– Ещё бы, – заметил трактирщик, – Как погодка?
– Мокро.
– Хм, ванную комнату тебе, как я понял, не готовить – почёсываясь, предположил трактирщик.
Вальдман отрицательно покачал головой.
– Тогда проходи за во-о-он тот столик у окна, – трактирщик указал толстым мясистым пальцем куда-то влево, – Правда там сидит гоблин, но, тебе, я думаю, сейчас нет до него никакого дела.
Вальдман посмотрел в ту сторону, куда указывал палец.
– Почти, – ответил он.
– Ясно, – пожал плечами трактирщик, – Давай деньги и садись. Я принесу на двоих.
Вальдман не двинулся с места, вместо этого он наклонил голову ниже и спросил:
– Слушай, не скажешь ещё, случайно, где тут можно побриться?
Внезапно рядом с собеседниками послышался звонкий удар по дереву с металлическим оттенком. В стойку, рядом с локтем Вальдмана, впился тяжёлый мясницкий топорик и, коротко провибрировав, остался там до утра.
– Случайно? Везде, – ответил трактирщик.
***
Через пятнадцать минут, когда Вальдман закончил орудовать ржавой бритвой и мылом, которое, скорее, оставляло на теле волосы, чем смывало их, побитый осколок зеркала на полке отразил на себе гладко выбритое лицо. Это был мужчина, лет тридцати, с крупными, словно высеченными из скалы, чертами лица, очень короткими волосами, волевым подбородком, прямым носом и целыми, как ни странно, зубами.
Через весь его правый висок тянулся длинный косой шрам, вечное напоминание о временах, когда такие вот раны не затягивалась на коже стрелка к следующему утру.
Облагороженный, Вальдман вошёл в зал и направился к столу у большого решётчатого окна. Это было хорошее место, никто не стал бы вырывать толстые стальные прутья, чтобы напасть со стороны улицы, а зал отсюда просматривался хорошо.
Драка уже начинала сходить на нет, когда новоприбывшие, несколько наёмников с западных земель, воспользовались открытой дверью и вошли, наконец, внутрь. Их так быстро ловко втянули в озорное состязание по скоростному и спонтанному разделыванию туш, что они даже сообразить ничего не успели. Ко всеобщей радости, конечно.
Вполне нормальное явление для данных мест, теперь осталось только дождаться появления имперских драгун, чтобы действо приобрело нужный для традиции размах. Соберётся полный комплект, так сказать, а вероятность этого была вполне велика.
Без них никогда не обходилась ни одна заварушка. По идее, драгуны были сформированы когда-то давно в качестве мобильной пехоты Империи и занимались, в основном, урегулированием конфликтов и мелких пограничных стычек. Однако они выполняли свои обязанности только если им было не особо затруднительно, проще говоря, не лень.
На деле же они больше любили ввязываться в драки, затевать потасовки, устраивать пьянки с побоищами и вообще являлись носителями первозданного хаоса в и без того условном имперском порядке. Кавалеристам никогда не сидится на месте, это факт общеизвестный.
А кавалеристам, которых набирают из головорезов, военных преступников, мародёров и пьяниц со всех других подразделений, по-быстрому обучают верховой езде, стрельбе из арбалета, маханию саблей без отрубания лошадиных ушей, хоть какой-то дисциплине и выгоняют к чертовой матери на окраины на всю жизнь, и подавно.
Воспетые романтиками буйные головы, рвущиеся в бой, по сути своей были просто туповатыми. А на севере бои никогда не прекращались, там всегда идёт война. С гор приходит всякая мерзость, и у этой мерзости, как правило, всегда есть чем поживиться. Потому и стоило ждать драгун со дня на день в гости.
Грод сидел в уголке, развалившись на большой дубовой скамейке с одним из самых наглых выражений на морде, которое когда-либо довелось видеть Вальдману. Собственно, практически все подобные выражения принадлежали гоблинам, общая черта тех, кому нечего терять.
Он сидел с большущим арбалетом на перевес. Отполированная до блеска и отточенная до безумия циркулярная пила смотрела прямо в чернильные глаза оборотня.
– Ну и как тебе на галёрке? – спросил Вальдман.
– Было тихо и спокойно, пока ты не появился, – ответил гоблин.
