– Да… Очень интересные изображения людей с крыльями.
– Это вовсе не люди, – ласково посмотрела на внука бабушка. – Это ангельские духи, свободные от голода, жажды и всякого людского греха.
– Какого греха? – поинтересовался Паша.
– Пока трудно это тебе объяснить… Например, непослушание родителей, обида на кого-либо…
Паша молчал: он всегда старался слушаться, и от природы не был агрессивен, для того чтобы обижать. Но слово «обида» несло нечто другое.
– Человек всегда чувствует, что совершает несправедливо… или нехорошо.
– Всегда? – удивился малыш.
– Если ты чувствуешь этот свой грех, то… о нем знает и Бог, – продолжала бабушка. – И прощает, если ты поймешь, что это нехорошо…
– А как он узнает об этом? – не унимался Паша.
– Бог все видит и знает…
Бабушка указала на большую икону с лампадой в углу комнаты и перекрестилась.
Это было для малыша совсем непонятно.
«Как он может видеть все из угла комнаты…», – размышлял он.
– А ангелы… тоже все видят? – вырвалось у малыша.
– Конечно… Они ближе к людям… и они Его посланники…
Это было понятно: «Ангелы с крыльями и, летая по небу, все видят сверху».
– Ангелы красивые, – восхищенно смотрел на них Паша.
– Да… они пребывают на небе, и в отличие от людей, не умирают, – поясняла бабушка.
Это обстоятельство было самое удивительное для Паши. О смерти он слышал много, и она казалось ему такой же загадкой. В ней было что-то странное и непонятное.
Запомнившиеся ангелы являлись ему и в снах.
Однажды Паша рассказал бабушке о высоком дяде с крыльями со светлым нимбом вокруг головы, который явился ему во сне. Он излучал сиреневый свет. Загадочный гость смотрел внимательно и молчал.
– Тебе повезло увидеть его во сне… Это Архангел Гавриил… он строг, но справедлив, и близость к нему несет благость.
– Благость? – поинтересовался внук.
– …Это Благодать Господня, которая передается через молчание.
Каждый день перед сном мама укладывала Пашу в кровать, выключала свет, просила старшего брата не шуметь, а сама усаживалась у торшера и молча занималась делами или выходила на кухню. Становилось тихо и одиноко, и малыш оставался сам с собой в тишине. Паше часто вспоминал странное упоминание бабушки о молчании и тишине. Он невольно чувствовал, что была в них, действительно, какая-то загадочная тайна.
7
Утром, когда старший брат накануне каникул собирался в школу, а Паша доставал свои игрушки, мама сказала:
– Скоро поедем на дачу.
– А куда? – спросил малыш.
– В Кубинку, а почему ты спрашиваешь?
– А помнишь, мы ездили к бабушке в… Агашкино.
– Это родина бабушки под Волоколамском… Хорошо, что ты помнишь. Когда мы туда ездили, ты был совсем маленький.
Мама пошла на кухню, а Паша вспомнил об этой деревне с непередаваемо близкой его душе и куда-то ушедшей сказочной идиллией. В памяти сразу всплыл крепкий бревенчатый деревенский дом с пахнувшими свежей прохладой широкими сенями. Огромное черно-бело-желтое стадо коров, руководимое высоким и крепким пастухом, у которого старший брат учился управлять «арапником», пытаясь звонко щелкнуть при взмахе. Вспоминал он и теленка Алешку, на котором ездил под присмотром брата; кажущихся похожими друг на друга, а на самом деле таких разных маленьких кудрявых овечек; очень подвижного и неуловимого поросенка Тишку. В душе малыша осталось тепло непередаваемого запаха подвешенных пуков травы, сушеной вишни, разбросанных грудами ранних яблок и других фруктов и овощей на чердаке дома.
В памяти особенно ясно всплывал незабываемый эпизод. Играя около дома, он взобрался на укутанное кустами сирени дерево. Когда Паша посмотрел вниз, ему стало немного страшновато, как он теперь слезет вниз. Так он сидел и думал уже спокойно, как и за что можно зацепиться при спуске. Скоро его отсутствие заметили и стали искать, и Паша уже видел беспокойные взгляды мамы, бабушки и других домочадцев. Он хотел крикнуть, но было неожиданно интересно смотреть, как его ищут, а он тут, совсем рядом. Потом он уже испугался, что обязательно будут ругать, когда выяснится его необычное скрытное присутствие.
Малыш продолжал смотреть, как лица близких ему людей становились все напряженнее. Искали уже соседи, и кричали дальше от дома. Прошло около получаса, и Паша точно и всерьез был уверен, что будет наказан, но все сидел, смотрел, молчал и думал. Странное и непонятное было чувство, как будто его нет здесь, а наблюдает кто-то другой откуда-то сверху, как мечутся волнующиеся люди.
