– А я Паша Морозов.
– Павлик Морозов? – залился заразительным смехом Алексей.
– Не Павлик, а Паша, – возразил твердо мальчик, опять не понимая в чем дело.
– Хорошо, Паша… пойдем вместе, – уловив неловкость мальчика, прервал смех Алексей.
Когда он вышел в другую комнату, Паша спросил друга:
– Чего это твой брат так смеялся над моим именем?
– Он вообще любит смеяться… Такой характер… Он и меня зовет… Гаврила.
В Третьяковке Алексей много рассказывал о картинах. Неожиданно для себя Паша в этот день нашел здесь так много желаемого для души: интересные проникновенные лица, широкие раздольные реки, дремучие леса, луга и поля.
В первом зале на Пашу смотрела грациозная царица Анна Иоанновна, добродушный молодой царь Михаил Федорович и серьезный Петр Третий, изображенный в подростковом возрасте.
Алексей обратил на это внимание:
– Вот молодой царь, почти вашего возраста, а глаза-то вовсе не детские…
Паше понравились доброжелательные портреты царей и пропитанные мудростью лица их приближенных.
– А как вы думаете, существовали художники до этого периода? – поинтересовался Алексей.
– Наверное, – неуверенно отреагировал Игорь.
Алексей объяснил, что раньше в основном писали иконы, которые являлись художественным выражением изобразительного творчества.
– Разве иконы это творчество? – заметил Паша.
– Конечно, их тоже кто-то писал, а потом начали писать портреты людей.
– Некоторые люди похожи на лики икон, – произнес Паша.
– Верно… Ты хорошо назвал их ликами. Кто тебе говорил об иконах? – прищурился Алексей.
– Бабушка… У нее в комнате красивая икона Николая Чудотворца, – тихо ответил Паша.
– А ты наблюдательный… Иконы – нечто другое, чем портреты.
– Я знаю… Бабушка мне говорила…
Алексей одобрительно посмотрел на него. Он замолчал и повел ребят по другим залам, где помимо парадных портретов правителей и придворных находились весьма интересные лица и среднего сословия.
В каждом новом зале Алексей называл художников и рассказывал о них.
Перед глазами появились портреты Левицкого, сентиментальные девушки и женщины Боровиковского. Паша больше обращал внимание на изображения мальчиков и девочек.
– Игорь, смотри, – воскликнул Паша, показывая на картину Фирсова «Юный художник».
– Они очень похожи на нас… Это начало XVIII века – всего лет 250 назад… Совсем даже недавно, – заметил Алексей.
В последующих залах они увидели первые пейзажи, в основном неаполитанские или похожие на них, а также панорамы центральных площадей, окрестности городов.
Начиная с Кипренского, стали являться уже близкие ребятам из истории лица. Они узнали Пушкина.
– Красивый, – заметил Паша.
– На самом деле он не был таким красивым, просто художник хотел этим его возвеличить, – пояснил Алексей.
Он немного рассказал о приближенном к царскому двору друге Пушкина Жуковском, портрет которого был здесь же.
Зал Карла Брюллова поразил ребят необыкновенно яркими образами женщин. Они долго рассматривали наполненные блеском картины «Всадница» и «Вирсавия».
Алексей заметил, что эти картины были очень популярны у современников художника.
– Одна из его знаменитых картин «Последний день Помпеи» находится в Русском музее в Ленинграде, – добавил он.
Когда вошли в зал Иванова, Паша был поражен размерами полотна «Явление Христа народу». Приблизившись, ребята с удовольствием рассматривали интересных и удивительно разных персонажей громадного полотна.
– Все они имеют конкретные библейские имена… Эту картину художник писал очень долго… Практически всю жизнь… Вы можете убедиться в этом, глядя на многочисленные этюды и наброски к ней, – рассказывал Алексей.
«Неужели можно рисовать одну картину всю жизнь?» – думал Паша.
– А что такое библейские сюжеты? – спросил он.
– Игорь, дай ему почитать «Легенды и мифы древней Греции».
В следующем зале Пашу поразила увиденная «Богоматерь с младенцем» работы Бруни. Мадонна как бы в забытьи, а младенец начинает собственное движение с глубоко взрослыми проникновенными глазами.
Все полотна Василия Перова были удивительно искренни и пропитаны любовью к простым людям – «Проводы покойника», «Приезд гувернантки», «Чаепитие в Мытищах», «Охотники на привале». Около них толпилось множество народа. Увидев «Странника», Паша сразу вспомнил дедушку, идущего с котомкой по святым местам за пальмовой веткой.
Паша с Игорем долго смотрели на знаменитую «Тройку».
– Да, настоящая птица-тройка, – услышали они голос Алексея.
«…Птица?» – непонятно-странное пролетело в голове у Паши.
Проходя дальше по залам, они молчаливо обратили внимание на «Неравный брак» Пукирева.
А вот противоречивый Николай Ге уже требовал разъяснений Алексея, когда мальчики увидели его знаменитые работы «Что есть истина?» и «Тайная вечеря».
– О чем спорят эти люди? – удивился Паша.
