– Ты сейчас сам к ним пойдёшь, просить поделиться мушкетами, – негромко сказал он ему на эльфийском.
Вдруг неожиданно для всех оживился Вальдман.
– Кстати, Грод, не сделаешь мне одолжение? – спросил он у гоблина, не прекращая жевать, – Мне так не хочется отрываться от этой прекрасной ноги, чтобы ответить тем вон господам, что послали нам гостей, а у тебя получится лучше.
Гоблин кивнул, лениво поднялся на ноги, с трудом разогнул спину и нарочито медленно, словно бы он поднимал на канате рассветное солнце, воздел перед собой в неприличном жесте кулак, увенчанный когтистым средним пальцем.
Лицо наблюдавшего за ними офицера незамедлительно покраснело и перекосилось. Ещё долго на нём царила такая гримаса, какая бывает от очень крупной горошины перца, застрявшей в изысканном в невероятно изысканном блюде. В данном случае горошина оказалась размером с пушечное ядро.
Через какое-то время, когда все успокоились и гости как следует освоились, уже перестав давиться и оглядываться по сторонам, Вальдман наконец спросил их:
– Ну, и за что же вас сюда бросили?
Парламентёр всё-таки поперхнулся своим пивом.
– Что? – переспросил он, – Для защиты завоеваний Империи, за чем же ещё?
– Ладно, – спокойно сказал Даэвин, – поставим вопрос по-другому. За что тебя сюда послали?
Здесь парень уже немного замялся, неловко поставил кружку под скрещенные ноги и опустил голову.
– Щупал купеческую дочь, – тихо протянул он.
– Ты из столицы? – сочувственно спросил Вальдман.
– Да, с Кирпичной улицы, – ответил паренёк.
– А, дочка Бориса Бродзицкого, – усмехнулся Грод, – знаем, все ребята из Южного Оствальда только о ней и говорили! Добродушная такая!
– Ага, плавали, – поддержал Вальдман, – ведомо ли дело, не знать. Думаю, о ней не знает разве что какой-нибудь орк, и то навряд ли.
– Охотно верю, – с лёгкой улыбкой подтвердил Даэвин.
Вальдман, Грод и некоторые из солдат, что были чуть опытнее, уставились на эльфа с вытянутыми лицами, эльф в ответ лишь хитро глядел в глубину костра.
– Фамилию только сейчас узнал, кстати…– продолжил он.
Вальдман развернулся к гостям с пивом, на паренька было жалко смотреть.
– Как же так?! – его голос уже начинал дрожать, – она же сказала, что я первый, что я её единственный милый!
Громовыми раскатами солдатский хохот разнёсся от костра и, словно яростный горячий суховей, пролетел над всеми позициями вплоть до стен. Затем исчез под сводами раскатистых гор, иногда отзываясь внизу короткими смешками и весёлыми слёзными вздохами.
Когда все закончили ржать, Вальдман, покачав головой, произнёс:
– Да, друг мой, не хочу тебя огорчать…
– Парень, спешу тебя разочаровать! – Грод был настроен вставить свой талер в разговор, – эта самая частая фраза во всей Империи, поверь лучше на слово!
При этих словах раскат повторился с новой силой, парень совсем опустил голову.
– А вы с ней…ну, – его конфуз отливался на лице яркой малиновой краской, -…тоже?
– Не переживай, парень, – Вальдман похлопал юного ловеласа по плечу, – у всех подобное случается. Любовь – ладно, главное – заразу не подхватить. Брось ты печалиться, лучше скажите, ребята, есть выпить у кого?
Внезапно оказалось, что салаги пришли не с пустыми руками: из их карманов, как из засады, показались склянки, пузырьки и бутылки. Заботливые матушки со всех провинций среди всех перемен сохранили старую добрую традицию: слать своим отпрыскам по гарнизонам чудесную ячменную водку.
Ей они могли делиться с товарищами или согреваться холодными ночами, перечитывая в письмах предупреждения о каком-нибудь дяде Шульце, который напился и замёрз в сугробе, написанные знакомым аккуратным тёплым почерком.
Вечер близился к концу, чинный рубиновый закат освещал довольные разгорячённые лица, поющие солдатские песенки, от которых вяли уши, а с холмов поднимался озорной ветерок. Он нёс собой интересную, очень интересную ночь.
Орки орали в сторону Каценберга разные пакости с тех пор, как бедное солнышко спряталось за горизонтом, чтобы не видеть это зрелище. Они надеялись спровоцировать заносчивых людишек на драку, но, поскольку ни один умалишённый так и не выстрелил, а те господа, что считались ветеранами, ещё и орали им что-то в ответ, зеленокожие быстро утомились и нехотя разошлись по своим делам.
