листок календаря, – почему ты так несправедлива к нам? Мне никогда этого не пережить, не понять – что такое „знобит“, „упругость“, никогда ничего никому не подарить, мне никогда не узнать поцелуй, даже самый торопливый – в нос, и волнительные подглядывания в бамбуковую щель – тоже не про меня…»
И тут дом сотрясся от воя трубы парового отопления.
Сонливость сдуло как взрывной волной, это была ТРЕВОГА! МихСэрыч застыл на секунду, подсчитывая дробный стук в трубном рёве. «14-ая квартира! Все на второй этаж!!!» – ревела труба. МихСэрыч понёсся прямо через потолочные перекрытия, не до вежливости сейчас!
У дверей 14-й квартиры уже происходило столпотворение обликов со всего дома. Пиковая Дама, прикреплённая к этой квартире, орала на языке мысли, что шагу не сделает к себе в дом.
– Мамочки мои!!! – верещала Дама, – он там ТРАВИТСЯ!!!
МихСэрыч заметил, что в этот момент по лестничному маршу торопливо поднималась незнакомка в пальто и с вуалью на лице, ниспадавшей с маленькой шляпки. Женщина была скорее молода, об этом говорили её лёгкие движения. Она спешила и словно чувствовала творящийся на этой лестничной площадке гомон. Так бывает, что люди ощущают присутствие обликов, но, МихСэрычу показалось, что она торопится не случайно, а именно не хочет привлекать к себе внимания толпящихся. Этого быть не могло, и в следующий момент МихСэрыч уже думать забыл о незнакомке, всецело поглощённый разворачивающимися тут событиями.
– Мадам Пик, держите себя в руках! – командовал господин Председатель, – срочно объясните, что там у вас происходит?! Нельзя терять ни минуты, если по вашей вине пострадает человек, мы вас вышвырнем на помойку!
Подобная угроза как пощёчина отрезвила Даму, глаза перестали судорожно скакать по собравшимся, сфокусировались на господине Председателе. Вдруг она схватила его за грудки и бегло зашептала:
– Хозяин, он там, в квартире! Он налил в кружку цианистый калий, добавил заварки и сахара, размешал всё это и собирается его пить!!! Он на кухне, сидит и смотрит в кружку! Пока – думает. Сделайте что-нибудь, я не зайду больше в эту квартиру никогда! Я чувствовала, я знала, что всё будет ужасно…
Видимо, Дама Пик несла бы эту околесицу ещё неизвестно сколько времени, но господин Председатель твёрдо взял её под локти, приподнял и отодвинул в сторону. Из обликов мужчин, ближе всего к нему в этот момент оказался МихСэрыч, поэтому господин Председатель не задумываясь рявкнул ему:
– МихСэрыч, за мной!
Две сущности шагнули сквозь дверь.
Хозяин квартиры действительно сидел на кухне, облачившись в застиранный домашний халат, и смотрел в кружку. Слеза на его щеке оставила долгий влажный след в недельной щетине и капнула с подбородка на пол. Господин Председатель и МихСэрыч обступили его с обеих сторон, не зная, что предпринять. Говорить со взрослыми людьми запрещали Правила. Показываться перед ними – архистрожайше запрещено. Человек поднял кружку и стал медленно подносить её к губам.
Момент истины, когда ещё можно вмешаться.
МихСэрыч не отдавал себе отчёта в своих действиях. Просто его рука потянулась к человеку. Пальцы коснулись чего-то мягкого, сжали это мягкое и, что есть силы, прищемили между собой, попросту – ущипнули.
– А-а-А-ай-й-й! – заорал человек, дёрнувшись всем телом. Обе его руки вспорхнули от неожиданности, кружка улетела в бок, врезалась в стену и разлетелась на куски, оставив на обоях оплывающее и растекающееся мокрое пятно.
– Это нервное, нервное… – забормотал хозяин квартиры, почёсывая ущипленый зад, – или клопы, клопы… двадцать первый век… клопы, нервное, это нервное…
Он ошалело оглядывался по сторонам, словно стараясь разглядеть на кухне собственного одиночества ещё кого-то. «Померещилось, нервное это, нервное».