Его голос был хриплым и немного мерзким, как если бы хорёк вдруг внезапно заговорил по-человечески и сразу же принялся бы предлагать свои услуги по выдаче моментального кредита.
– Я тебе пожрать добыл, а ты мне башку срубить хочешь? – спокойно спросил Вальдман.
– Если у тебя снова не будет денег, как тогда в Гавани, то без всяких сомнений, – ответил гоблин, прищурив глаза, – У меня до сих пор болят бока от тамошних сосновых дубин.
– А что, были бы они не из сосны, было бы лучше? – спросил стрелок, – Ты ж первый начал тогда угрожать ножом.
– Другие не сдирают кожу! – взревел гоблин, – Тебе-то легко говорить, ты на следующий день дал дёру, а я ещё две недели провалялся в долговой тюрьме.
– Кто ж виноват в твоих шалостях, – стоически спросил Вальдман, – И, кстати, ты же знаешь, что я стреляю быстрее.
– Я готов рискнуть, – прошипел гоблин.
– Не удивил, – с улыбкой ответил стрелок, – Честно говоря, я не хочу смотреть на твои потроха, размазанные по стенам этой дыры. По крайней мере, пока ем.
В ответ на это Грод оглушительно расхохотался.
– Тебе тёмное или светлое? – с улыбкой спросил Вальдман
– Не разлитое по полу, – ответил гоблин, – Если честно, сейчас было бы неплохо раздобыть чего-нибудь крепкого, даже если весь стол потом будет изрезан формулами.
Оборотень отмахнулся.
– Лично я смертельно голоден, – заявил он.
– Смертельно говоришь? – усмехнулся Грод.
Вокруг продолжало твориться чёрт знает, что.
– Ага, – ответил Вальдман, – Побудь здесь пока, я скоро вернусь.
– А куда я денусь? – гоблин оглянулся по сторонам и вновь уставился на черноглазого.
– Я заметил, тут многолюдно, не правда ли? – усмехнулся стрелок.
– Да, тесновато, – согласился Грод, – Выпотроши, будь добр, свой кошелёк, чтобы нас это перестало волновать.
Вальдман развернулся обратно к залу и незамедлительно принялся пробиваться через толпу. Кое-как протолкнувшись к стойке, он оставил на ней все свои нехитрые сбережения, а затем отправился обратно.
В тот момент, когда он возвращался за стол, то уже видел, как крепкий человек, судя по всему, с крепким подпитием вместо мозгов, стоит вразвалочку с ржавым мечом напротив стола с гоблином и очень настойчиво трясёт перед ним зажатым в руке аккуратным острым диском.
– Т-сы…мне…чщуть нос-с не от-т-тр-резал, урот мелкий! – нетвёрдо говорил он.
Грод не сводил с него наполовину лежащего на столе арбалета.
– И что? – спокойно спросил он.
От холодного тона гоблина человек на минуту запнулся, но всё же нашёл в себе силы продолжить.
– Пл-л-л-ати, пока я т-тебе голову не с-снёс, проклятый зелёный в-в-выродок! – запинаясь, закричал пьянчуга.
Он постепенно начинал наливаться красным, а его меч плясал в руках всё более грозно и осмысленно. Гоблин же оставался спокоен, как молот, его жёлтые глаза не моргали, смотрели внимательно и точно.
– Всё сказал? – спросил наконец он, – Молодец, что лезвие вернул, а теперь пшёл отседова.
Даже в окружающем вокруг бедламе было слышно, как бродят мозги в голове пьянчуги. Его лицо уже не наливалось красным, оно багровело, буквально доходило до черноты. Вдруг взгляд человека замер, а его меч накрепко застыл в неподвижной руке.
– Да я-я-я, тебя-я-я-я…
И тут затылок гостя ощутил на себе гладкую металлическую тяжесть, а до покрытых густой растительностью ушей донёсся аппетитный многогранный механический щелчок.
– Мне кажется, мир вообще не слишком справедлив, – заметил Вальдман, отведя палец от курка револьвера, – особенно к тебе, особенно сейчас.
– Ты, это, слышь, э… – человек явно пытался выразить негодование, но тяжесть на затылке очень сильно ему мешала.