Потом всю ночь ущелье пылало красным пламенем походных костров. Небо мерцало оранжевым облачным куполом, словно под ним горела в адском пламени небольшая страна. Каждый час зарево усиливалось, и кто-то уже даже начал беспокоиться о скором начале штурме.
Один гений среди костров даже предложил упреждающий удар, однако его, вместе с идеей, заперли паниковать в сортире до утра.
Но, не смотря на суматоху, драки, крики, предсмертные вопли, постоянный рёв и ругательства, раздававшийся снизу, из ущелья, обстановка, в основном, оставалась достаточно спокойной. Звуки были нецеленаправленными, хаотичными, и многие солдаты спали крепким сном, костры не гасили, чего уж там.
Ночь выдалась холодной, водка закончилась, припозднившиеся солдаты обсуждали завтрашний день, в основном, погоду. Им казалось, что во всём были свои плюсы: например, когда жарко, камни сухие, и на них драться намного легче, ведь ноги не скользят и строй держится ровно.
К тому же траектория снарядов и пуль не отклоняется из-за капель, но через пол часа пот начинает сильно застить глаза, а лёгкие сдавливают сердце. Дождь же обеспечивает защиту от проблем с огнём. На то, чтобы бегать по крепости с вёдрами, умоляя организовать цепь, не хватало людей, и, тем самым, пришлось бы выдёргивая людей с позиций, а это недопустимо.
Все эти беседы, с оживлённым маханием рук, нервным хохотом и выпученными глазами заглушали в бойцах накопившийся за день неотступный животный страх. Он уже давно свил себе прочное гнездо прямо у них под сердцем и теперь голодно взирал на иссушённый мозг и истощённые нервы.
Как бы ни была ужасна погода, как бы ни было тяжело жить, как бы ни была велика задолженность перед кредиторами, хозяевами таверн, городскими властями, купцами, работницами борделей, сейчас всё казалось собравшимся на позициях мелким и незначительным, по сравнению с тем зверем, что рычал там, внизу живота.
Почти всем приходило на ум одно и то же: чудная выпечка, холодное пиво, роскошные благовония, интересные книги, только-только расцветающая природа, прекрасные дамы, улицы, увешанные праздничными гирляндами, раки, которых великолепно приготавливают в Восточной Гавани, цветущий сад и вечный праздник. И что везде хорошо, где их нет.
И многим из тех, кто сидел у костров, хотелось оказаться в другом месте, забиться в самый дальний угол, можно и без праздника, только бы жить. Но угла для них уже давно не было. Все норы и все углы для бойцов остались далеко, на юге, а тут им оказалось нечего искать и некого ловить, а на душе только горсточка надежды и отточенные охотничьи инстинкты.
Придётся распорядиться этими крохами с умом, иначе миру – конец.
***
– Прямо в глаза-то, боги…
Этими словами Вальдман начал новый день, точнее, поприветствовал яркое солнце. Он только что выпал из объятий сладкой дрёмы и поднял голову с бревна. Ослеплённые солнцем, его глаза смотрели на мир с неподдельным отвращением.
– Лучше солнце, чем удар дубиной, – философски заметил Грод.
Судя по его деловому виду и спокойным жёлтым глазам, он уже давно поднялся и теперь методично полировал острые диски циркулярных пил.
– Пора, Вальдман, вставай, – сказал Даэвин.
Он протянул Вальдману свою руку и тот с удовольствием принял его помощь, так-как у него сейчас почему-то чудовищно болели бока, и встать оказалось для него задачей сложнее, чем он думал.
– Что нового? – незамедлительно спросил стрелок.
– Похоже, все собрались на праздник, – Штраух, как всегда, объявился внезапно и заговорил спокойно.
– Доброе утро, капитан, – поприветствовал собрата командир эльфов, – Вы спали сегодня?
Капитан ненадолго задумался.
– Не помню, – ответил он, – Как дела?
– Скучновато пока, – ответил за всех Вальдман, – думаю, мы ещё успеем нормально закрепиться, прежде чем всё начнётся.
– Я тоже так думаю, – согласился Штраух, – Помните, что на вас ложится основная ноша нашей обороны. Стойте крепко, а мы с ребятами как-нибудь вас прикроем.
– Само собой, – тон Грода был наполнен сарказмом, – Двинем отсюда только тогда, когда двинем кони.
– Добре, – на ходу бросил Штраух, уходя в сторону города.