– Что ж, – удовлетворённо потёр ладошки господин Председатель. – Пусть думает так, нам медали не нужны… А всё-таки, МихСэрыч, это не по Правилам… Ладно, я ничего не видел, действительно, иного в голову ничего не пришло. Надо. Надо было щипать. Хотя, конечно, это не по Правилам… Вам, конечно, надо и выговор влепить сразу и наградить, но давайте просто забудем инцидент? Передумал человек травиться, ну и ладненько, ну и хорошо.
– Да, – живо согласился нарушивший Правила спаситель. – Хорошо.
Но на самом деле, ничего «хорошо» не было. Только облики собрались покинуть квартиру, как лицо человека озарилось новой нездоровой идеей. Это было видно по мимике – человек злорадно ухмыльнулся, разглядывая свежее ядовитое пятно на обоях. Затем встал и направился в кладовую. Облики не сговариваясь проследовали за ним. Долго копался во всяком хламе, перебирая пыльные ящики. Вот удовлетворённо крякнул и потянул из кучи конец бельевой бечёвки.
– Мама родная… – господин Председатель впал в транс. – Недощипали вы бедолагу, МихСэрыч… Упорный тип оказался. Что же делать теперь?
– Давайте попробуем мешать?
– Больше идей нет, давайте…
Началась молчаливая борьба человека, решившего прервать свой жизненный путь по грешной земле и обстоятельств, которые вдруг посыпались на его затею как из рога изобилия. В какой-то момент происходящее стало напоминать азартную игру.
Человек тянул верёвку из тюка хлама, она выскальзывала из взмокших рук. Падала и терялась в темноте кладовой. Он искал табуретку, забыв куда её поставил намедни. Разбил табуретом лампочку на кухне, взмахнув ею «от себя», а осколки осыпали его самого с ног до головы. Вытряхивать стекло из волос не стал, как и не обратил внимания на крошки того у себя за воротом, пусть, мол, колют, недолго осталось. Связывал оголившийся провод электропроводки с бечёвкой, так три раза грохнулся с выскальзывавшей табуретки, отбил себе всё что можно и нельзя, но упорно продолжал задуманное.
Наконец, препятствия сдались и отступили.
Дело было сделано: верёвка тройным морским узлом примотана к электрическому шнуру на потолке, петля тоже скреплена на славу и покоится на шее, человек стоит на табурете посреди кухни. Последний раз смотрит на мир за окном. В мире бесстрастно идёт серый дождик. Ни ветерка, но ветви деревьев за окном дико раскачиваются из стороны в сторону… Человек отвернулся от окна и уставился на оплывшее пятно на стене. Это последняя картинка, которую его память унесёт с собой в небытиё. Человек прикрыл глаза, решаясь.
Вдруг он чуть потерял равновесие, покачнулся, руки по инерции раскинулись, ища опоры. Он не хотел случайностей, он хотел сознательно сделать свой шаг в пустоту. Зацепил холодильник, на котором покоился радиоприёмник, тот от случайного прикосновения включился и гаркнул на весь дом: «… а я бы вышел вон, да только там – страшней, чем здесь!..» После чего приёмник сверзился с холодильника и грохнулся об пол, заткнувшись.
Человек от изумления вытаращил глаза и разинул рот.
Но смысл фразы, выплюнутой радиоприёмником начал доходить до него, когда он снова глянул на ядовитое настенное пятно. Никакого пятна на обоях не было! На его месте человек увидел огромные кошачьи глаза, отливающие злобным зелёным блеском. Вертикальные зрачки источали такую ярость, что человек тоненько застонал и схватился обеими руками за петлю бечёвки. Лицо человека заблестело от мельчайших капелек пота, а волосы стали натурально выпрямляться, топорщась на голове как от сильного ветра снизу… Сначала на кухне задребезжала посуда, реагируя на низкие частоты звука, а затем раздался голос, обращённый к человеку:
– Ты хочешь к нам?!! Ну так давай же, ДАВАЙ!!!
Лопнуло стекло в серванте.
Человек молча снял с шеи петлю, слез с табурета и задом стал продвигаться из кухни прочь.
– ВОН ОТСЮДА-А-А!!! – громыхнуло со стены.
Потом верёвка сама змеёй просочилась сквозь морские узлы, бухнулась на освободившуюся табуретку, отпружинила и выпорхнула в открытую форточку. Кошачьи глаза на стене моргнули, злоба в них погасла и в следующий миг на стене не осталось ничего: ни глаз, ни положенного оплывшего пятна. Ничего.