– Ты не в том положении, чтобы сейчас изъявлять какие-либо желания, дружок, – беззлобно предостерёг визитёра Вальдман, – Соизволь оставить диск на столе и покинуть нас. Живей.
Пьяница ощутил неимоверное облегчение, когда услышал, как револьвер со скрипом убирается в кобуру. И уже пошёл в указанном направлении, как вдруг Вальдман его окликнул.
– Если будут вопросы, – он указал на лежащие у входа останки несчастного арбалетчика, – вон, на него посмотри.
А потом всё стало как-то спокойнее, стол наполнился парящей едой, простой, но очень удачно приготовленной. Трактирщик поставил бочонок неплохого светлого пива, и, после первых глотков, разговор в тепле, свете лампв и мало-по-малу начавшемся шипуем вечере, потёк лениво и приятно.
– Давно не был в горах? – спросил Вальдман.
– С прошлой зимы, потом долго болтался по Империи, искал работу. Какой-то тихий год, даже подраться толком не с кем. Скука смертная одна. – праведно возмущался Грод.
– Смотрю, про последние новости ты вкусе, – ответил Вальдман, – странно, что орки таились всю зиму и высунулись только сейчас. Как думаешь, с чего бы?
– А чёрт его знает, – задумчиво проговорил Грод, – но, если слухи не врут, повыпотрошим мы Казначейство, хехе!
– Если честно, думается мне, как бы не выпотрошили нас, – так же задумчиво сказал Вальдман, – Слышал, хреновые вести из Крепости, там что-то вроде котла, не войти – не выйти. Врут, конечно, народ там отчаянный, таких глупостей не допустит, но есть приказ о том, чтобы гнать туда всех, кого не жалко. Сам читал недавно, знакомый показывал указ, и драгун, кстати, тоже.
– Эти-то лодыри нам зачем? – удивился гоблин, – Что эта начинка для деревянных пирогов будет делать в горах со своими лошадками? Снабжать орков провизией?
– Да всё ж лишние руки. – пожал плечами стрелок, – Мы так и так своё возьмём, сам знаешь. И кстати, не хочешь ли составить мне сегодня ночью компанию? На улице, далеко отсюда.
– А что так? – ехидно улыбнулся Грод, – По открытому небу соскучился? По холоду? Когда ты в последний раз спал по-человечески?
– Можно было бы, конечно, и тут заночевать, – сказал Вальдман, жуя дольку чеснока, – Но мне уж больно не хочется шагать по одной дороге с этими дефективными, как считаешь?
Аргумент оказался весомый. Гоблин почесал подбородок и хлопнул ладонью по столу.
– И то верно, – ответил он, – Как ночь настанет, двинем. А пока что у нас тут есть ещё дела…
Пировали долго, со вкусом, смаковали каждый кусочек мяса, каждую косточку вычищали до блеска. Сметая всё подчистую, оба друга думали про баррикады, рейды, укрепления, они считали, что для них это надолго станет последним вечером, проведённым в уюте, прежде чем они уйдут в бой.
Ночью два привычных к темноте существа двигались по мокрой траве сквозь затянутую тучами сырую, липкую ночь. Быстро, словно тени, спеша прочь от мирной жизни туда, где грохочут пушки, где летят стрелы и камни, где льётся кровь. Глаза, чернильные и огненно-жёлтые, глядели на тракт.
Они смотрели, как с песней идут, разгоняя факелами темноту, крепко сбитые шеренги солдат с мушкетами на плечах. Как огонь отсвечивает от кирас и шлемов отличной ковки, как прямо-таки пестрит их уставной, как ни странно, вид, и залихватские загнутые усы.
– Регулярная пехота, – подытожил Вальдман, – этих зря не посылают. Да что там творится, в этих чёртовых горах?
***
Утро застало Каценберг в густом, как сливочное масло, белёсом тумане, наполнявшем собой молчаливые горы. Белая мгла медленно протекала в ущельях, скапливалась в ложбинах и лениво ползла между укреплениями и стенами. В её причудливых иллюзиях острые скалы казались огромными горными великанами, которые намеревались наконец раздавить ощетинившегося меж ними злобного деревянного ежа, десятки глаз которого яростно светили фонарями во все стороны.
Временами, где-то среди безмолвных белых волн, показывались тени, они выходили на свет, оглядывались и уходили обратно. Тогда на их месте появлялись другие, более крупные, они тоже оглядывались, принюхивались и уходили в туман. Иногда из тумана доносились крики, скрежет, чавканье стали, входящей в плоть, порой слышались и выстрелы. Затем всё стихало, мгла заволакивала свет, и все тени исчезали, до тех пор, пока не показывались новые.
Никто уже и не помнил название того шахтёрского посёлка, который когда-то стоял здесь, прямо у подножья огромного горного хребта, простирающегося от Солёного Залива и вплоть до северного побережья Живого Моря. В том посёлке жили добытчики меди, летом они уходили вглубь гор, а зимой приносили обратно руду, а их жёны и дети выплавляли медь в слитки.
Затем добытая медь отправлялась на юг, а потом работники получали её обратно, только в виде мелких грошей, которых едва хватало на то, чтобы покупать хлеб у редких заезжих торговых обозов.
Временами, крестьяне из соседних деревень подкармливали шахтёров и их семьи в обмен на кое-какую ремесленную работу или за умение махать кайлом, но им это не больно-то помогало. Бедность и смертность от горной пыли, обвалов и голода всё равно процветали в тех краях, пока, в конце концов, не стали для работяг чем-то обыденным, как утренний рассвет, и неотвратимым, как уплата налогов.
А потом, в горах и у холмистых подножий, появились орки. Никто не знал, откуда они пришли, каким ветром их сюда занесло, но все знали, что между скал они обосновались плотно и теперь с завидной регулярностью стали приходить бандами каждую зиму в поисках еды и золота. Что, в прочим, было несколько самонадеянно с их стороны, пытаться найти и то, и другое здесь, но орки никогда не славились своим стратегическим умом.
Жители пытались отгонять их, как могли, потом начали прятаться в погребах, скрывать последнюю еду и деньги, но тщетно: школа грабежа всегда была, есть и будет главным достоинством этой «проклятой» расы. Так продолжалось довольно долго, пока просьбы о помощи кое-как не дошли до Империи. На выручку поселенцам был отправлен небольшой отряд, чтобы избавить округу от напасти.
Отряд подошёл к посёлку, стал лагерем, дождался осени, по обычаю, объедая и без того забитые деревни, а затем ушёл в горы. Не известно, смог ли кто-либо их них уцелеть или нет, однако у орков на следующий поход появилось новое оружие и доспехи. Всякому известно, что орки упрямы и больше всего на свете ценят хорошую драку, так что мысленно с солдатами попрощались уже все, даже самый оптимистичные кметы.
Тогда Имперским Советом было решено не посылать ещё одну карательную экспедицию, чтобы не выставлять на посмешище регулярные войска, а платить солидную сумму за каждую орочью голову. Когда сумма выросла до двух талеров за штуку с довеском за лишние фунты, в горы потянулись толпы обрадованных наёмников, за лёгкой, как казалось, добычей.
Все они, как один, храбро размахивали оружием в попытках порвать друг друга в клочья для триеровки, и надеялись настричь себе голов на обеспеченную старость. Однако всё было не так просто.
Наёмники, объединённые на этот раз кондоттой, останавливались в той самой шахтёрской деревушке. Там они делились на артели, уходили в рейды и возвращались с вонючими мешками, покрытыми чёрной кровью, которые потом грузили на повозки и отправляли в ближайший город.
Но, когда сытые и довольные головорезы разъезжались по домам или отходили на зимние квартиры, орки приходили мстить. Регулярно, как только на холмы начинал налетать первый снег, озлобленные, оголодавшие на голых камнях зелёные банды выбирались на свет поквитаться с людьми.
В конце концов, до наиболее умных охотников дошло, что лучше всего будет оставаться в деревне на «сезон». Чем каждый раз возвращаться в разорённую грабежами и убийствами местность и от неё ходить рейдами в горы, рискуя вдруг обнаружить, что скалы вокруг сделаны из шерсти и мяса.
Ведь гораздо удобнее стать рядом лагерем, отстроить кое-какие баррикады, одеться потеплее и меткими выстрелами зарабатывать себе на хлеб насущный издалека, не рискуя задницей. А ещё лучше, занять для этого мероприятия подходящую позицию, желательно, на высокой, ровной, как стол, и голой, как колено, площадке.