Ещё долго бойцы поднимались на ноги и постепенно приходили в себя. Кто-то с трудом пытался разлепить глаза, кто-то вчерашней водкой одолевал сухость во рту, кто-то скрипел одеревеневшими суставами. Само собой, всё это с кряхтением, зевками на половину лица и богохульством.
День выдался ярким и очень погожим. Яркое солнце ослепительно отражалось от начисто отполированных доспехов и лезвий, острые колья наливались жаром, а в небе летали блиставшие опереньем на солнце вороны. Серые громады гор равнодушно озарялись золотым цветом, и мох на них насквозь светил зелёным изумрудом, как и головы орков.
Совсем не то описание для прекрасного утра, наступающего после непогоды, когда природа показывает всё своё великолепие. Но вскоре это перестанет быть важным, когда пейзаж будет омыт кровью. И многие это ощущают уже сейчас, особенно, нервные бойцы, что тихо блюют в сторонке, лицом своим становясь похожими на тот самый мох.
И в этот раз традиции любой битвы с орками соблюдались безукоризненно. Сперва небольшое затишье перед бурей, потому что всем надо построиться, приготовиться, и вообще, на самом деле, никто уже не хочет нападать и все забыли, что там нужно было делать. Этот ритуал длился где-то часа полтора.
Затем была исполнена хоровая песня орков, не известно, кого больше подбадривающая, их самих или горящих в непримиримой злобе людей. Потом слышались какие-то невнятные крики с предложением сдаться и убираться. В ответ – только ветер и одинокий шум сверчка где-то в крепости. Здесь всё так же прошло довольно гладко.
Потом из хаотичной зелёной толпы вышел орк-боец, крупный, с широкими плечами и огромными лапищами. Он на ломаном имперском предложил выставить против себя воина людей, чтобы понять по результату их поединка, кто будет нападать. Штраух в ответ на это взял у кого-то из стрелков аркебузу и метким выстрелом продырявил претенденту череп через глаз навылет. Тем самым он показал, что из крепости никто и носа не сунет.
И только после этого озверевшая зелёная лавина двинулась под гору.
Именно тогда начались первые странности. Обычно, орки не утруждают себя тактическими особенностями и стратегией, просто бегут и орут проклятия, пока не добегут, а дальше уж как судьба решит. Сегодня точно никто не ожидал ни осадных лестницы, ни дождя стрел. Тем более, совсем никто не ожидал, что орки в атаку будут идти строем.
Положительно, поздние историки заключат, что сегодня будет много интересного…
***
Ничто не сравнится с теми секундами, когда враг движется прямо на тебя, в сомкнутом строю. Его облик можно разглядеть в мельчайших подробностях, от слюнявых клыков до паразитов, бегающих в грязных космах чёрных волос.
С каждой секундой в твоём теле всё сильнее разрастается страх, ползёт по оголённым нервам розовой горячей патокой и постепенно вливается прямо в воспалённый мозг.
Когда до столкновения тел и металла остаётся чуть меньше минуты, земля становится наэлектризованной, воздух – холодным и медленным, а время – вязким и тягучим. Можно попробовать представить это мгновение: очень похоже на миг, когда граната, прежде чем разорваться, едва-едва успевает коснуться земли.
Тоненькая воздушная подушка между металлом и землёй начинает выгорать, а земля превращается в тонкую стеклянную корку. Чугун неистово покрывается трещинами, уже не в силах держаться под напором огненной массы, а по сторонам стремительно разлетается окалина.
И, пока враг идёт, в голове теснится мучительный от своей невозможности выбор: пусть ничего никогда не настанет или пускай уже побыстрей меня разорвёт на куски этой силой, лишь бы всё это абсурдное кипение вокруг наконец прекратилось!
Только бы не обделаться, только бы не обделаться!
Передовая линия приняла на себя первый удар, Вальдман ни разу не видел, чтобы люди так высоко подлетали в воздух. Кто-то пытался удержать орков огнём, но зеленокожих ни солдаты, ни укрепления почти не волновали. Они карабкались по телам своих же сородичей, насаженных на острые колья баррикад. Чёрная кровь буквально выплёскивалась из них от ярости.
Закипел бой, лучники сместили фронт атаки вглубь рядов противника, стараясь не задеть своих. Пушка на башне неплохо работала, отправляя бомбы куда-то далеко-далеко в тыл, мушкетёры давали залп за залпом, но, чёрт побери, этого не хватало. Передовая не могла сдержать врага, хотя, как ни странно, всё ещё очень старалась.