Человек так же задом прокрался в зал, залез с ногами на диван, лёг, скрутившись клубком, с головой укрылся пледом и затрясся.
Господин Председатель и МихСэрыч впервые за всё это время переглянулись. В глазах обоих стоял нескрываемый ужас.
Глава 5
«Тем временем. Квартира №80»
Тем временем в квартире номер 80 ничего не предвещало беды. Наоборот. В воздухе витало вожделение. У хозяина квартиры Олега Семёновича, супруга, захватив обоих ребят, выехала на дачу, где её поджидала мама-бабушка и толстый кот Ленор. Супруг-адвокат все выходные должен был корпеть над новым делом, а привычка работать дома омрачалась детским шумом. Компромисс любящие супруги всегда находили в раздельно проводимых выходных, так и сейчас, ничего нового, ничего личного – семья и бизнес, разделяй и властвуй.
Была и помощница у Олега Семёновича, о которой отдыхающей от города супруге знать было не обязательно. Пусть спокойно дышит свежим воздухом и укрепляет нервную систему, для жителя суетливого мегаполиса это очень важно. И детишкам природа на пользу, как и бабушке, очень и очень на пользу. Всем вместе, так веселее. А уж Олег Семёнович – добытчик, он трудится на благо всей семьи, такова его мужская доля. Так и считали все, кто в это время отдыхал на даче от городских экологических неудобств, и набирался сил. Примерно так же считал и сам отец семейства. За небольшим исключением, которым и была его свежая на лицо помощница Марина. О чём думала и что считала последняя, вероятно, не знает никто.
Выспавшись в субботнее утро до одиннадцати, Олег Семёнович проснулся в отличном настроении. Когда с утра мужской глаз первым делом видит красивые женские формы, да ещё окружённые озорной аурой запретного плода… Словом, хозяин квартиры удовлетворённо шлёпнул сонную Марину по загорелому заду и, молодецки вскочив, отправился в ванную. Во всём теле чувствовался подзабытый азарт играющих мышц. Море казалось большой лужей, гипотетические звёзды висели так низко, что можно было загребать их горстями как яблоки с деревьев. Сорок пять, жизнь только начинается!
Открыв дверь и включив свет, он застыл, уставившись в зеркало. Точнее – на зеркало. По серебряному стеклу распласталась красная надпись: «Доброе утро, Любимый!» Вот так, с большой буквы и помадой по зеркалу. Почерк Любы. До рези в глазах знакомый Любин почерк.
– Как же эт-т мы вчера вечером-то с Маринкой не заметили? – сам себе забубнил под нос муж-трудоголик и принялся туалетной бумагой затирать зеркало. – А может, только я и не заметил… м-мда-а, неудобно как получилось…
Надпись с трудом поддавалась, помада присохла к стеклу зеркала. Сквозь размытые строчки Олег Семёнович видел собственное сосредоточенное лицо сволочи, семейного предателя. Сухая бумага скрипела под пальцами, в груди эхом отдавалось горечью и утратой. Он взмок от неожиданных усилий, приостановился, вытирая со лба пот тыльной стороной ладони, и вдруг заметил использованный и жутко смятый презерватив под унитазом.
Это уже было непонятно: Олег Семёнович вроде бы точно помнил, что ночью бросил резинку в унитаз и смыл. Не долетела резинка, вот же кошмар какой… Потом объясняй свои фантазии. «Прости дорогая, но ты же понимаешь, что я просто не хотел заразиться от своей левой руки!» Или нет, вот так: «…я бы не простил себе, если бы моя правая рука забеременела, третьего ребёнка мы не потянем, а аборты на руках запрещает церковь и совесть!..» Чёрный юмор. Но именно он не раз спасал Олега Семёновича в самых труднообъяснимых окружающим обстоятельствах. Да и вообще, суть работы адвоката: вывернуть любую ситуацию на такую изнанку, с какой будет виден необходимый заказчику смысл, и, к тому же, при этом вызвать у всех смущение, мол, как же они сами-то не додумались до столь очевидных вещей… Быть самим у себя заказчиком адвокатских услуг, Олегу Семёновичу приходилось в этой жизни не раз.
