Глава 1.
Внучка Синей Бороды
Серая железная дверь нехотя приотворилась на цепочке. Как пергамент иссохшее, как уксус кислое лицо Матвея Илларионовича Затворкина показалось в проеме. Поистершийся халат индигового бархата и до белизны поседевшая, изъеденная плешью шевелюра знавали времена намного лучше. Но своей горделивой стати академик, лишь ему ведомыми усилиями, не утратил даже под девяносто лет.
– Ну и чем обязан? – прогнусавил он с былой надменностью. – Стряслось чего? – Сквозь золотые очки водянисто-свинцовый взгляд давил презрением. Холодным, непоколебимым, с каким не очень-то уместно смотреть и на чужую девочку-подростка, не то что на собственную внучку.
Но Ларочку, привыкшую жить с ощущением, что для деда она не более чем букашка, не только ненужная, но постыдная, провинившаяся уже своим появлением на свет; Ларочку, всё детство цепеневшую от грозных дедовых взоров, теперь – в семнадцать с половиной – лишь разбирал хулиганский смешок.
Теребя на шее бархотку с шипами, девушка поинтересовалась:
– Не соблаговолите ли пустить меня на порог, ваша милость? – Тонкие чернильные губы ядовито зазмеились. – В подъезде, знаете ли, неуютно. Я продрогла до костей, не откажусь от чашечки чая.
Остерегаясь новоприобретенных замашек своей внучки, что в один миг превратилась из замкнутого ребенка в агрессивного тинейджера, Затворкин не спешил распахивать дверь.
– Э-э, нет! – возразил он, так высоко вздернув подбородок, что голова затряслась от напряжения и свисающая с очков золотая цепочка захлестала по дряхлой шее. – Твои чаепития стали обходиться мне слишком дорого!
– Да что ты? – Лара с притворным недоумением выпучила лисьи глазки.
– Гранатовый браслет!
– Не понимаю, о чем ты…
– А жемчужные серьги! Надеялась, я не замечу?
– Подумаешь! – фыркнула девушка. – И чего ты так дрожишь над этими допотопными цацками? Кому они сдались, кроме тебя!
Однако старик был непреклонен. Уже не впервые после визита внучки он недосчитывался ценных вещей, с прискорбием догадываясь, что едва ли они были прихвачены для личного пользования. И вот исполнился решимости положить этому безобразию конец. В оплате учебы и достаточном, на его взгляд, содержании он ей, несовершеннолетней, отказать не может, а что до всего остального…
Девчонка сама решила жить самостоятельно, из дома он ее не гнал. Да и сейчас готов принять обратно непутевое создание. При условии, что та будет послушно соблюдать все заведенные им правила. А одна, такая молоденькая, неуправляемая, куда ж она скатится? Вот уже и до воровства докатилась…
Но была непреклонна и Лара, вкусившая все прелести долгожданной вольной жизни. Ни за какие коврижки она больше не согласится жить в этом живом склепе!
– А если понадобится, то и впрямь лучше украду, чем к тебе на поклон таскаться, – дерзко выкрикивала она, притопывая копытчатым каблуком. В такт притопам позвякивали цепи на распахнутой косухе, плясали красно-зеленые полосы коротенького свитерка и сверкали металлические заклепки на кожаной мини-юбке. – Пока же обвинять меня в воровстве недопустимо! Ну взяла пару побрякушек из собственного дома. Так ведь они принадлежали моей маме или бабушке, стало быть, и я такая же хозяйка. Наследница!
– Ошибаешься! – гневно возразил дед. – Это принадлежало матери Георгия, а вовсе не твоей.
Лишнее упоминание о неведомых родственничках всякий раз выводило Лару из себя.
– Ты бы не злил меня, старичелло, своим эфемерным Георгием! – зашипела девушка. – Где же носит твоего ненаглядного сыночка? Что же за все эти годы о тебе ни разу не вспомнил? А? Да потому что его нет… его попросту нет в твоей жизни. А я вот, заметь, есть! И мне нужны деньги! Срочно!!!
