Дана Обава "Мышь в Муравейнике 2: Жук"

– У задохликов скоро первые экзамены, – поясняет он шепотом для меня. – И они будут проходить в виде соревнования между отделениями учебной части. Все будут писать письменные ответы, но по одному представителю на каждый экзамен будет выставлено отвечать устно. Вот, выбирают лучших. Точнее не самых худших. От того, чье отделение выиграет, будут зависеть дальнейшие назначения обучающих офицеров.

Что ж, в таком случае кислые мины офицеров в принципе можно понять, однако ведут они себя все же по-хамски. Даже старшие, пока курсант мучается за кафедрой, показывают всем своим видом полнейшую неудовлетворенность его ответом, вздыхают, закатывают глаза и все в таком духе. Хотя уверена, парень не совсем уж полную чушь говорит.

Явно закончив свой ответ, курсант нервно облизывает пересохшие губы. Редженс еще несколько секунд сверлит его взглядом, не давая никакой оценки, как будто издевается. Потом задает новый вопрос:

– Что будет следователям, передавшим дело в суд, но установившим не все перечисленные обстоятельства?

Курсант нервно сглатывает, как будто это его в чем-то обвиняют.

– Они получат штрафные баллы, – говорит он и, снова не дождавшись реакции, добавляет: – В случае набора соответствующего их уровню количества баллов, получат понижение в статусе.

Редженс позволяет своему лицу выразить легкое негодование.

– Сорок кругов по залу! – гневно приказывает он и поворачивается к остальным курсантам, которые в полнейшем ужасе шелестят конспектами.

– Это был неверный ответ? – шепотом обращаюсь я к Лексу. После того, как Кирилл заставил друга читать процессуальный кодекс, в качестве наказания за наше самовольное расследование, я считаю его почти экспертом в местном законодательстве.

– Скорее неполный, – отвечает друг в голос, но, поскольку мы впали у офицеров в немилость, оборачиваются на нас только ближайшие курсанты. – Не все обстоятельства подлежат установлению, а только имеющие значение для конкретного дела, – просвещает их Лекс. – Так что, может быть, и ничего этим ханурикам не будет.

Хорошо, что мыслью нельзя никого убить. По крайней мере, без применения специальной техники. Запулить в Лекса чем-нибудь материальным никто также не решается, поскольку это было бы явным нарушением выбранной офицерами тактики, малодушие и непоследовательность.

– Ты! – на этот раз выбор Редженса падает на одну из курсанток, ту, которая посмотрела на Лекса со слишком большим интересом. Она также подскакивает и бежит занять место за кафедрой.

– Виды показаний.

Курсантка поднимает взгляд куда-то выше голов присутствующих и начинает без запинки перечислять.

– Кто из них не несет ответственности за дачу заведомо ложных показаний? – уже без паузы задает второй вопрос офицер.

– Подозреваемый и обвиняемый, – уверенно отвечает девушка.

– И? – нетерпеливо вопрошает Редженс.

Девушка теряется и также неминуемо отправляется на сорок кругов вокруг собравшихся.

– И… больше никто, – вздыхает Лекс. Пробегающей мимо курсантке он показывает два больших пальца, типа все равно молодец она.

Среди нервных курсантов я наконец замечаю Кейт. Она, как бы разминая ноги, пересаживается чуть в сторону, чтобы ее стало лучше видно из-за широкой спины ее подруги по учебе. Конспекты у нее аккуратно лежат стопочкой, и она кажется вполне уверенной и без них.

– Нулевая, – тут же зовет Редженс.

Кейт без промедления занимает место за кафедрой.

– Как определяется место проживания несовершеннолетнего? – тут же следует вопрос.

– С момента рождения до достижения ребенком возраста девяти лет несовершеннолетний проживает с матерью, – четко проговаривает Кейт смело глядя прямо на Редженса, – с девяти лет до дня окончания общего образования – с отцом. При отсутствии одного из родителей, право содержания переходит ко второму родителю, при отсутствии обоих – защитником несовершеннолетнего до завершения им образования считается руководитель сиротского приюта того сектора, к которому принадлежал родитель, имевший более высокий статус, или того сектора в котором ребенок был найден, если родителей установить не удалось.