Выйдя из ванны, хозяин квартиры угрюмо огляделся. Родной дом с пятницы успел захлестнуть, как он любил выражаться, творческий беспорядок. Но на более пристальный взгляд, это, безусловно, был банальный бардак. Кругом валялись вещи, предметы туалета, впопыхах раскиданные вчера обоими развлекающимися. Страсть не знала границ: в подставки под любовные утехи пошло пианино (на котором остались жирные следы от пятой точки Марины и царапины от её маникюра), кресло (его перекосило и тут требовался основательный ремонт), даже прикроватная тумбочка (ей повезло больше, только вывихнутое колёсико-ножка, наверное, можно вставить обратно). Олега Семёновича передёрнуло, ему всегда казалось, что вести себя наподобие прыщавого школьника, это давно не в его натуре. Что за безрассудство?
«Хотя… – и тут нахлынули воспоминания, – мы с Любой и не такое вытворяли! Во дворе до сих пор стоит поломанная железная качель, и вот уже лет десять, как мы, проходя мимо неё переглядываемся и Любочка краснеет… Только мы вдвоём знаем причину этой поломки. А потом ночью снова вспоминаем, и у нежности не хватает границ! Боже, как прекрасно!»
– Чё-ё-ёрт, что за дерьмо?!! – заорал Олег Семёнович, ощутив, что наступил босой ногой на ещё один использованный презерватив. Перепуганная Марина резко села на кровати и, прикрывая одеялом грудь, уставилась на Олежу. В глазах её мужчины сонмом клокотал и менялся калейдоскоп чувств: ужас, брезгливость, беспокойство, жалость, тоска… Он взглянул на её ноги, и она медленно поджала их под себя.
«Боже мой, у неё волосатые ноги… – подумал мужчина, не заботясь о том, что его мысли бегущей строкой отражаются на его же лице. – Люба никогда себе не позволяет такого безобразия…»
– Ой, закрой свои бледные ноги… – вслух процитировал он однострочное стихотворение Валерия Брюсова, но девушка обиделась, не оценив классика и явно приняв поэтические строки на свой счёт. В принципе, так оно и было на самом деле, за исключением того, что ноги у неё были хотя и волосатые, но – загорелые.
Она зло дунула на упавшую со лба прядь, замоталась в одеяло и промаршировала в ванную. Зашумел кран, послышался едва различимый плач.
Олег Семёнович сел на покосившееся кресло, подперев голову кулаком. «Вот и вся моя жизнь как это кресло – треснувшая в порыве бездарной страсти. И чего мне надо-то от Маринки? Свежего мяса? Она же ду-у-р-р-а-а… А Люба уже, наверное, малину собирает. Как приятно её кормить малиной руками…»
Он встал и принялся наводить порядок. Вещи Марины – отдельно, («Пусть собирается и уматывает из моей жизни!»), остальные – по полочкам, любовно приготовленным заботливыми руками супруги.
*
Марина наплакалась, догадавшись, что её слёзы не оценили и не прибежали просить прощения. Но и затягивать со слезами по утрам нельзя – лицо окончательно опухнет и надолго потеряет форму. Она приняла контрастный душ, приведший её в порядок. Тело зарделось, запружинилось, ух-х, что нам пуля и петля! Любимое правило её отца гласило: «Ещё не всё потеряно! – сказал Джон, пролетая тридцатый этаж небоскрёба». Значит так, нужен план. Требуется сохранить шефа-Олега в Олежах-любовниках. Это положительно сказывается на зарплате, заграничных отпусках и всевозможных перспективах. Это может даже перерасти в брак. У него уже достаточно денег, чтобы и двух отпрысков не обижать, и развлекать молодую жену.
Она повертелась перед зеркалом, репетируя свой триумфальный выход из ванны.
И тут по коже пробежал озноб.
Марина, не понимая, что происходит, огляделась. Кто ж тут может быть? Но она косу бы дала на отсечение, что за ней наблюдают. Пристально и недобро. Повеяло холодом, запахло вековой сыростью, Марина укуталась в принесённое одеяло и глянула в зеркало.
Прямо со стекла, сквозь её собственное отражение, на Марину смотрели два хищных кошачьих глаза. Не мигая. Внимательно и зло. Вдруг глаза подёрнулись дымкой, начали растворяться по стеклу, и тут Марина ясно услышала у себя в голове низкий грохочущий голос:
– Не приходи сюда больше. Ни-ко-гда.