Ряды драгун трещали по швам, вниз по камням стекали потоки чёрной и красной крови, смешиваясь и образуя лужи, на которых орки постоянно поскальзывались. В воздухе висела постоянная мелькающая туча искр, железной стружки и порохового дыма.
Уже через два часа первые ряды были смяты, отступления никакого не предвиделось, ибо некому было отступать. Лишь отдельные ободранные с ног до головы люди спасались бегством, теряя пробитые шлемы и расколотые кирасы. Орки прорвали фланги, заблокировал пути отхода между кольями и вырезали всех, до кого могли дотянуться. Крики и булькающие хрипы заглушались лязгом стали и восторженным звериным рёвом.
Никто не хотел такой судьбы. Есть много вещей хуже, чем смерть, но ни у кого здесь не было причин знать о них. И растерзанные, растоптанные, умирающие люди постараются это подтвердить, когда кровь перестанет хлестать у них из горла.
Однако немало орков осталось навечно лежать на подступах к стенам вперемешку с порванными телами людей. Бунтари и головорезы на этот раз постарались хорошо, оркам пришлось остановиться и прийти в себя прежде, чем на приступ пошла вторая волна.
Свежие ряды бросились в атаку, стрелы защитников вновь пронзают ясное солнечное небо. Вот уже эльфы один за другим забывают про луки и достают клинки, встречая орков широким размахом лезвия от плеча, как это они обычно делают. А мощные тела движутся вперёд, ломая кости, рассудок и жизни.
На баррикадах нет больше надменных улыбок. Теперь хрупкие черепа, обтянутые бледной кожей, трещат под подошвами крепких сандалий. Однако бой всё идёт, не внемля их стонам и мольбам.
Вальдман уже давно обернулся, его тело выросло вдвое, он отрастил себе клыки, когти, косматую шерсть и медвежью морду. Он думал о том, что осторожность сегодня не в чести: если хоть кто-нибудь из защитников останется в живых, кому и что они смогут рассказать про это день? Другой вопрос, смогут ли они пересилить стук зубов, чтобы начать разговаривать?
Грод отступил назад, прихватив с собой вещи Вальдмана. Оказавшись на возвышении, он принялся запускать одну пилу за другой в наступающие на него ряды. Гоблин была в ярости, от бешенства и страха, он издавал какой-то странный сдавленный хриплый вой. Кровавые брызги от слетающих орочьих голов разлетались повсюду, спусковая цепь арбалета раскалилась до красна и была готова лопнуть.
Но эльфы гибли, гибли и оставшиеся с ними люди, кого смерть не успела достать на передовой. Через три часа непрекращающейся резни фланги дрогнули и начали отходить, увлекая за собой центр. Потихоньку, медленно, но защитников выдавливали к стенам.
Отряды отступали долго организованно, по правилам прикрытия, пока их не разметали окончательно. И всё больше и больше спин жалось к каменному валу, надеясь, что, хотя бы он придаст им крепости. На деле же он становился для них чем-то вроде большой и очень длинной плахи.
А вот с третьей линией церемониться не пришлось, тамошние мушкетёры сразу принялись за организованное отступление прямо за стены. Потому крепкий крепостной барбакан уже распахнул свои объятия, принимая отстреливающихся солдат. Они прикрывали друг друга, как могли, в надежде, что смогут потом хоть как-то кому-то помочь.
А ещё они очень надеялись, что никого не останется за воротами, когда они закроются. Никто из них не имел достаточно опыта, чтобы потом, после этого спокойно спать по ночам. К тому же, для всех уже стало ясно, что в одиночку здесь не победить, а вот подохнуть – запросто.
***
Верхушка крепостной стены полностью утопала в густых облаках порохового дыма, где-то там же копошились и люди, много людей. Орки толпились внизу и пытались до них добраться. Однако на них сыпались камни, летели арбалетные болты, стрелы, пули, ружейный грохот не смолкал ни на минуту. Всё равно штурмовые лестницы постоянно с грохотом опрокидывались на широкие брёвна.
Когда орки поднимались наверх по перекладинам, им трудно было что-то разглядеть в дыму, они часто махали вслепую, наугад пытаясь попасть по противнику. Однако от этого их удары не становились менее смертоносными, и солдатам уже битый час приходилось быстро отталкивать лестницы вниз, даже несмотря на нависшие на них туши. Если хоть одна их них останется стоять – замок превратиться в ловушку.
И всё же шанс на то, чтобы продержаться здесь хотя бы до ночи, сейчас казался не таким уж и малым.
– Какого хрена пушка молчит, мать вашу?! – это был голос Штрауха, его самого не было видно.