Надо же, это прямо наша тема. А я ведь даже не думала о том, что сиротский приют для каждого сектора Муравейника свой, и мы вполне могли попасть в какой-то другой, ведь нашли нас где-то у границы секторов. А значит, мы могли бы попасть не к доброй госпоже Илоне, и работали бы мы не на ткацкой фабрике, и не попались бы мы Кейну, и не приехали бы работать сюда.

Я почти с благодарной нежностью смотрю на сутулую спину Кейна, и тот почти оборачивается.

– В каких случаях этот порядок может быть нарушен? – второй вопрос Редженса.

– По обоюдной договоренности между родителями, а также защитник или один из родителей может оспорить передачу ребенка второму родителю, если докажет, что при проживании с последним жизнь и здоровье ребенка может оказаться под угрозой, – бодренько поясняет Кейт.

– И? – опережая Редженса, громко интересуется Лекс.

– Только в этих двух случаях, – невозмутимо отвечает Кейт под сдержанное хихиканье курсантов.

Редженс проявляет неожиданную снисходительность, и Кейт – единственная – отправляется не бегать, а обратно на свое место, старательно сдерживая торжествующую улыбку. По дороге ее подруга Райли поздравляет ее.

Издевательства над курсантами в том же духе продолжаются еще часа два, при этом страсти только подогреваются, офицеры не устают гневаться и раздражаться, а курсанты не забывают нервно дрожать. Только вид наказания за недостаточно полный или неуверенный ответ меняется с бега на отжимания, потом подтягивания и обратно на бег. Мы с Лексом, которому довольно быстро надоедает это действо комментировать, отходим в коридор и ждем окончания на полу возле распахнутых дверей. Как раз есть время рассказать другу про мою утреннюю встречу и гипотетическую возможность поучаствовать в какой-то непонятной игре. Лекс особого интереса к этой новости не проявляет.

– Надо еще посмотреть какого рода там задания даются, – вполне разумно заключает он.

Устав ждать, мы чуть не пропускаем момент, когда обстановка в зале меняется. Отпущенные наконец курсанты собирают раскиданные и перемешанные по полу конспекты и разбредаются по комнатам. Офицеры собираются вокруг стола. Довольная Кейт подбегает к нам и заталкивает поглубже в коридор.

– Как я выглядела со стороны? – возбужденно спрашивает она.

– Нормально выглядела, даже хорошо, – Лекс удивленно взирает на нее. – Ты что, намылилась выступать от отделения? Что это тебе даст теперь? Ты же и так в группу Редженса попадешь.

– А на фиг она мне теперь нужна, – отмахивается Кейт. – Есть вариант получше. Конечно, после учебки придется еще практику отработать, но потом я хочу пойти в защитники.

– Защитники? Как госпожа Илона? – недоумеваю я.

– Нет, – Кейт показывает раздражение, но все же снисходит, чтобы для меня объяснить: – Защитники – это все, кто защищает чужие права и интересы, и работа в сиротском приюте – это не самая низшая ступень, но почти. Я же хочу попасть к тем, кто защищает права граждан от произвола стражей. Конечно, все равно придется начать снизу, но если попасть в хорошую контору, то появится шанс быстро продвинуться наверх. На самый верх я имею в виду.

– Я правильно понимаю, что защитники – это все та же гильдия стражей? – прерывает Лекс.

– Да, поэтому, чтобы попасть в хорошую контору, мне нужно хорошо проявить себя здесь, в учебке, и на практике. И если я выиграю соревнования по знанию права от своего отделения, это попадет в мое личное дело и будет говорить о моих способностях гораздо красноречивее, чем просто высокие баллы!

Что ж, целеустремленности нашей подруги можно только позавидовать. И Редженс по-видимому на этом ее новом пути не собирается ей ставить палки в колеса. Может, хочет хотя бы таким образом выкинуть ее из своей группы? Вот только если у Кейт все получится, однажды они могут встретиться, будучи на разных сторонах баррикад. Хотя вряд ли это его беспокоит, если он не верит в ее способности.

