–И сколько же нужно заплатить Великому Магрибу, чтобы начался шторм? – Заинтересовался кормчий.
Триерарх, хмуро разглядывающий остатки каласа тоже повернулся к волшебнику, в ожидании ответа, матросы, стоящие возле кормчего, придвинулись поближе и даже бесстрастный слуга волшебника перестал скрести ножом очередную деревянную фигурку.
– Хороший шторм, уважаемый Хаим, стоит намного больше чем бирема со всем оснащением. – Вежливо ответил магрибец и, видя ошеломление и возмущение на лицах окружающих его финикийцев, пояснил.
– Хороший, правильно организованный шторм может потопить целый флот, а не только одну бирему, поэтому и должен стоить дорого. Впрочем, если у уважаемого Хаима есть лишнее золото, и он готов передать это золото через меня Великому Магрибу, то я всегда готов выполнить его прихоть.
– У уважаемого Хаима, – недовольно буркнул триерарх, – ни лишних денег, ни просто денег никогда не водилось. А вот прихотей и долгов у него больше, чем чешуи у рыбы-серебрянки. А вы, бездельники, – рявкнул он на матросов, – почему уши развесили, быстро спустить лодку, осмотреть судно. Ганний, назначаю тебя старшим в осмотровой команде, после осмотра доложишь обо всем, что заметил.
Пока досмотровая команда спускала лодку на воду и проводила осмотр останков судна, триерарх успел обойти всю бирему и проверить готовность экипажа к бою. Когда лодка вернулась к биреме, триерарх уже снова стоял на кормовой надстройке. Туда же поднялся гортатор и командир гоплитов Киний, уже облаченный в легкий абордажный доспех. Следом за ними, не дожидаясь, пока на борт поднимут лодку, по лестнице забежал Ганний.
– Триерарх Ений, докладываю, потопленное судно – купеческий калас из Персии. Груз снят, кладовые пусты. После абордажа калас насажен на таран и подожжен. Те, кто выжил после абордажа и пытались укрыться в море, были расстреляны лучниками. Все стрелы нападавшими затем были собраны.– Ганний перевел дыхание и преданно выпучил глаза на триерарха.
– Хорошо. Молодец. Хвалю. – Триерарх строго оглядел Ганния и, явно сдерживаясь, продолжил, – давай дальше, не тяни кита за хвост.
– Погибший моряк обломил стрелу, зажал ее в кулаке, и ее не заметили. Тело моряка мы отдали морю, а обломок стрелы забрали себе.
Ганний протянул триерарху обломок стрелы с опереньем и отошел на шаг назад. Триерарх покрутил стрелу, демонстрируя оперенье всем присутствующим.
– Стандартная армейская стрела италиков. Разумею, что боевой запас италиков мог попасть и к простым пиратам, но обычные пираты так правильно нападение не организовывают. Мы бы и сами действовали также. Считаю, что это был боевой корабль италиков. Ваше мнение?
– Согласен. – Кивнул гортатор.
– Будем готовиться к бою с италиками – согласно кивнул и командир гоплитов.
– Согласны они. – Скептически хмыкнул кормчий. – Сначала тех, кто это сделал, догнать надо, а потом уже разбираться, италики они, или не италики. Здесь как раз такое место, считай развилка путей, можно идти тремя возможными путями. Вот каким курсом они сейчас идут и как далеко от нас находятся? – Обратился он уже непосредственно к волшебнику.
Волшебник пожал плечами и недоуменно развел руками. И когда с надеждой ожидающие его ответа стали разочарованно отводить от него взгляды, магрибец улыбнулся, похлопал кормчего по плечу и лениво произнес:
– Италийский корабль прямо по курсу. Недалеко. Желаешь встретиться с италиками?