– Для чего же, позволь осведомиться? – оскалился академик, блеснув мастерски выполненной вставной челюстью. – Для каких таких нужд? – Его уничижительный взгляд смерил внучку от худеньких голеней в черных гетрах до буйства тяжелой, чуть вьющейся рыжины. Громоздкий перстень-филин с кроваво-красными кристаллами глаз и длиннющие заостренные ногти, того же болотного оттенка, что и лаковый рюкзачок, были отмечены с особым ехидством. – Неужто нынче поддерживать образ труболётки такое затратное дело? – сардонически скривился старик.
Внучка выдержала его гримасу с нахальной усмешкой. Она тоже стояла гордо выпрямившись, к тому же наступательно подбоченившись.
– Да говори ты что угодно, издевайся сколько влезет, только дай денег, старая скотина! Дай!!! – уже совсем разнузданно потребовала Лара. – Я же знаю, у тебя есть! И на тот свет ты всё равно их с собой не прихватишь. А мне они нужны сейчас. Очень-очень-очень!!! Ну к кому мне еще обратиться? У меня же, кроме тебя, скупердяя, никого!
– Обычную сумму получишь в конце следующего месяца, – сурово отчеканил дед. – А до тех пор не таскайся сюда понапрасну. Не трать мое время.
Дверь с грохотом захлопнулась перед самым носом девушки. За дверью прошаркали удаляющиеся шаги, проскрипел паркет.
– О! Деловой! – в яростном бессилии расхохоталась Лара, пнув по железной преграде мыском ботильона.
Басовитый вой металла, слившись с хохотом: «Ту-у-у… ха-ха… у-ум-м-м… а-ха-а-а», – жутковатым эхом загудел по подъезду. Холодный и неприветливый, он, как всегда, удручал запахом старья, сырости, тлена. Подавлял своей обветшалой роскошью. Широкие лестницы с облупленными перилами, высокие потолки с осыпающейся лепниной, тусклые арочные окна, вечно громыхающий лифт – всё здесь навевало меланхолию, всё пугало так же, как в детстве. Потому-то, едва повзрослев и став студенткой медицинского колледжа, Илария Отморозкова воспользовалась первой же возможностью отсюда съехать. И теперь лишь по великой надобности наведывалась в мрачную дедовскую обитель.
Дом, в котором она выросла, был построен в пятидесятые годы двадцатого века исключительно для партийно-интеллектуальной элиты вроде ее деда. Монументальная двенадцатиэтажка снаружи, не менее чем изнутри, устрашала своей несуразной готичностью: мутно-серый, пасмурнее онежских туманов, гранит, барельефные гербы и знамена, грозный профиль вождя всех народов. Сей монстр сталинского ампира возвышался одинокой башней среди «сталинок» пятиэтажных в старом центре города, на прибрежном Солнечном бульваре. Вот только солнечные дни здесь выдавались так же редко, как и солнечные настроения у местных обитателей. Так что этому бульвару скорее пришлось бы впору название Закатный.
«Ничего-ничего, скоро всё переменится, – уговаривала себя Лара, вприпрыжку спускаясь по ступенькам. – Недолго проклятому скряге осталось коптить небо! Вот-вот отправится в иные миры, ведь он стар уже сверх всякой меры».
Тогда она, Лара, станет единственной хозяйкой и квартиры, и дедовых сбережений, а главное – самой себе. Первым же делом она избавится от этой ненавистной недвижимости, а на вырученные денежки купит другую – в новостройке, в новом центре Утронска. И жизнь наладится!
На одном дыхании миновав пять этажей, девушка вырвалась на свежий воздух – запыхавшаяся, с тревожно колотящимся сердчишком. Нервная и взвинченная, впрочем, как всегда.
Во дворе было ни души, лишь хулиганил вихреватый ветер – ее любимое ненастье! Лара подружилась с ним еще в раннем детстве. Пришлось. Дожди и ветра стали ее союзниками против плюгавых отпрысков местной интеллигенции. Лишь в непогодь, когда «хорошие, умненькие детки» тухли по домам, она могла погулять спокойно, не опасаясь их пакостных дразнилок, что по сей день горят в ней огненным клеймом:
Вон Илария идет, внучка Синей Бороды
В дурке мать ее гниет за свои грехи.
Поделом, поделом Марфе Бесноватой,
Мужа резала ножом, топором, лопатой!
Бестолковые соседские бабки, вместо того чтобы заступиться, мерзко шушукались за спиной. Кто в суеверном ужасе шарахался от малютки. Кто с гадливым любопытством таращился как на неведому зверушку. Сочувственные взгляды и вздохи были лучшим проявлением внимания, выпадавшего на ее безотрадную долю.
Ноги стремительно уносили Лару прочь от гнетущих воспоминаний. Оттуда, где всё дышало призраками прошлого и отголосками страшных семейных тайн, тоскливыми днями и ночными кошмарами. Но что-то, как и во всякий другой визит, заставило обернуться напоследок. В ностальгической дымке – бесконечно печальной и нежной одновременно – всплыли картинки совсем ранних лет.
…Когда по воскресеньям высокий, осанистый, невообразимо гордый академик выводил из подъезда по-буржуйски разодетую крошку-внучку, соседи обмирали им вслед. У подъезда ожидала черная «Волга», водитель которой услужливо распахивал задние дверцы. Вопреки природной сквалыжности, Матвей Илларионович любил пустить пыль в глаза простым смертным. Те воскресные часы были единственными лучиками в кромешном Ларочкином детстве. Ведь они ехали навещать ее непостижимую, но беззаветно любимую маму…
Мятежный мокроасфальтовый взгляд полоснул двор с сиротливыми скамейками, детскую площадку с песочницами и скрипящими на ветру качелями. За площадкой, облетая, шелестела аллея карельских берез. За нею виднелась предзакатная набережная. Мощеная коралловой плиткой прогулочная дорожка тоже уныло пустовала. Только безжизненное золото листвы кружило над ней да плавало в рябых лужах. Безжизненной выглядела и сталь онежских вод, отражающая беспросветную дымчатость небес. На волнах качались нахохлившиеся утки. Над волнами тревожно похныкивали чайки. В довершение хмурого пейзажа Север нагонял нешуточные тучи. Того и гляди снова заморосит.
Лара застегнулась на молнию. Даже вдохновенной любительнице ненастья больше не хотелось оставаться под открытым небом. Надо спешить туда, где тепло и весело. Где ждут друзья и вкусно пахнет абрикосовыми слойками.
Глава 2.
Злачное заведение с детско-сказочным названием
Коль посчастливилось вам пережить Великое десятилетие контрастов, не похожее ни на одно из предыдущих, – знаете, какую власть возымели над постсоветскими сердцами и желудками модные фастфуды! Не стал исключением и наш Утронск. На исходе века горожане рьяно осаждали долгожданный «Макдональдс», назначали свидания в волнующих пиццериях и барствовали в сети трактирчиков, чьи шведские столы ломились традиционными угощеньями русских бабушек.
Но вот этой весной – весной Незабвенного года трех девяток – ряды животрепещущих закусочных пополнились еще одним заведением. В торговом центре «Скандинавия» открылось бистро «Карлсон» и до того живо затрепетало, что сразу оказалось вне конкуренции.
Что же сделало «Карлсон» таким особенным, спросите вы? Попробуем разобраться. Одним из козырей, безусловно, стало удачно выбранное место. Стильная стеклобетонная «Скандинавия» уже лет пять была магазином знатным. Одеваться в ней считалось престижным даже среди «людей с понятиями» и их взыскательных спутниц.
Стояла «Скандинавия», как нам известно, напротив городской библиотеки. А еще рядом были бизнес-центр и медицинский колледж. Всё это находилось в самом сердце Утронска, на также небезызвестном нам Фианитовом проспекте. Однако до сих пор еще не упоминалось, что своим названием, как и самим появлением, эта молодая улица обязана филиалу московского Физического института академии наук – ФИАНу, возведенному тут в восьмидесятом году. Заодно уж отметим, что Матвей Илларионович Затворкин, как раз чтобы возглавить это учреждение, в том же году и был направлен в Утронск.
Жадные до сплетен горожане, к коим относились и родители Тарновского, сразу же принялись судачить, возможно, небезосновательно, что для именитого ленинградского академика такое назначение – не что иное, как опала. Однако чем она была заслужена, обывателям оставалось только гадать да слагать легенды, печального материала для которых вскоре, увы, прибавилось.
Но пока что вернемся к нашему бистро. Следующим его козырем стала ультрамодная эклектика. Дерзко, в ироническом ключе, дизайнеры обыграли сразу три не слишком меж собой ладящих стиля: «американский дайнер», «советская пельменная» и «швейцарская кофейня».
Просторный зал условно делился на несколько зон. Вдоль панорамных окон стояли соединенные спинками диваны цвета фуксии и прямоугольные металлические столы. По противоположной стене серебрилась металликом барная стойка, под которой помещались витрины с готовыми закусками и десертами. Рядом четыре высоких стола, не предусматривающие сидячих мест. В конце зала низкие десертные столики с полукруглыми салатовыми диванчиками. Сердцевину же занимали столы фиолетовые, на которых психоделично выделялись канареечно-желтые пепельницы и подставки для салфеток. Того же веселенького цвета были и фартуки на сплошь молодежном персонале.
Цены не огорчали, а демократичное, но отнюдь не скудное меню радовало: море гамбургеров, сэндвичей, салат-бар, большой выбор напитков, в том числе национальные ягодные наливки. В ассортименте эксклюзив – мороженое и милкшейки известного бренда «Баскин Роббинс», а также различные тирамису и чизкейки. Но консервативные утронцы не особенно жаловали заморские лакомства. Куда большим спросом пользовались старые добрые конвертики с абрикосовым джемом. Пекли их здесь впрямь непревзойденно.
Была в «Карлсоне» и еще одна фишка. Дневное самообслуживание с пластиково-картонной посудой после семи вечера сменялось официантами и стеклокерамикой, что вполне оправдывало десятипроцентную наценку.
Все эти приятные оригинальности, помноженные на атмосферу панковской раскрепощенности, пришлись по вкусу как студентам, так и бизнесменам, не говоря уж про сотрудников и покупателей «Скандинавии». А дальше сработал эффект «сарафанного радио». С каждой неделей пополняясь новыми, самыми разношерстными посетителями, «Карлсон» стал невероятно популярен во всем городе и, несмотря на забавное детско-сказочное название, превратился в злачное место.
Отныне именно здесь назначались романтические свидания и «разруливались базары», «забивались стрелки» и разбивались сердца. И всё это на глазах одной и той же публики, алчущей хлеба и зрелищ, ведь через полгода в «Карлсоне» уже не было неизвестных. Все знали друг друга если не лично, то через третьи-четвертые лица.
Стеклянные двери, зеркальный коридор, еще одна пара стеклянных дверей – и вот Лара снова в специфическом мирке, что ее, как и остальных завсегдатаев, затягивал подобно наркотической зависимости.
Дрожа от уличного холода и нетерпения закурить, девушка вихрем ворвалась в теплый зал, сотрясаемый стенаниями Халеда:
Comme si je n’existais pas
Elle est passеe a cote de moi…
Она ничего не замечала, кроме полупустого «Парламента» и зажигалки в своих руках, за что поплатилась, тут же в кого-то врезавшись. Бело-синяя пачка улетела на пол, рассыпав, к безмерной досаде хозяйки, все остатки.
– Вот черт… Куда ж ты прешь! – Лара отскочила, потирая лоб, ушибленный о чей-то жесткий, колкий подбородок.
Ее негодующий взгляд уперся в броского кавказца. Ну и амбал! Даже на своих каблучищах Лара была едва повыше его широких массивных плеч. Лощеный, он сверкал золотом цепей и перстней да до того благоухал парфюмом, что при соприкосновении запах отпечатался и на ее коже. Однако внешняя элегантность не могла затмить той чумовой плотской энергетики, той обескураживающей первобытной наглости, что источал весь облик незнакомца. Глаза, горящие янтарем, так возмутительно откровенно пожирали Лару, что у нее перехватило дыхание.
– И чего уставился как баран на новые ворота? – пробурчала она, задрав дерзкий римский носик. Но бархатистый, с приятной хрипотцой голосок дрогнул, выдав смущение. – Лучше бы возместил ущерб! – Не дожидаясь ответа, Лара метнулась вглубь бистро.