– О самых главных ценностях жизни…
– Каких?
– Духовных… Загадочного и неосмысленного человеком понятия добра и зла.
Хотя ответ мало что прояснил, Паша постеснялся спросить более подробно.
Молча прошли в следующий зал, где с интересом рассматривали батальные картины Василия Верещагина: «Двери Тамерлана», «Смертельно раненый», «Апофеоз войны» с их необычным восточным колоритом.
Виктор Васнецов поразил Пашу сказочными персонажами.
По совету Алексея мальчики заходили со всех сторон картины «После побоища» и убеждались, что погибший воин в любом ракурсе смотрится ногами вперед.
– А эту картину я уже видел у своей двоюродной тети, – заметил Паша перед полотном «Сирин и Алконост – Птица радости и птица печали».
Алексей одобрительно заметил:
– А знаешь… об этих птицах?
– Догадываюсь, – неожиданно для себя ответил Паша, вспоминая дедушкин сервиз.
– Я потом вам расскажу…
После нежных и тонких пейзажей Саврасова картины Шишкина поражали своим жизнеутверждением. Русские поля, леса и долы красовались здесь в полную силу. Паша долго стоял перед картиной «Сныть-трава».
– Игорь, смотри, трава, как живая.
– Да, кажется, что вот-вот на лист сядет божья коровка, – подтвердил Алексей.
Вместе внимательно рассматривали Суриковскую «Боярыню Морозову».
– Это – настоящая Русь, – говорил Алексей, – От юродивого до вельможи и беззаботно бегущего радостного мальчика. Посмотрите, а сани едут или нет?
– Едут, – уверенно откликнулся Паша.
– Это обстоятельство больше всего беспокоило автора картины. В этом заложен глубокий смысл.
В зале Ивана Крамского Алексей обратил внимание на портреты выдающихся людей. Он рассказал, что основатель «передвижничества» не побоялся покинуть Академию художеств и объединить вокруг себя единомышленников.
– Смотрите, какие одухотворенные интересные лица настоящих русских…
Молчаливые, уверенные в себе… Сколько неподдельной гордой красоты в «Неизвестной». Образ так близок к Настасье Филипповне, Анне Карениной…
– А кто это?
– Узнаете скоро на уроках литературы… Не менее сильные лица простолюдинов в образе стойкого и непреклонного «Лесоруба», – говорил Алексей.
– Смотрите, а вот «Русалки» и Пушкинский «Дуб зеленый», – заметил Игорь.
В зале Врубеля мальчики неожиданно попали под власть художественной мистики образов. Она включала помимо картин скульптуру и керамику. Впечатление было яркое и неоднозначное.
– Игорь, как тебе Демон? – спросил Алексей.
– Страшный…
– Скорее, он свободный, и глаза говорят, что вовсе он не «Поверженный», – пояснил старший брат.
Картины Врубеля мальчики изучали с интересом. Их фантазия активно пополнялась новыми необычными образами.
А вот долгожитель, великий труженик и непревзойденный мастер кисти Репин. Он подобно Льву Толстому выделяется разнообразием жанров…Посмотрите на «Стрекозу», а вот этюды к «Заседанию Государственного Совета»… подлинная история в лицах, – медленно рассказывал Алексей.
Ребят заинтересовал «Иван Грозный убивает своего сына».
– Однажды какой-то посетитель бросился на эту картину и порезал ножом, крича «Довольно крови!», – сообщил Алексей.
– А как же она осталась в галерее?
– Реставрировали.
– Совсем незаметно, – внимательно рассматривая полотно, заметил Паша.
–И не случайно остались в русском лексиконе навсегда отрезанные после революционных событий родные для него «Пенаты», – рассказал Алексей о последнем пристанище художника в теперешней Финляндии.
В следующем зале он сразу сказал:
– А вот и чрезвычайно одаренный, искренний и чуткий его ученик – Валентин Серов.
– Какой интересный мальчик… Мика Морозов, – прочитал под картиной Паша.
– Портреты Серова – это всегда неожиданное открытие, – оживился Алексей.
В зале Владимира Маковского ребятам приглянулись «Дети, бегущие от грозы», притягивающие своим живым испугом.
Выделялась живопись Нестерова со своим неповторимым слоем верующих русских людей и большим рядом творческих личностей Толстого, Горького, Павлова, Мухиной.
По мнению Алексея, более поздние художники: Коровин, Лансере, Сомов и другие находились под влиянием западной живописи и постепенно уходили от классических форм, уподобляясь, скорее, моде.
– Русский же классический пейзаж, несмотря на влияние импрессионизма, развивался в работах Крыжицского, Остроухова, Дубовского, Юона, Бродского, – продолжал он, …Паша, как тебе русская природа?
– Понравились… всякие виды
– Это называется пейзажи, – поправил Алексей.
– Ну, пейзажи.
– А не чувствуешь в чем разница?
– А разве есть разница?
– …Пейзаж рисовал человек, руководствуясь собственной фантазией, интуицией… что-то выделил красками ярче, то есть придал пространству природы собственное понимание, свое ощущение…