Девушка задом открыла дверь ванны и ретировалась. Не в состоянии прикрыть распахнутый рот, она безумными глазами посмотрела по сторонам, увидела ком своей одежды, схватила его и рванулась к входной двери. Олег не понял реакции Марины и, желая что-нибудь ей сказать на прощание, или даже просто остановить, дабы оделась, схватил край одеяла, в которое до сих пор была замотана девушка. Она взвизгнула, подпрыгнув на месте, выскользнула из одеяла и, в чём была, рванулась из квартиры вон.
Брови у Олега Семёновича ещё долгое время зависали на середине лба. Да, он не до конца стёр надпись на зеркале, её ещё можно было прочитать, но разве такая безобидная мелочь в состоянии вызвать столь бурную реакцию у молодой здоровой особы? Видать, не очень здоровой, раз реакция всё же есть и столь бурная… Значит с психикой у девушки не всё в порядке, и, хорошо, что всплыло сиё открытие вот так случайно, а не в какой-нибудь неподходящий деловой момент. Надо же, голая выскочила на улицу… Таких сумасшедших на пушечный выстрел нельзя подпускать к судопроизводству!
Так размышлял Олег Семёнович, заканчивая наводить в доме порядок, оттирая крышку пианино, привинчивая ножку к креслу и вставляя колёсико в дно тумбочки. Оглядев труды рук своих, он удовлетворённо кивнул. Квартира радостно сияла привычным и милым сердцу порядком. Стоп. На полке у входной двери осталась сумка Марины…
Он взял её в руки, из открытого зева сумочки торчал Серёжкин носочек, это его младшенького. Олег Семёнович возмущённо вынул носок сына… защемило сердце, словно девушка крадёт у него ребёнка. Бред, конечно, случайно тут оказался носок, но вот поди ж ты как оно бывает – простая, зауряднейшая мелочь может открыть глаза на всю картину обстоятельств, отрезвить, раскрыть панораму прошлого, настоящего и будущего… Возможного будущего, которое ни в коем случае ему самому, как мужчине, как мужу и отцу, нельзя допустить! Вот жеж оно как случается-то…
И тут на улице раздалось громкое улюлюканье и юношеское ржание. Олег Семёнович догадался, что могут означать сии звуки, и отправился с сумкой наперевес на балкон. Так и было, Марина, правда уже в нижнем белье, судорожно одевалась у гаражей, обступавших дом со всех сторон. Невдалеке, ухая как гиббоны, веселилась стая ребят, осчастливленных столь великолепным зрелищем. Хорошо у ребят началась суббота.
– Эй! – крикнул Олег Семёнович Марине, перегнувшись через перила и метясь в неё сумкой. – Лови!
Сумочка порхнула к очумевшей хозяйке. Не долетела, шлёпнулась рядом, и слава Богу, а то убила бы ещё.
Марина молча закончила утренний туалет, проверила содержимое сумочки, вынула мобильник и потыкала в кнопки. Телефон работал. Она подняла воротник плаща и резкой походкой направилась к автобусной остановке.
Олег смотрел ей вслед и сердце его ликовало. Сейчас он поедет на дачу. И целых два дня будет гонять со своими пацанами мяч, учить их рыбалке, наконец-то вырежет из дерева для Серёжки обещанную кобуру для нагана, а Стёпку научит свистеть пальцами… А вот вечером… вечером – Любочка, родная, вкусная, мягкая, ласковая… пахнет ночью первыми весенними одуванчиками, отчего Олега уносит в тёплые сны, где он снова – Олешка и носится со стальным ободом из-под велика, подгоняя его палкой, бегает по только что зазеленевшим полям, пока его не выкличет мама на ужин…
Одной рукой натягивая джинсы, второй Олег выщёлкивал sms-ку: «Марина, извините, вы – уволены, расчёт получите в понедельник в бухгалтерии. Забудь меня. Олег Семёнович».
Глава 6
«Задание»
МихСэрыч в облике кота Тима сидел на парапете Кешиного манежа и перебирал Зинины бусы как чётки. Ребёнок радостно гукал и непослушными пальчиками пытался поймать красивую нить нарядных шариков. И хоть мультипликационный кот смешно выпятил губу, уперев свёрнутую лапу в подбородок, мысли его были не веселы.
– Что ж это получается? – размышлял МихСэрыч, – кого из наших мы там в 14-ой на кухне видели с господином Председателем? Кто на это способен?
Меняя в пальцах бусины «чёток», он по одному перебирал всех «наших».
Снова цифра 94. Двое отпадают, так это они с господином Председателем. Они присутствовали, значит это – не они. Железная логика. Кто из девяноста четырёх? Уж слишком большая толпа подозреваемых, чтобы сразу ответить на вопрос.
Но что-то ему подсказывало: в поисках истины далеко ходить-то и не надо. Навскидку, только один из обитателей дома был способен на подвиг… Гражданский подвиг ничем не легче подвига военного. И привычка шастать глазами без «тела», есть теперь (если не считать изгнанного Толстого), только у одного облика из всех 96-ти… Конечно, как к другу, Маршал являлся глазами без облика к нему одному. Но. Привычка – отражение натуры, а она, зараза, всегда ждёт неподходящего момента, дабы выдать с потрохами своего обладателя.
МихСэрыч мультяшным голосом бубнил себе под нос, балансируя между желанием создать маршалу алиби, и необходимостью быть трезвомыслящим:
– Глаза на кухне четырнадцатой квартиры были кошачьими. Маршал прибредал сюда с грустным взглядом, ни кошачьим, ни собачим. Ну и что? Для страху изменил. А голос-то какой! Просто «глас Небесный», не меньше. Гм-м, по смыслу момента, «глас» звучал «из Преисподней». Однако, подействовало же… сработало… Мы с господином Председателем чего только не переделали: верёвку тянули-прятали, осколками обсыпали, табуретку выбивали из-под ног. Результата – ноль, этот висельник настырно лез в петлю. А тут – да он теперь будет жить вечно, боясь концы отдать. Дама Пик говорит, что в церковь стал ходить, свечки оттуда ворует, иконы повесил и на новую работу устроился. Во как сработало. Однако – против Правил. Запрещено. Беда…
Трубы крана в ванной задребезжали. Вызывают. МихСэрыч сосчитал дробь в звуке трубы. Его вызывают. Оп-па… Нехорошее предчувствие поползло по хвосту Тима и застыло в животе пронизывающим холодком. Он поскрёб по трубе, сообщая, что в данный момент сидит с ребёнком один дома. Труба в ответ недовольно хрюкнула, мол, «как только, так – сразу!» Ну а как же иначе? Начальство чтим, понимаем. И Зина вот-вот должна была уже подойти.
Тоскливо стало МихСэрычу. Вот так сидишь с дитём, возишься, воспитываешь, а они о тебе даже и не догадываются. Нет в мире обликов благодарности. А может и в мире людей её тоже не так много, кто знает. Значит, законы природы, а против них не попрёшь. Закон природы, он больше механика, чем схоластика. Вот солнце светит. Оно взойдёт, когда положено и уйдёт, когда предписано, ему самому ни просьб, ни благодарностей, ни объяснений – не надо. Ручей течёт: поля поднимает, живых поит, рыбам – дом. Сказал ему кто-нибудь «спасибо»? Дождь идёт. Ветер дует. Море приливами-отливами грудь вздымает. От всех польза, ежели оно с умом. На том мир стоит, что всё в своё время, в свою силу, без удержу схоластического. А ну как все они благодарности стали бы ждать? Хаос. Вот потому люди и нуждаются в нас, – продолжал размышлять полумультик на парапете детского манежа, – что всё запутали в своей жизни. Начали просить и благодарить, так и делать перестали. Кому теперь охота без просьб и благодарности-то пальцем пошевелить? Никому. Один другого в хаос и потянул, и все там и оказались. Заразмышлялись люди.
Тут МихСэрыч увидел свой кошачий облик глазами мышиного персонажа, скучающего в углу манежа. Тим представлял из себя довольно странное зрелище: сидит кот на досточке, играет с ребёнком в бусики, и размышляет над глубиной хаоса человеческого сознания. А сам при этом даже в настенном зеркале не отражается. Нет его по сути. А вот же, поди – всё равно своё дело выполняет, на что способен, то и делает. Вроде ручейка. Только зря сам себе голову забивает тоской о благодарности. Хочешь быть частью закона природы? Это ведь так просто – действуй там, на что годишься.