Друзья уже ждали ее за одним из приоконных столиков. Шуршали снэками, курили, смеялись, возбужденно что-то обсуждая. Лучшая подруга зазывно махала рукой.
Ясна! Такая же миниатюрная худышка, как и сама Лара. Те же болотные ногти, та же черная косуха. Черные волосы заплетены в афрокосы. В ноздре сверкающий гвоздик, в глазах – неожиданная для столь юного возраста мудрость. Студентка журфака, страстно увлеченная поэзией Серебряного века, и сама начинающий поэт.
Подружки по обыкновению бросились друг другу в объятия, после чего Лара быстренько чмокнулась с остальными. Здесь были: парикмахер-стилист Грэг, изящный юноша с черно-синим мелированием на креативной стрижке; диджей ночных клубов Сандра, не пропускающая ни одной вечеринки в городе; Ральф, двоюродный брат Ясны, одаренный гитарист, композитор, певец и Тамила, его возлюбленная муза, тоже певица.
В глазах Лары эти смуглолицые улыбчивые ромалы были самой романтической парой на свете. Вот уже целый год – первый год своей вольной жизни – совместно с ними она арендовала небольшой домик на Винновом тракте. Поселиться с друзьями на диковатой окраине у нее, кроме соображений материальных, была еще одна весомая причина: неподалеку находился санаторий, где последние годы содержалась мама. Так что теперь Лара обрела возможность навещать ее не строго по воскресеньям, а когда душе угодно.
На днях, однако, произошло событие, из-за которого этот привычный и приятный уклад мог рухнуть. Не скрывая радостного волнения, Тамила сообщила о долгожданном концертном туре, который для них с Ральфом организовал какой-то важный продюсер. Он поверил в самобытный талант их дуэта и уже основательно вложился в раскрутку. Соседи, заменившие Ларе семью, отправляются гастролировать на неизвестный срок и не планируют сохранять за собой жилье, а в одиночку ей арендную плату уже не потянуть.
– Короче, полный облом! – нервно затягиваясь, подытожила Лара пересказ своего неудавшегося визита к деду.
– Не горюй, бэби, – Ральф потрепал огорченную девушку по плечу, протянул стаканчик брусничной наливки. – Ты для нас теперь всё равно что младшая сестренка, всегда подмогнем чем сможем, – заверил он с такой искренней теплотой, что Ларин взгляд просветлел.
Сделав глоточек, она благодарно улыбнулась другу, по-свойски боднула его в плечо «козой» из указательного и мизинца.
– До конца сентября всё уплачено, а там, глядишь, и новых соседей подыщешь, – ободряюще сказала Тамила. – Поспрашивай-ка у себя в колледже, среди тех, кто в общаге живет. Кто-нибудь да позарится.
– А цену назначь свою собственную, еще и в наваре останешься! – заговорщицки подмигнула Сандра, закидывая в рот пригоршню чипсов.
Решив спрыснуть предстоящие гастроли, друзья оживленно чокнулись: кто наливкой, кто колой. Вдруг в самый разгар веселья откуда-то сверху прилетела новенькая пачка «Парламента», запечатанная прозрачной пленкой, и шлепнулась на стол прямо перед Ларой.
– Грубиянка бесстыжая, – с величайшим пренебрежением изрек швырнувший ее Кайран Фаброилов. И царственной походкой направился к выходу.
Вся компания притихла, изумленно уставившись вслед фактурной фигуре в белоснежной рубашке, черной кожаной жилетке и серых джинсах.
A?cha A?cha еcoute-moi!
Во всю мощь продолжал стенать Халед.
От новой волны запаха незнакомца – такого жаркого, такого особенного, от его голоса, низкого, страстного, у Лары закружилась голова. Резко, тошнотворно, аж перед глазами всё поплыло.
– Как смел он так пахнуть духами, так дерзко перстнями играть! – словно из параллельной вселенной расслышала она театральное ерничество подруги.
Машинально уточнила:
– Гумилёв?
– Он самый, – подтвердила Ясна.
Лара высунула кончик языка в спину кавказца, вызвав взрыв хохота у всей компании. Фаброилов не отреагировал на этот хохот. Ни разу больше не взглянув в их сторону, он покинул заведение.
– Кто-нибудь в курсе, что это за южный фруктик? – насмешливо спросила Лара, поигрывая «презентованной» пачкой.
– Да он здесь рядом работает, в «Утронскэнерго», – охотно доложила осведомленная Сандра. – Тарновского знаете же, такая важная шишка? И тачка у него наикрутейшая – бэха, кроссовер. Бизон сказал, что «БМВ» их только в этом году запустил, а Тарновский уже тут как тут. Ему, типа, ее аж из самой Америки пригнали.
– Чего это из Америки? – усомнился Ральф. – «БМВ» же немцы делают.
– Про это у Бизона спрашивай, он у нас в теме. А я всё больше по «фруктикам», – легкомысленно рассмеялась девушка, взбивая кудри растопыренными пальцами. – Так во-о-от… Фруктик этот что-то вроде тарновского прихвостня, но тоже весь из себя навороченный. Зовут Кайран. Говорят, еще тот кобельеро. И надо думать… Эх! Краси-и-ивый мужик! – с мечтательной улыбкой заключила Сандра.
– Вытри-ка слюнки, дорогуша, – хмуря черные ниточки бровей, посоветовала ей Ясна. – Разве можно так говорить о мужчине? Уместнее сказать: привлекательный, ну может быть, эффектный, – с самым серьезным видом напутствовала она подругу. – По мне же, его самодовольная рожа производит скорее отталкивающее впечатление.
– Это точно! – звонким, слегка манерным голосом вступил Грэг. – Пустой колос всегда нос кверху дерёт. Знаю я такой типаж! Самовлюбленный до потери пульса и стопудово тупой. Как носы его лакированных шузов. – Стилист капризным жестом сдернул с шарика мороженого мараскиновую вишенку, повертел за черешок, любуясь ее изумрудным мерцанием, и отправил в рот. Однако сиропно-ликерное лакомство его не задобрило. – Не говоря уж про сомнительную национальность этого фруттеллы! – смакуя, продолжил обличительствовать юноша. Строгий взгляд пробежался по лицам друзей: – Про Каширское шоссе, ребят, все уже в курсе? – Ясна и Ральф кивнули уверенно, остальные как-то невнятно. – Смотрели с мамой новости за завтраком, так ей пришлось корвалол капать, – пожаловался Грэг. И, проглотив вконец измусоленную ягодку, возмущенно подытожил: – Во времена, когда хачи чуть ли не через день в Москве жилые дома взрывают, облизываться на их сородича – ну прямо кощунство какое-то!
– Да иди ты! – беззлобно отмахнулась Сандра, похрумкивая очередной порцией чипсов.
– Забросайте меня гнилыми помидорами, ребят, но этот Кайран и впрямь хорош как молодой бог! – рассмеявшись, Тамила поспешила послать воздушный поцелуй изумленно вскинувшему брови возлюбленному. – И, по-моему, не такой уж он и хач, – продолжила девушка. – А типаж, кстати, очень даже интересный… Слу-у-ушайте, да он же на Киану Ривза похож! Только размерчиком покрупнее, а так прям вылитый «Адвокат дьявола».
– Тогда уж хорош как молодой черт, – язвительно хихикнул Грэг. – Вот только Тарновский подкачал: ну ни разу он не Аль Пачино. Хотя разница в росте у них такая же карикатурная, как у этих актеров.
Ясна, Ральф и Сандра нашли замечание до того удачным, что покатились со смеху.
Тамила меж тем не унималась:
– А видели, как на нашу Ларку глянул? Огонь!
– Лар, а ты что скажешь? Как он тебе? – заинтересовались остальные. – А?
Она не отвечала. Затягиваясь, задумчиво щурилась в синеватую хмурь окна. Фаброилов как раз шагал по парковке. Подошел к ярко белеющей среди немытых восьмерок и девяносто девятых Audi A6, распахнул дверцу, но прежде чем сесть за руль, вскинул на Лару свой острый и сверкающий, как кинжал, взгляд. И снова вокруг нее всё закружилось, поплыло.