Когда он увидел заплаканные глаза мамы, он забыл о страхе и неожиданно заревел сам.
Его тут же сняли с дерева. Паша был готов к наказанию, но все-таки соврал, что якобы заснул на ветке. Все были рады ему, называли птичкой, а он чувствовал свое вранье, и уже не любил себя за это предательство перед близкими людьми. Так он не нашел тогда сил признаться и остаться честным даже перед самим собой.
С этого момента ему часто приходила странная мысль: он был один, а другие люди даже близкие: мама, брат и бабушка – по другую сторону какой-то неведомой черты. И что такое он сам, когда один, и почему именно от него идет это созерцание такого красивого и притягательного окружающего мира. И может не случайно, что именно он, Паша, видит эти миражи красоты и благолепия, а кто-то видит по-другому или совсем не видит.
Паша раскладывал игрушки на полу и вдруг увидел маленького мышонка, который тихо сидел на батарее и настороженно смотрел на него. Паше показалось, что мышонок читал его мысли. Малыш протянул к зверьку руку, но тот молниеносно убежал.
Когда вошла мама, у малыша вырвалось:
– Я видел маленького мышонка…
– Когда поедем на дачу, надо будет сказать, чтобы без нас потравили мышей.
Паша ничего не ответил, и удивительно, в глубине души даже не пожалел маленького и такого близкого ему несколько минут назад существа.
В воскресенье переезжали на дачу. Папа и особенно мама боялись что-то забыть, загружая скарбом открытую машину. Заботливо укутанному мамой и сидящему рядом с отцом в кузове Паше казалось, что дорога за город будет бесконечной, и он наслаждался ее романтикой: летящими навстречу и едущими рядом машинами, быстро удаляющимися домами, телеграфными столбами и пешеходами. Через час съехали на проселок, и уже вдаль убегал темнеющий лес и придорожные кусты.
Приехали поздно, но устраивались недолго, потому как последние два лета семья проводила именно здесь. Рядом снимали дачу брат мамы дядя Саша со своими домочадцами и сыновьями-подростками Володей и Мишей.
С утра дети окунались в раздольный режим сельской жизни: на зов мамы Паша с братом бежали к столу взбивать гоголь-моголь из свежих яиц от бегающих во дворе куриц. После завтрака выходили в сад, а потом бежали в лес. Лакомились растущей на солнечных полянах земляникой, прячущейся в тени черникой и начинающей поспевать малиной. В лесу уже начинали появляться первые грибы-колосовики.
Малинник это удивительно тихое место, обволакивающее терпким завораживающим ароматом. Колючие и едва проходимые кусты с лихвой одаривали ребят сочными, красными и наполненные сладкой косточкой ягодами. Мама иногда просила набрать их в стакан для полдничного мусса, но собрать до края никогда не удавалось: очень уж хотелось съесть эти притягивающие ягоды.
Часто натыкались на гнезда в малинных кустах. Паша всегда с любопытством смотрел на огромные открывающиеся рты птенцов, которым казалось, что к ним прилетела мама-птичка. Однажды он потрогал птенца, который после этого вывалился. Паша положил его обратно, но желторотик лег в гнездо как-то неглубоко. Малыш отошел и отвлекся ягодой. Вдруг он увидел, как подлетевшая птичка с оранжевой грудкой сама выкинула из гнезда возвращенного птенчика. Малыш нашел его на земле и понес домой, но скоро убедился, что он уже не живой.
Он рассказал об этом маме.
– Это зарянка, – сказала она. – Потрогав птенца, ты погубил его… Пожалуйста, больше не делай этого и никогда не трогай гнезда.
Паша представил, что теперь одной такой оранжевогрудой птички с красивым именем утренней зари уже никогда не будет. Когда ему неожиданно открывалось гнездо, его переполняла жалость к этим беззащитным ротикам, и одновременно Паша ощущал себя страшным и непредсказуемым чудовищем.
Это чувство не покидало его, когда он слышал пение других птиц. Только серый с красной головкой дятел знал об этом и уверенно и смело стучал по дереву, смотря одним глазом на малыша. И Паша всегда любовался его необычным оперением и никогда не пытался кидать в него камни или стрелять из рогатки, как делали другие ребята.
Каким-то необъяснимым способом природа неожиданно сама раскрывалась перед мальчиком.