– Желаю, – радостно закивал комчий, – но платить тебе за это, уважаемый волшебник Маг, я не могу, денег то у меня нет, как тебе уже сообщили об этом прискорбном для меня случае, добрые люди. И, кстати, о моем вопросе, я тебя просто так спросил, а ты использовал свое волшебство и ответил. Об оплате за использования твоего искусства волшебства для определения места, где находятся италики, мы ведь с тобой не договаривались. Справедливо?
– Справедливо, уважаемый кормчий Хаим . Никакой оплаты. Хотя бы потому, что в моем тебе ответе нет никакого волшебства. – Улыбнулся Маг в ответ на довольную улыбку кормчего.
– Как нет волшебства? – Нахмурился триерарх, – тогда откуда ты знаешь, где италики? Или не знаешь?
– Уважаемый Ения, ты сам сказал, что ты, будь ты на месте напавших на купца, действовал бы также, как они. А что бы ты делал после того как поджег остатки судна у берегов Италики и дым при отсутствии ветра не рассеялся бы а осел на воду густым туманом, как мы видим это сейчас?
– Отошел бы в сторону за стену тумана, спустил бы паруса и посадил бы наблюдателя на мачту. – Начал размышлять триерарх.
– А когда на дым подошел бы другой корабль, подождал бы, пока он спустит паруса, ляжет в дрейф, и тогда, разогнавшись на веслах, выскочил бы из тумана и насадил бы на таран неподвижный корабль! – Яростно закончил он и закрутил головой, оглядывая море.
– Гортатор, гребцов на весла, разгоняй бирему. Ганний, матроса на вершину мачты, пусть ищет италиков. Киний, лучников на нос, щитоносцев на корму. У нас не убраны паруса, италики пока не понимают когда атаковать, но рискнут напасть в любой момент. Но пока они стоят на месте! Маг дай нам ветер в паруса. Всем одеть защиту.
Маг кивнул, и задувший ветер начал наполнять паруса. Заскрипела мачта, зашумела, раздуваясь под ветром, парусина, бирема плавно двинулась вперед. Звеня доспехами, на кормовую надстройку поднялись четыре гоплита с квадратными ростовыми щитами и встали возле кормчего. Забил барабан гортатора, гребцы дружно взмахнули длинными веслами и добавили хода биреме
– Да не толпитесь вы возле меня, из-за ваших щитов никакого обзора нет. Что вы так плотно прижимаетесь ко мне, я начинаю подозревать вас в противоестесственной увлеченностью видными мужчинами, – недовольно заворчал Хаим на гоплитов, – отойдите пока в сторону, вы не в моем вкусе.
– Да нужен ты нам. Ты так привлекателен, что если тебя выставить на нос биремы, италики от ужаса сами попрыгают в воду при виде твоей лысины и всклокоченой бороденки. Киний обещал лишить нас оплаты, если тебя проткнет хоть одна италийская стрела.
– Ения, вразуми этих негодяев, они посмели обозвать меня, кормчего «Разящего», пугалом! Я прикажу матросам выбросить их за борт, чтобы они приставали со своими гнусными непотребствами к нереидам!
– Уймись, Хаим, они просто сказали, что твой героический облик внушает врагам ужас. Чем ты недоволен?
Гоплиты довольно захохотали, а триерарх подошел к Магу.
– Здесь скоро будут летать стрелы, а возможно и стучать мечи. Тебе и твоему слуге лучше спуститься в трюм. На палубе должны остаться только те, кто будет драться, думаю, это справедливо.
Маг согласно покивал, но уходить с палубы не стал и, улыбнувшись, ответил на скрытый вопрос триерарха.
– Справедливость превыше всего. Великий Магриб не враждует с италиками, у нас с ними нейтралитет, поэтому я не имею права нападать на их корабль. Но Финикия является союзником Великого Магриба, и я, разумеется, обязан помогать союзнику. Поэтому драться будете сами, но удачу я вам смогу обеспечить и она будет на вашей стороне, только распорядитесь ею правильно. И просьба – выдай моему слуге абордажную саблю и круглый щит, чтобы он не скучал.