– Но это только первый пункт моего плана, – воодушевленно продолжает Кейт. – А второй состоит в том, что ты познакомишь меня с Виллингером! – заявляет она и смотрит на меня.

– Это еще кто такой?! – спрашивает за меня Лекс. Я лично понятия не имею.

– Ну как кто?! – возмущается Кейт. – Один из директоров среднего звена Первой Правовой Конторы!

– Мы должны его знать?! – в том же тоне говорит Лекс.

Подруга раздраженно цокает языком.

– Он же играет в любительском театре “Забрало”, в одном представлении с тобой! – она злобно смотрит на меня. Мысленно перебираю всех тех, кого мне довелось видеть на репетициях.

– Кудрявый Вилли?! – предполагаю я. – Так мы с ним не знакомы! Даже ни в одной сцене вместе не пересекаемся!

– Ну и что?! Ты же звезда этого шоу! Он тебя знает!

– Не такая уж и звезда. Просто принцесса. С крыльями, – возражаю я. Крылья у моего персонажа появились две недели назад вместе с изменением видения режиссером общей концепции пьесы. Она тогда показалась ему слишком плоской, а мои полеты над сценой призваны были придать происходящему объема. Так что действительно, Вилли меня скорее всего заметил и хорошо запомнил. После того как принцесса в моем исполнении смела на бреющем полете две городские башни ему прямо под ноги, точно должен был запомнить. И после этого Кейт хочет, чтобы я познакомила ее с этим, судя по всему, важным и серьезным человеком?! Я?!

На счет разумности этого ее предложения я бы поспорила, но она уже выходит обратно в зал. Там уже почти никого не осталось. Офицеры, посовещавшись, также начинают расходиться.

– Кейн и Рудгер, вы еще не отметили мероприятия для сопровождения своими группами! – громко напоминает один из старших офицеров и, помахав планшетом, оставляет его на столе.

– Да отмечал я! – Кейн нехотя возвращается к столу. Еще один коренастый офицер первый берет планшет и, приложив свою карту, быстро касается пальцем экрана.

– С техникой дружить надо, чтобы она тебе подлянки не подкидывала, – усмехается он и передает планшет Кейну.

– А сам-то, – хмуро пялится на экран наш шинард.

– А я просто забыл, – улыбается второй офицер и уходит.

Кейн тратит пару секунд на чтение списка.

– Да какая разница! – он быстро делает выбор и, шмякнув планшет на стол, также куда-то сваливает. Планшет на некоторое время, вряд ли на долгое, остается один одинешенек.

– Так, что тут у нас, – Лекс быстренько подваливает к столу и берет планшет, пока он еще не выключился. Увидев кучу букв, привычно передает его мне.

Ну что, я вижу просто список различных мероприятий в Муравейнике: лекции, представления, концерты. Против некоторых проставлены электронные подписи младших офицеров.

– Ой, тут есть завтрашнее представление нашего театра, – замечаю я. – К счастью, его никто не выбрал.

– А зря, я бы хотел это увидеть, – улыбается Лекс.

– Не надо, – качаю головой. В этот момент Кейт вырывает у меня планшет.

– Где? – требовательно спрашивает она. Самостоятельно найдя нужную строчку, она быстро что-то нажимает и тут же выключает планшет, заканчивая таким образом сессию Кейна. Победоносно смотрит на меня.

– И что ты сделала? – спрашиваю я, хотя интуитивно и так понятно.

– В завтрашнем сопровождении мероприятий я буду в группе Кейна, – она аккуратно кладет планшет обратно на стол и идет в сторону спален. – Как раз будет возможность тебе познакомить меня с Виллингером, – поясняет она на ходу.

Шикарно! Теперь мой шинард увидит, как я позорюсь на сцене, порадуется, развлечется.

На следующий день в театр я прибегаю заблаговременно, но все же, оказывается, позже всех остальных. В помещениях уже царит суета, пришли уже даже некоторые зрители, которые от нечего делать слоняются по небольшому залу, разглядывая постеры на стенах и спрятанное в нишах оборудование. Только стражей нет, так что можно надеяться, что Кейн заранее заметил изменения в собственных планах и откатил все обратно.

Давая проход ребятам, тащащим какие-то провода, сворачиваю не в ту дверь, так что теперь нужно сделать круг по коридорам. Что в общем-то кстати, поскольку таким образом случайно обнаруживаю гримерку Вилли и стоящего перед ней охранника. Раньше я не обращала на Вилли особого внимания и даже не догадывалась о его достаточно высоком статусе. Приставленную к нему охрану тоже не замечала. План Кейт по знакомству с этим человеком это несколько усложняет, по-моему.

Потупившись, быстренько прохожу мимо, а потом уже чуть ли не бегом мчусь к своей гримерке. Далее не думать о грядущем представлении уже не получается. От страха ноги отнимаются. Нервы, кажется, превратились в маленьких змей, свернувшихся в тугой шипящий клубок, где-то в районе желудка. В гримерку вваливаюсь уже на последнем издыхании.

Эту комнатку, кстати, лучше было бы назвать раздевалкой, потому что никто здесь никого не гримирует. Макияж с помощью системы распознавания лиц будет дорисовывать компьютер. Зрители же в зале будут сидеть в специальных очках и видеть уже обработанное изображение. Компьютер также должен будет превратить наши жутковатые рисованные декорации в настоящий двор замка, фруктовый сад, берег озера и так далее по списку. Он же превратит наши дикие костюмы с нацепленными на них датчиками, микрофонами и прочим в прекрасные наряды знати из некого другого мира.

Когда я вхожу, техник как раз помогает напялить такой костюм актрисе, с которой я эту комнатку делю. Эта операция несколько затруднительна из-за неудобной объемной юбки на полужестком каркасе из нескольких обручей разного диаметра. Также неудобно то, что одну из этих двух девушек зовут Липа, а другую Лифа, и я точно не знаю кого как. Техник при встрече вполне дружелюбно здоровается со мной, а вот актриса презрительно зыркает и отводит взгляд. Дело в том, что после знакомства с режиссером сегодняшней постановки я сразу же получила ту роль, которую хотела актриса Ли, то есть я как бы снова заняла чужое место – видимо, судьба моя такая. Хотя мою вину немного сглаживает то, что роль эта изначально принадлежала другой девушке, которая не смогла далее участвовать в постановке, и после ее ухода лично Ли эту роль никто не предлагал. К тому же я сразу была очень не против с нею поменяться, однако режиссер уже пообещал Кириллу, и не смотря на то, что я поклялась, что Кирилл добрый и все простит, не поверил, что добро может быть с такими огромными кулаками. После клятвенных заверений с нашей с режиссером стороны, что после сегодняшнего выступления, я сразу же исчезну в неизвестном направлении, и Ли сможет играть принцессу сколько угодно, девушка вроде бы подуспокоилась, но здороваться все же не здоровается.

Закончив с ней, техник начинает помогать с платьем мне. Мой наряд почти такой же, с огромной юбкой, в которой и не сядешь даже по-человечески, но плюсом к нему прилагаются игрушечные крылья, крайне отдаленно напоминающие крылья бабочки, и рога.

Рогов, к счастью, зрители не увидят. Они просто будут торчать у меня из спины, а к ним приладят тросы, на которых меня будет носить над сценой туда-сюда, вверх и вниз. Режиссер полагает, что это будет выглядеть красиво и волшебно, но вообще раньше он такого не делал.

– Ты еще похудела! – сердито отмечает Ли-техник, застегивая на мне корсет.

– Я не специально, это все нервы, – просовываю под него пальцы и спокойно сжимаю в кулак. Да, как-то слегка свободно.

– Смотри мне, если на сцене выскользнешь из платья – это будет не моя вина!

– Хорошо, учту.

Не настолько уж все плохо. Поворачиваюсь к зеркалу, чтобы глянуть, как все это выглядит со стороны, и быстренько отворачиваюсь, заметив, что Ли-актриса в это время как раз увлеченно штампует селфи прямо на нашем с Ли-техником фоне. Чтобы не мешать ей наслаждаться собой, мы с техником бочком поскорее вываливаемся в коридор.