Перед наступлением сумерек брат часто приглашал малыша искать соловья, который очень красиво начинал щелкать и выводить сочные трели в палисаднике. Паша отворачивался:
– Он совсем маленький и не любит, когда на него смотрят…
Он слышал об этом от мамы, и сразу узнал эту небольшую серенькую птичку, когда очень близко однажды днем увидел ее. Голосистый вечером и горделиво молчаливый днем необычный певец неожиданно выскочил из кустов и без всякого испуга встретился с ним взглядом. Паша боялся пошевельнуться, смотрел на уверенную, гордую маленькую птичку и вдруг подумал: «А ее звонкий голос вовсе не случаен…»
Соловей смело сидел напротив и, как показалось малышу, подчеркивал свое превосходство. Будто прочитав мысли малыша, птичка с удовлетворением отвернулась, выдавила из себя белую каплю и юркнула в кусты сирени.
Таким же образом малыш с благоговением восхищался красотой легких небесных разноликих бабочек и мотыльков, примечая непростую гамму цветов и узоров на их крыльях. Эти необычно нежные существа всегда напоминали ему моргающие глаза. Каждая из них выдавала своим полетом особую натуру и время явления. Белянка, Лимонница, Крапивница появлялись всюду с началом дня. Более редких – Павлиний глаз, Перламутровку или Монарха – можно было увидеть позже на освещенных солнцем стволах одиноких деревьев. Они были по-своему прекрасны и исполнены многообразием красок. Паше нравилось подкрадываться к ним и ловить, зажимая пальцами, в тот момент, когда бабочки закрывали свои красивые глазки-крылышки.
Он с интересом наблюдал перед дождем за молниеносно двигающимися очень низко стрижами.
Всегда с тревогой Паша слушал в лесу одинокие, как ему казалось, приглушенные «ку-ку» своенравной птицы, особенно после того, когда ему рассказали, что по числу этих непрерывных звуков можно определить «сколько лет осталось жить».
После Петрова дня можно было наблюдать множество начинающих летать маленьких птенчиков. Вспоминая случай с желторотиком зарянки, Паша никогда не пытался приблизиться к ним, хотя так хотелось потрогать их взъерошенные молодые перышки.
Лес, поляны, меняющиеся рисунки очертаний облаков, небольшие озерца с квакающими вечерами лягушками, постоянно радовали детское сердце. Вместе с братьями и другими ребятами Паша безмятежно растворялся в местной природе. Двоюродные братья, которые были по возрасту ближе к его брату, объединялись в играх, лесных походах и общих разговорах у костра.
Местные ребята очень любили ловить белок, которых было здесь множество.
Белку загоняли на одиноко стоящее дерево и начинали колотить по нему палками, забрасывать беглянку камнями или стреляли из рогаток. Белка, пытаясь покинуть дерево-ловушку, металась, спускалась вниз с дерева и бросалась к земле, чтобы убежать. Но тут с громкими победными криками ее накрывали плащами, куртками или рубашками. Некоторые, самые ловкие, убегали, но чаще охотники добивались своего, радостно вытаскивая из одежды извивающихся зверьков.
Паша при этом обычно стоял в стороне.
Однажды Мишка поманил его:
– Иди сюда, чего тебе подарю.
Паша подошел. Двоюродный брат протянул ему переливающийся красками длинный комочек меха, который ему очень понравился.
– Откуда это? – с восторгом заинтересовался малыш.
– Это же беличий хвост.
Паша неожиданно представил бегущую несколько минут назад живую резвую белку.
Он немного потупился и стушевался, но игрушку взял, хотя уже не так был рад. Душа его сжалась, он молча представил себя страшными чудовищем-динозавром с ребристым панцирем.
К вечеру страсти утихали, после полдника семьей ходили к станции и встречали папу. Он выходил из электрички в светлой легкой шляпе и, идя к дому, брал Пашу на плечи, а мама с братом шли рядом.
Неописуемое счастье бывало и позднее, когда он перед сном сидел на коленях у отца.
В выходные ходили в гости к дяде Саше и тете Лене. Их дети были почти ровесниками с братом, но Паша никогда не чувствовал среди них самым меньшим.
Малышу очень нравился воевавший на фронте сильный и добродушный дядя Саша, который был директором магазина «Детский мир» на улице со странным названием Мясницкая, куда они с мамой часто заходили.
Паша был очарован и его женой – удивительно доброй и очень красивой тетей Леной, которая к тому же была его крестной мамой. В их доме столы всегда были полны снедью и вкусным лимонадом, за которыми велись веселые шумные разговоры и пелись песни, казавшиеся такими родными и близкими.
8
Любые поездки в гости к родственникам или друзьям родителей всегда были очень интересным событием и запоминающими минутами жизни Паши. Все новые люди своим поведением и неординарными характерами привлекали его. Необычная обстановка, как правило, праздничная и гостеприимная привлекала его юное стремящееся к познанию сердце. Радостные лица, разговоры взрослых, общение со своими двоюродными сестрами и братьями на фоне собственных наблюдений и рассуждений развивало его огромный интерес к проявлениям жизни.