– Вижу мачту прямо по курсу – донесся с высоты голос дозорного.
– Убрать паруса – заорал матросам Хаим, на которого гоплиты надевали доспех и затягивали ремни. Барабан гортатора ускорился, и взмахи весел стали чаще. На чужом корабле тоже забил барабан, и вражеская бирема начала разгоняться навстречу «Разящему». Маг встал за спиной гоплита. Рядом с ним встал Гамид, уже получивший шит и надевший на себя перевязь с абордажной саблей. На обоих кораблях застучали по рукавицам лучников тетивы луков после выстрела и полетели первые стрелы. Более маневренный из-за разгона «Разящий» начал по дуге заходить для удара тараном в борт чужой биреме, и кормчий италиков за стеной овальных щитов навалился на рулевое весло, круто разворачивая свой корабль навстречу биреме финикийцев. Маг раздвоил зрение и увидел разноцветное полыхание коконов душ над головами людей, увидел блеклую синюю дымку над кормой италийской биремы и, сосредоточившись, потянул дымку удачи на себя.
Рулевое весло чужой биремы внезапно потеряло сопротивление и легко развернулось, сбив с ног двух гоплитов и отбросив кормчего к борту. Бирема потеряла управление и подставила борт под удар. Лучники «Разящего» тут же осыпали стрелами лишившуюся защиты щитов корму и присели за фальшборт.
– У них сломалось рулевое весло! – в восторге заорал кормчий Хаим – Всем держаться или лечь на палубу!
– Закрепиться! – вторил ему гортатор.
Гоплиты уперлись щитами в палубу и присели.
«Разящий» с последним гребком рванулся к противнику, ломая выставленные италийцами весла, и ударил чужую бирему обитым медью тараном. Обшивка италийского корабля треснула, оба корабля захрустели от удара, мачты опасно качнулись, но устояли.
– Грести назад! – закричал гортатор и застучал в барабан. Лучники поднялись из-за фальшборта и в упор сделали залп по поднимающимся с палубы италикам. На носу биремы выстраивался во главе с Кинием отряд гоплитов, прикрытых щитами и ощетинившихся копьями. Туда же бежали по планширу матросы с топорами, а со стороны опомнившихся италийцев уже летели веревки с крючьями, чтобы связать оба корабля и не дать финикийцем отойти для нового удара. Наиболее отчаянные италики, размахивая мечами, с ревом перепрыгивали со своей палубы на нос финикийской биремы, пытаясь отбить место для переправы абордажной команды, и падали под ударами копий строя гоплитов. По команде италийского капитана под прикрытием щитов гоплитов матросы потащили с носа абордажный мостик с острыми металлическими жалами. Лучники финикийцев выстроились вдоль борта и в ускоренном темпе начали обстреливать абордажную группу, замедляя ее продвижение. Матросы обрубили канаты, заброшенные с италийского корабля, «Разящий» вздрогнул и медленно начал вытягивать свой застрявший таран из тела италийской биремы. Раненая бирема словно застонала от боли разочарованными голосами своего экипажа, а «Разящий» огласился торжествующими воплями финикийцев.
– Что дальше, Хаим? – Маг вышел из-под защиты гоплитов и оценивающе оглядел
частокол стрел, торчащий в щитах. – Бирема италиков затонет?
– Нет, наши с ними корабли достаточно живучие. Италики сейчас заменят рулевое весло, заведут пластырь на пробоину, будут откачивать воду и попытаются предотвратить второй таран.
– Или перевести его в абордажную схватку. – Добавил поднявшийся на корму триерарх. – Давай, Хаим, добей их. Они потеряли маневренность, грести у них могут только гребцы верхней палубы, их кормчий либо ранен, либо убит, я сам видел, что в него попала пара стрел. И благодарю тебя, Маг, ты, действительно великий волшебник. Никогда не слышал, чтобы на биреме во время боя само по себе сломалось кормило. Действительно, как говорит Хаим, расскажешь кому, так и не поверят, сочтут брехливой селедкой.
– Ты, как хочешь, Ения, а я не утерплю рассказать про такое, еще и привру, чтобы было интересней. Все, Ения, достаточно отошли, командуй атаку.
– Гортатор, – крикнул триерарх, – вперед, разгоняй бирему. Лучникам пополнить запас стрел и не давать италикам высунуться из-за борта. Гоплитам держать нос!
Весла гребцов вспенили волны, и «Разящий» рванулся в атаку на заметно осевшую в море бирему италиков. Вода уже вплотную подошла к уровню нижних весельных портов, но гребцы не убрали весла, а подняли их для ослабления таранного удара, и бирема стала похожа на морского ежа. Возле пролома в воде матросы, обвязанные для страховки веревками, несмотря на обстрел, укрепляли на пробоине пластырь из просмоленной парусины. Время от времени на борт поднимали подстреленных матросов, но на его место тут же спрыгивал в воду следующий матрос. На замененном рулевом весле работало сразу несколько человек, пытаясь развернуть корабль и убрать борт с линии атаки финикийцев. Бирема поворачивалась, но слишком медленно. Хаим, направив «Разящего» по дуге, легко обошел гребенку весел, и таран ударил вражескую бирему в борт ближе к носу. Обшивка уже поврежденой биремы лопнула от удара и начала рассыпаться. На поверхность моря всплыли обломки досок, куски пакли. Мачта обреченной биремы качнулась, не выдержав удара, переломилась попалам и обрушилась на палубу, завалив штурмовой мостик италиков.
– Отгребать! – Ударил в барабан гортатор. Гребцы дружно навалились на весла и «Разящий» легко подался назад, извлекая таран из обширной пробоины и отходя на удобную для стрельбы дистанцию. Бирема италиков резко накренилась на левый борт, и вода хлынула в весельные порты. Из затопленного трюма на накренившуюся палубу начали выбираться гребцы, чтобы тут же попасть под стрелы, прицельно выпускаемые лучниками, выстроившимися вдоль борта «Разящего». Бирема между тем все больше кренясь на нос, медленно опускалась в море. Когда над водой осталась только кормовая надстройка, погружение прекратилось. К тому времени на корме собрались все выжившие. Они смогли даже сколотить из досок защиту от стрел и пытались отстреливаться из нескольких оставшихся целыми луков.
– Лучникам прекратить стрельбу, – распорядился триерарх, – незачем впустую расходовать стрелы. Киний, готовь своих бойцов к абордажу. Хаим, подведи «Разящего» левым бортом к их корме. Штурмовой мостик на левый борт. Ну что, воздадим храбрым италикам последние почести? – Ений вытащил из ножен меч и поднял его над головой.
– Смерть италикам! – Заорали гоплиты, и их мечи в слитном шелесте покинули ножны.
Гамид тоже достал из ножен кривую абордажную саблю и вопросительно взглянул на Мага. Маг кивнул, и Гамид спустился с кормовой надстройки и тоже встал у левого борта.
Хаим плавно повернул кормило и «Разящий» начал приближаться к торчащей над волнами корме италиков. Гребцы втянули внутрь весла с левого борта, и биремы в полной тишине мягко коснулись бортами друг друга. И тут же с «Разящего» упал на корму италийской биремы штурмовой мостик, глубоко утопив в дерево палубы свои острые бронзовые жала. А с борта на заметно осевшую корму стал перепрыгивать абордажный отряд финикийцев.
– Не боишься потерять слугу, волшебник? Италики будут драться отчаянно, и сдаваться не будут, да и нам самим пленные ни к чему, только лишняя обуза. – Хаим расслабленно облокотился на рулевое весло, даже не пытаясь выйти из-за щитов гоплитов, напряженно наблюдающих за боем.
– Если он допустит, чтобы его убили, значит, он плохой слуга, а плохой слуга мне не нужен. Но мне кажется, он не позволит себя убить.
Хаим выглянул в разрез щитов:
– Италиков прижали к борту. Это конец.
– Конец будет, когда падут все италики. А до этого не смей высовываться из-под щитов.
Гоплиты со стуком сдвинули щиты перед носом Хаима и оттерли его обратно к веслу.
– Италики могут достать тебя в самый последний момент, а нам потом отвечать перед триерархом.
Когда «Разящий» поднял паруса и взял курс на Библ, за его кормой на поверхности моря догорали обломки италийской биремы.
Триерарх подошел к стоящему у борта Магу и, проследив его взгляд, произнес.
– С чего началось, тем же и закончилось.
– Это было справедливо. А справедливо ли пострадать за справедливость?
– Да, этот бой мог для меня закончиться так же, как и для италиков. – Ений прикоснулся к повязке на своей голове. – Возможно, так и случится в следующем бою, если удача будет не на нашей стороне. Знать бы, когда ты навсегда уйдешь в море, проще было бы жить.
– Обычно, люди не желают знать предела своей жизни, так спокойнее жить. А у вас, у моряков, странное отношение к смерти, вы свыклись, сроднились с риском. Это на суше можно проиграть схватку и выжить. Отступить, спрятаться, убежать. А у вас дальше палубы убежать невозможно, а спрятаться можно только в глубине моря.
– Вот мы все когда-нибудь там и спрячемся. – Улыбнулся Ений.
Маг тоже улыбнулся шутке триерарха и почувствовал уже знакомое ощущение отдаления от текущего времени. Маг усилием воли остановил развитие отрыва от действительности, забалансировал сознанием на грани и, поняв, что может заставить отодвинуть начало состояние предвидения, успокоился, взмахом руки подозвал Гамида и позволил своему любопытству узнать, что там, за гранью. Сознание соскользнуло в серую глубину межвременья, восприятие мира исчезло, потом ощущения начали медленно появляться вновь.
Перед глазами то расплывались, то ясно проступали из серого тумана сухие коленчатые стебли пожелтевшей травы. В ушах шумело, сквозь шум с трудом пробивались какие то звуки, то ли крики, то ли лязг. В груди крутилась режущая боль. Вдох, и боль делает оборот, заставляя съеживаться сердце. Туман проясняется и видна блеклая трава. Выдох, и трава пропадает в тумане, боль немного затихает. Маг попытался убрать траву, чтобы увидеть, что там дальше. Тяжелая, непослушная рука выползла из под груди. Потом в поле зрения появилась измазанная алым ладонь. Желтый перстень на пальце. Ладонь судорожно сгребла пучок желтых стеблей, запачкала их кровью. И все потемнело.
Маг очнулся, сделал осторожный вдох и, не ощутив боли, с облегчением вдохнул полной грудью сладкий морской воздух. Невозмутимым Гамид, стоящий возле Мага, прекратил скрести ножом по деревяной фигурке, сдул с нее стружку и отошел в сторону. Его место занял озадаченный триерарх.
Маг покрутил головой, приходя в себя.
– Что-то случилось?
– Ты перестал разговаривать и как будто бы обмер, а твой слуга не дает подойти к тебе. – Сообщил Магу триерарх.
– Это правильно. Когда я вхожу в транс, мне лучше не мешать и ко мне лучше не подходить, а то Гамид может понять неправильно и сделать что-нибудь нехорошее.
– Ну, что он может сделать, я уже видел на италийской галере, поэтому не особо настаивал. И зачем ты в этот самый транс уходишь?
– Из любопытства. Твоего любопытства. – Маг внимательно рассматривал золотой перстень на правой руке триерарха. – Это ведь ты захотел узнать, когда ты навсегда уйдешь в море, так вот, ты умрешь не на море, а погибнешь на суше в бою.
– Неожиданно. – Ений задумчиво покрутил перстень на пальце – Ну что же, жалко, что я не соединюсь с морем, но пасть на суше в бою, тоже достойная смерть. А подробности можно узнать? Когда буду драться, с кем буду драться? Кто победит в бою?
Маг рассмеялся, а Гамид с уважением посмотрел на спокойного триерарха.
– Что, подробности дорого стоят? Неужели опять дороже биремы?
– Нет, для тебя пророчество было бесплатным. Но боги разрешают смотреть судьбу смертных не чаще одного раза в день, а слуги бога судьбы, ткущие линию жизни и смерти человека, не любят показывать сотканный ими узор посторонним.
–До Библа, если ветер не переменится, «Разящий» дойдет за семь дней. Что я могу для тебя сделать, Маг из Магриба, чтобы узнать за это время немного больше подробностей о своем последнем дне?
Маг посмотрел на раздутые ветром паруса биремы, помедлил и решительно кивнул.
– Я готов шесть раз вопросить богов о твоей судьбе. И если на шестой день бирема придет в Библ, то я сообщу тебе ответ богов. Считаешь ли ты это справедливым? Что же касается ветра, то он не изменится и если будет нужно, то усилится.
Теперь уже задумался триерарх. Он снова покрутил перстень на пальце, посмотрел на внимательно прислушивающегося к разговору кормчего и тоже кивнул.
– Это справедливая плата. «Разящий» придет в Библ за шесть дней. Придется гребцам потрудиться.
За шесть последующих дней Магу удалось девять раз войти в состояние растроения зрения и, проскользнув через серый сумрак безвременья, прикоснуться на короткий миг к ощущениям триерарха в роковой для него день. Мудрецы Магриба учили, что проснувшийся дар, чтобы он не угас, необходимо раздувать, разрабатывать, заставлять расти и пытаться управлять им, пока хватает жизненных сил. И только почувствовав, что он не исчезнет, можно дать перерыв для его самостоятельного постепенного роста. За шесть дней девять трансов предвиденья очень сильно вымотали Мага, но зато с каждым разом видения становились все более длительными и к тому же управляемо смещаемыми по времени, позволяя видеть события, предшествующие гибели триерарха. На третий день видений Маг почувствовал не жгучую боль в груди и не слабость умирающего тела, а приятное напряжение мыщц всадника, скачущего в конном строю. Разгоряченное лицо обдувал горький полынный ветер, впереди через пожелтевшее поле навстречу триерарху скакал конный отряд пестро одетых воинов, выставив короткие пики. Одна из этих пик в коротком конном бою и пронзила грудь триерарху. Маг несколько раз пытался исправить ситуацию, ему удалось даже немного повлиять на движения всадника и даже увести во время скачки триерарха из передовой группы вглубь конного строя. Но каждый раз удар в грудь сбрасывал тело триерарха в пыльную траву, и после мучительной агонии Маг открывал глаза на биреме, с облегчением вдыхая свежий морской воздух. На пятый день Маг нырнул глубже в серый сумрак и ощутил триерарха еще до начала битвы. В палатке, где обсуждался план боя, стоял шум, резко пахло лечебными притираниями, и Маг с трудом улавливал смысл разговоров. Но главное для дальнейшей судьбы триерарха он все же смог понять. У Ения был выбор, возглавить конную группу или пеший отряд на правом фланге. Привычка к риску его и подвела. Обладая хорошим боевым конем и несколькими конными слугами, он выбрал конницу. Хороший моряк редко бывает хорошим кавалеристом. В бою с воинами, степняками, чувствовавшими себя в седле так же уверенно, как моряк на палубе, у Ения не было возможности выйти из боя невредимым.
В девятый сеанс Маг вложил все оставшиеся силы и дополнительно рискнул попробовать применить техники мантиков по изменению течения реальности. Наставники никогда не упоминали о такой возможности, но наставники о многом умалчивали, как убедился за последнее время Маг. Применение волшебства мантиков во время сеанса предвиденья дало странный результат. Маг словно завис в сером ничто, его движение к сознанию триерарха замедлилось, и одновременно серое ничто стало раздвигаться в стороны, ощущение движения возобновилось и, наконец, Маг услышал звуки и в глаза ударил свет.
Звенел металл, орали раненые и те, кто их ранил. Спрятавшееся за низкими облаками солнце освещало поле, на котором разъяренные люди старательно резали друг друга.
– Ения! Первая линия смята! Если прорвут вторую линию, то и третья не удержится! – торопливо докладывал воин в помятом шлеме.
– Вижу! Это их последний натиск. Третья линия! – голос триерарха перекрыл звуки боя – уплотнить вторую линию и держаться! Они уже выдохлись. Победа с нами!
Неплотная третья линия, состоящая из недавно выведенных из боя гоплитов, подтянулась к фронту и подперла дерущихся бойцов.
Ения вырвал клинок из ножен и, оглядев последний резервный десяток гоплитов, махнул мечом – К центру линии. Наш черед.
В центре линия дрогнула, и воины в чешуйчатых доспехах проломили строй гоплитов. Мелькнуло залитое потом и забрызганное кровью лицо воина в открытом шлеме, Ения принял удар кривой сабли на привычный руке круглый абордажный щит и, сделав шаг в сторону, мощным ударом меча проколол боковую броню противника. Ударом щита отбросил еще стоящего, но уже убитого воина на втекающих в брешь врагов и сделал шаг вперед, закрывая разрыв. Обмен ударами с воином в когда-то блестящей золоченой броне, теперь покрытой разводами пыли и крови, удар щитом в щит противника, сдвигая его в сторону, и укол в образовавшуюся щель. Противник падает на спину, и из-за его плеча стоящий сзади стремительно бьет копьем в открытую грудь триерарха. Видение на мгновение туманится, а потом Маг снова чувствует режущую боль в груди и видит поломанные соломины желтой травы перед лицом. Кто-то расстегивает ремни доспеха и бесцеремонно переворачивает его на спину, сознание заволакивается серой мутью и сквозь нее глухо звучит голос:
–Какой доспех испортили, Ения расстроится, когда очнется.
– Зато живым остался. А за победу полис ему новый доспех подарит, еще лучше этого.
Маг свободно вдохнул и открыл глаза. Кричали чайки, плескалась вода, шумел ветер в снастях. Перед Магом, заслоняя его от яркого солнца, стоял Гамид. Кроме них на корме был только хмурый Хаим у рулевого весла. Зато на носу сгрудилась у левого борта целая толпа, что-то оживленно обсуждая и размахивая руками. Маг поднялся с палубы и потянулся, разминая затекшие мышцы.
– Чем они так заняты?
– Решают, какой величины метку победы рисовать на борту, и каким цветом она должна гореть, когда мы будем входить в порт Библа.
Маг подошел к борту. По левому борту на подвесной скамейке над пенистыми волнами болтался матрос. Одной рукой он держался за веревку, а в другой держал кисть, которой беспечно размахивал в такт спорам, бурлящим на палубе.
– А что же ты, Хаим, почему не участвуешь в обсуждении? Я уверен, твоя опытность была бы полезна при обсуждении и позволила бы принять верное решение. Что бы ты посоветовал триерарху? Какого цвета, и какого размера должна быть метка, чтобы это соответствовало одержанной победе?
– Я триерарху уже свое мнение высказал – досадливо сморщил нос Хаим, – но у него свое мнение, а у Киния свое. Я считаю, что, победа должна носить синий цвет, цвет таранного удара, как это и было на самом деле, Киний, разумеется, желает видеть пурпур абордажа и ссылается при этом на рану триерарха, которую тот получил в том бою, а сам триерарх считает, что должно быть трехцветие. И синий, и пурпур и черный цвет, цвет силы Магриба. А если бы тебя, Маг спросили, ты бы что предпочел, черную метку или смешанное трехцветие?