Нервничать в коридоре оказывается немного легче, потому что по нему можно ходить кругами, представляя, как наматываешь эти самые докучливые нервы на колонны. На очередном проходе неожиданно наталкиваюсь на Мориса. На этот раз он одет в отглаженные черные брюки и голубую рубашку в тоненькую полосочку, только с волосами он ничего не делал.

– Привет, что ты тут делаешь?

– Хозяева игры дали мне еще одно задание, – отвечает он все тем же тусклым тихим голосом, хотя вокруг нас совсем не так тихо, как было в пять утра на безлюдной платформе. – Не беспокойся, я тебе все расскажу после представления. – Чтобы понять, что он говорит, приходится подойти к нему совсем близко.

– Хорошо, – ничего не имею против я, но он продолжает разговор:

– Ты сейчас текст повторяешь, да?

Не успеваю ответить, за его спиной появляется деловито выглядящая Кейт, в форме стражей и со всей причитающейся к ней экипировкой. Я так понимаю, охрана нашего любительского мероприятия любезно прибыла.

– Меня послали проверить, нет ли в блоке посторонних. Мы перекрываем входы, – уведомляет она и с подозрением оглядывает Мориса. – Вы тоже актер?

Морис почему-то смотрит на нее с удивлением.

– Я техник, – отвечает он.

– Ну, хорошо, – теряет интерес Кейт. – Виллингера уже видела? – обращается она ко мне.

– Я думаю, он в своей гримерке, но перед ней стоит охрана.

– Охрана, и что? Не собирались же мы врываться к нему, – фыркает подруга. – После представления подойдем, когда уже все расслабятся. Что за идиотский наряд на тебе?!

Я снова опускаю взгляд на свою широченную юбку, похожую на абажур.

– Поверх будет наложено нормальное изображение, – оправдываюсь я, и вдруг понимаю, что это самое изображение увидят только зрители в очках. Стражи будут смотреть представление как есть, не испытывая иллюзий по поводу происходящего. Но тут уж остается только вздохнуть поглубже и забить.

Больше ни с кем из стражей я не сталкиваюсь, прячась все оставшееся до представления время за колонной. Кейна так и совсем не вижу и, надеюсь, не увижу. После начала становится не так уж страшно. Все сосредоточились на истории, в которую мы играем, вошли в роли, а на сцене удается вообще забыть, что в зале кто-то есть. Вне ее, можно следить за историей по экрану, на который передается то же изображение, что и на очки зрителей. И выглядит все там, надо сказать, совсем неплохо. Удается наконец узнать, как задумывались наши наряды и в каком антураже мы читаем свой текст. Остается только, засмотревшись, самой не забыть в этом вовремя поучаствовать, но тут режиссер стоит на стреме.

История идет вполне гладко, а не как на репетиции. Каким-то волшебным, не иначе, образом, никто ничего не забывает и не путает, кроме разве что совсем незначительных деталей, все вовремя включается, отъезжает и поднимается. Даже у меня все вроде бы нормально получается, и режиссер покровительственно и рассеяно гладит меня по плечу, чуть не сломав мне при этом крыло. Что не очень кстати, поскольку мне еще летать не нем предстоит. Вот наверное после этого-то все несчастья и начинаются.

Едва дождавшись главной слезливой сцены моего объяснения с принцем, я выпархиваю на сцену на своих недокрыльях – одно крыло после случайной режиссерской “правки” слегка косит. В это время с другой стороны сцены красиво поднимается лестница, по которой “мой избранник” должен добраться до балкона с крайне подавленным и отрешенным видом. Однако лестница застревает на полдороге, и принцу приходится по-молодецки на балкон заскочить. После чего он принимает обратно образ вселенской грусти и отчаяния, и между нами происходит эмоциональный диалог, по итогам которого мы беремся за руки и взмываем ввысь. Взмываем хорошо и уверенно, правда промахиваясь мимо крыши замка, и синхронно ойкаем, почувствовав приближение реального потолка. К счастью нас быстро опускают назад до нужного уровня под сдержанные смешки из зала.