Всегда вселяли умиротворение и доброту Папины братья и сестры со своими надеждами на счастливую жизнь, которая непременно будет справедливой и радостной, с бесконечным пребыванием на земле.
У познакомившего родителей Пашиного «крестного» дяди Коли на лице всегда была удивительная улыбка, и весь он, подобно дедушке, был наполнен необъятной детской добротой и непосредственностью.
Черноволосая и яркая тетя Шура всегда была рядом со своим мужем, обаятельным и непосредственным дядей Славой. Их незабываемый рассказ о том, как они опоздали на праздничный и, как потом оказалось, трагический полет в составе авиастроителей самолета «Максим Горький», вселял уважение и причастность их к чему-то главному и важному для страны.
Жизнелюбивая, красивая и нежная к детям тетя Надя. Ее муж, с проникновенной и мудрой улыбкой, был знаменитым инженером, руководителем крупного нефтеперерабатывающего завода, ездил в Европу и Америку. Это казалось малышу, по меньшей мере, как «за синими морями», «за темными лесами». С милыми Пашиными двоюродными братьями и сестрой они жили в отдельной квартире, что было тоже очень большой редкостью. Все родственники, включая и чрезвычайно интересных сестер дяди Тимы, часто собирались в этом просторном доме на праздники и чувствовали непередаваемое единство жизнелюбия, искреннего веселья и радости общения.
Приезжал живший за городом дядя Миша с двумя сыновьями, Юрой и Сашей, и женой тетей Полиной с удивительно добрыми глазами. Однажды он организовал борьбу Паши со сверстником Юркой. Долго не удавалось выявить сильнейшего, но Юрка вдруг ловко увернулся под натиском брата, и Паша, к радости дяди, неожиданно оказался на лопатках.
Познавший одну из первых неудач спортивного поражения, Паша как-то совсем не расстроился. В обстановке общего подбадривания гостей что-то не давало места зависти и переживаниям, несмотря на неприятные радостные огоньки победы в глазах двоюродного брата.
Скромный и очень похожий на дедушку младший папин брат дядя Алик с жизнерадостной и активной тетей Зоей. Их круглолицая четырехлетняя дочь выделялась среди детей выразительными васильковыми глазами…
Папа иногда брал Пашу в командировку в Ленинград, где всегда останавливался и передавал его на попечение тети Веры и ее дочери Наташи, которые жили в городе Пушкине. Паша с большим интересом гулял с Наташей по паркам и музеям бывшего Царского Села и искренне восхищался красотами и величием архитектуры и романтики прошлых веков.
Особенными были поездки в очень интересный дом со странным и теплым адресом – Соломенная сторожка, от которого уже веяло старой русской сказкой. Это же подчеркивало просторное деревянное жилище с отдельным светлым входом, добрую часть которого занимала широкая лестница. Необычный этот дом принадлежал Антонине Васильевне и ее дочери Марии Павловне Сахаровым.
Поражала первая громадная комната или «зала». У окна стоял черный рояль, на котором Мария Павловна играла и исполняла русские романсы, на стенах были развешаны завораживающие картины на сюжеты русских сказок, а между ними – крупные чучела голов лосей с огромными рогами. Писанные маслом картины были высотой в два метра каждая: грызущая золотые орешки белка, Царевна-Лебедь, Иван Царевич на сером волке, Витязь на распутье, танцующая Царевна-Несмеяна, Три царевны подземного царства и Птицы радости и печали Сирин и Алконост. Они всегда привлекали взгляды малыша своей поэтичностью и русским духом.
От этой красоты и необычной обстановки он часто застенчиво прижимался к пришедшим в гости вместе с ним отцу или матери.
Однажды, увидев его восторженные взгляды, Марья Павловна спросила:
– Помнишь стихи этих сказок?
Паша что-то невнятно пробормотал.
– Смелее, ты же маленький мужчина.
Он смутился.
– Да ты, совсем… маменькин сынок, – с доброй, но строгой улыбкой наступала Марья Павловна.
Она будто прочитала его застенчивость, и впервые Паша понял ее призыв к смелости и самоотверженности. Втайне ему тоже хотелось этой внутренней силы, но это было совсем не просто. Становилось немного стыдно за свою неуверенность, и он даже побаивался колких глаз: очень хотелось понравиться им.
Одновременно он чувствовал, что ей было немного жалко его, и она пытается преодолеть его скованность, но одобрением были только хорошие манеры, сообразительность и внутренняя собранность.
Прочитав его мысли по глазам, она твердо сказала:
