Главным утронским украшением определенно была набережная Онежского озера, вытянутая вдоль всего города. Размашистая, многоуровневая, недавно отремонтированная под старину, вся в цветущих аллеях и фонтанах. Яше даже стало немного досадно, что сейчас несезон, до того захотелось живьем насладиться красотами с картинок рекламных буклетов.
Однако, как ему уже сообщили, здесь и зимой скучать не приходится. Раз город туристический, то с развлечениями должен быть полный порядок. Яша мечтательно улыбнулся. Если уж предстоит неделя вынужденного отпуска, грех не воспользоваться. Он и не помнил, когда в последний раз отдыхал.
Настроение пошло на поправку, чего нельзя было сказать о погоде. Мало того что ветер противно надувал в уши, так теперь еще и снег мел в лицо, затуманивая стекла очков.
Ни «Лексуса» тебе, ни хромого… Но и бог с ними! Кротов решил самостоятельно подыскать заведеньице поинтереснее, там снять стресс, а уж после вызвонить водителя.
У первого же прохожего – женщины неопределенных лет, наряженной а-ля пассажирка Титаника – он осведомился, где поблизости подают неплохой кофе.
– Неплохой? – переспросила эта мадам, остановившись так близко, что аромат ее духов приятно одурманил Яшу. Что-то ориентальное, с нотками жасмина и сандалового дерева. Возможно, от Guerlain. – Мест для этого предостаточно, – ласково поведала незнакомка. – Только сомневаюсь, что вас может устроить какой-то там неплохой, – она оценивающе оглядела его и одобряюще улыбнулась, – по вам этого не скажешь.
– Что ж, вы угадали! – в ответ улыбнулся он, польщенный и заинтригованный, тщетно пытаясь рассмотреть лицо дамы. Короткая, но довольно плотная вуаль и стремительно сгущающиеся сумерки окутывали ее ореолом тайны. Голос был густым и тягучим, как мед, что в сочетании с ретро-шиком и дурманом духов делало ее на удивление притягательной. – И как же мне быть? – спросил Яша.
– Забудьте о неплохом, – всё так же ласково, но уже с твердой решимостью сказала дама. – А вот если желаете отведать лучший кофе в этом городе, я с удовольствием угощу вас.
– О как! – Смелость незнакомки Кротова развеселила, но и слегка шокировала.
Никогда прежде он не питал слабости к дамам столь элегантных лет. Правда, в этой было нечто особенное. Столько интриги, шарма… Занятный, однако, народец в здешней глуши!
– И вид из окна, чтоб вы знали, у меня замечательный, – сладкоголосо пела она.
– Неужели? Что же за вид?
– Прямо на нас с вами. Я хочу сказать, на то самое место, где мы сейчас беседуем.
– Так это совсем рядом! – обрадовался Яша.
– Да, милый, через дорогу, – сказав это, дама ухватила его под руку и плавно увлекла к светофору. – Вы проведете очень интересный вечер, уверяю вас!
Он и глазом моргнуть не успел, как они уже очутились в большой пыльной комнате, загроможденной старыми книгами. Потрепанные тома валялись повсюду, захламляя скудную мебель, подоконники и даже пол. Но Яшу почему-то до абсурда странная обстановка ничуть не смутила. Совершенно околдованный, он примостился на ветхий стул у стола, скорее письменного, нежели обеденного, глянул в окно.
Насчет вида хозяйка не обманула. Он открывался прямиком на дорогу, возле которой они встретились. Хорошо виднелась и «Скандинавия» – трехэтажный торговый центр, на первом этаже которого теперь планировался спа-салон, а шестнадцать лет назад было печально известное бистро «Карлсон».
Пока Яша созерцал вечерний проспект в загорающихся фонарях и фарах, комнату наполняли соблазнительные ароматы свежесваренного кофе и горячей выпечки. Как по волшебству на столе появилась ажурная скатерть, поднос с несколькими дымящимися турками разных размеров, очаровательные фарфоровые чашечки, серебряные сахарницы и ложечки, расписные салфетки и бронзовые канделябры с пока что незажженными свечами.
Весь этот пафосный антураж привел Яшу в еще более пьянящее изумление, граничащее с эйфорией. Продолжая поглядывать в окно, он вдруг увидел свою незнакомку, величаво шагающую прочь. Сквозь вуаль мадам метнула на него косой взгляд и, одарив коварнейшей из улыбок, скрылась в толпе.
Яша содрогнулся от страшного недоумения. Сердце сжалось, преисполнившись какой-то детской обидой. Завлекла, обманула… но зачем? И кто же тогда, черт подери, сервирует стол?
Едва очухавшись от потрясения, он вновь внимательно оглядел комнату, чей мрак лишь слегка рассеивали уличные огни. Всё то же самое: лохматистые книги, слой пыли на дощатом полу, паутина на облупленном потолке… А еще – поломанные полки да стремянки, брошенные где попало, как попало. Ремонтная разруха, жуткий холод – и никаких признаков жизни!
Вдруг ему отчетливо вспомнилось, что здание, глядящее на «Скандинавию», – вовсе не жилой дом, а не что иное, как городская библиотека, в скверике которой находился упомянутый Ефремычем мемориал. А дверь-то в библиотеку снаружи была заколочена досками… Так как же он мог в нее проникнуть?
Этого вспомнить не удавалось, хоть убей! Он словно выпал из времени, из реальности.
Да что же это такое?!
По позвонкам забегал предательский холодок, в животе заныло нечто тревожно-тоскливое. Яша собрался было уносить ноги, как вдруг настольные свечи воспламенились сами собой, залив всю комнату какой-то нездешней синюшной зеленцою. Когда же в этом петролевом мерцании Яша разглядел совсем юную девушку, показавшуюся смутно знакомой, в затылок ему будто шибанул ледяной кулак.
Возникшая из ниоткуда, она стояла теперь прямо перед ним. В руках серебрился поднос. С подноса сочилась абрикосовой душистостью горка слоеных конвертиков.
Девушка была черноглазая, черноволосая, но со славянскими чертами и очень светлой… нет – очень бледной, мертвенно-бледной кожей, лучащейся тусклым фосфором. Фосфоресцировала на ней и одежда – объемная черная футболка, смотревшаяся платьем на ее маленькой фигурке. Из-под густоты распущенных волос с футболки выглядывала четверка мрачных музыкантов в черных очках. Сама же девица так буравила Яшу сверкающим графитом зрачков, что ему стало не вздохнуть. Желание перекреститься, не возникавшее с далеких детских лет, овладело им нестерпимо. Но он не смог пошевелить и пальцем. Всё тело разом перестало слушаться.
Ошарашенный собственной беспомощностью, Кротов снова уставился в окно. По ту сторону дороги он разглядел Леонида Ефремыча с термосом под мышкой. Калека сердито размахивал клюкой, что-то разъясняя водителю подъехавшего «Лексуса».
«Сама бела как мел, а глазища черные, огромные – прогремели в голове слова охранника, и сердце совсем упало. – Будто иллюминаторы в ад».
О господи, в Ад! Приплыли…
– Меня там ищут… надо идти, – пробормотал Яша, не узнавая собственный голос.
– Пей свой кофе! – грозно приказала новоявленная призрачная госпожа. Поднос с выпечкой, звякнув, приземлился на стол, а сама она, как живая, уселась напротив гостя и заявила: – Отсюда никто еще не уходил, не выслушав моей истории.
Стильная Яшина укладка встала дыбом, но он всё же предпринял слабую попытку взбунтоваться:
– Да кто ты, собственно, такая…
– Кто я? – белесо-синие губы приведения высокомерно усмехнулись. – Вопрос хороший. На мемориальном стенде моего имени не найдешь. Хотя я и одна из них. Но так ли это важно теперь? Теперь я, скажем, та, кто варит лучший кофе в городе У Трона Смерти и печет самые вкусные абрикосовые конвертики. – Она взяла одну из турок, налила кофе в маленькую чашку и протянула ее своему гостю-пленнику. – Этот вкус – последнее, что пробовала я при жизни. Правда, за минувшие годы я несколько усовершенствовала рецепт. Давай, зацени!
Яша молча принял угощение, да только так и застыл с ним в руках.
– Да расслабься ты, глупый, не собираюсь я тебя травить, – издевательски рассмеялась хозяюшка. – Совместная трапеза нужна, чтобы наладить коммуникацию. Ведь, в первую очередь, я – та, кто рассказывает истории, – на этих словах она заулыбалась, загадочно, одухотворенно, отчего на безжизненном лице ее вспыхнул отблеск былой миловидности. – И рассказывает, кстати, тоже лучше всех, – важно дополнила она. – Но узнать их могут только избранные. Те, кому посчастливится оказаться в нужное время в нужном месте. Такой шанс выпадает лишь раз в четыре года… Пей же, кому говорят, не то остынет!
Ни жив ни мертв он повиновался.
Потусторонний напиток, как ни поразительно, оказался выше всяких похвал. То был превосходный горячий кофе с яркими нотками корицы, ванили и кардамона. И еще чего-то неизвестного, экзотического, чарующего. Да и теплая слойка с густым абрикосовым джемом ему не уступала, таяла во рту. Что за диво!
– М-м-м! – одобрительно промычал Яша.
– То-то же! – бариста, столь же гостеприимная, сколь зловещая, налила кофе себе тоже. С наслаждением вдохнула аромат, но пить не стала. – Эти истории не обо мне, – продолжила она печально. – Я лишена привилегии рассказывать о жизни собственной. Сегодня речь пойдет во-о-он о ней. Видишь девушку у синего табачного киоска?
Совершенно отупев от происходящего, Яша молча кивнул. Под окном на бушующем ветру развевались длинные рыжие волосы. Точно огненное знамя полыхали они в сгустившихся сумерках. Всё остальное стушевалось, размылось вокруг этой мятежной рыжины. Померкли фонари, исчезли машины. Запорошенная улица опустела, погрузившись в глубокий сон.
Вдруг разрушенный первый этаж «Скандинавии» изнутри озарился огнями. Снаружи вспыхнула неоном вывеска «Бистро Карлсон». Рыжеволосый призрак, радостно устремившись на ее свет, пересек пустынную дорогу и зашел внутрь чудом ожившего заведения.
– Она тоже является сюда лишь раз в четыре года, – пояснил призрак черноволосый. – Здесь началась история ее любви, здесь же она и закончилась. Вместе с жизнью. Ее и ее возлюбленного. Быть может, для них это стало величайшим благом – все влюбленные мечтают умереть в один день. Быть может, единственным моим благодеянием стало то, что этим двоим я предоставила такую возможность. Сама-то я ее была лишена. Опять лишена. Уже в который раз! – приведение вздохнуло до того мучительно, до того горестно, что лик его завибрировал, искажаясь самым кошмарным образом.
В следующий миг на Яшу уже взирали не совиные очи бледнолицей милашки, а пустые глазницы обгоревшего черепа. Одежда обуглилась, обнажив полуразложившуюся плоть в исчерна-багровых пятнах. Пламя свечей вздыбил ураганный ветер. Со свистом ворвавшись, вероятно, из самой преисподней, он принес с собой гнилую замогильную вонь, стоны грешников, сатанинский хохот…
Кротов зажмурился так сильно, как только смог.
«Это конец, конец!» – стучало в висках.
Но вдруг сквозь хаос и адские вопли прорвался чистый, беззлобный смешок.
– Всё-всё, я больше так не буду, – с детской непосредственностью пообещала его сотрапезница.
И всё утихло.
Осмелившись открыть глаза, Яша вновь увидел ее прежнее обличье.
– Итак, они погибли, – как ни в чем не бывало продолжила она тем же печально-ровным голосом, что начинала. – Погибли в объятиях друг друга, проклиная друг друга, – и тут же резко, саркастически усмехнулась: – Нормально, да? По мне – так абсолютно. Мне ли не знать, что любовь – это худшее из проклятий! Или по крайней мере то, что мы за эту проклятую любовь принимаем. Но страшнее всего, когда такая ненормальная, непостижимо могущественная любовь (или лжелюбовь, что уже не принципиально) терзает не только при жизни, но не отпускает и после смерти. Как же была я наивна, полагая, что смерть – забвение, что смерть – конец всему. Куда там! Ха-ха-ха! Есть земные страсти, которым не погаснуть никогда, как не гаснет сиянье звезд, давно исчезнувших с небосвода.
«Как выспренно, однако, излагает», – пришибленно отметил Кротов про себя. И вновь она напомнила ему кого-то, на этот раз уже более явно. Кого-то из времен отрочества, отчего стало не столько страшно, сколько волнительно.
– О! Ты и вообразить себе не можешь, какие испепеляющие страсти бушевали в городе У Трона в канун миллениума, на стыке эпох, веков и тысячелетий, – продолжала она с неописуемой торжественностью, периодически выливающейся в ужасающий хохот. – Какие трагедии разыгрывались! Какие персоны в них были задействованы! Ха-ха-ха! «Пестра та драма и глупа, но ей забвенья нет… Безумие и черный грех и ужас – ее сюжет».[4 - Строки из стихотворения Эдгара По «Червь-победитель». В рассказе «Лигейя» оно появляется как сочиненное одноименной героиней перед смертью.] Хм… Но вот теперь-то ты узнаешь! Ты обо всём непременно узнаешь, Яшенька! – с пугающей многозначительностью пообещала рассказчица. У него даже не хватило сил удивиться, откуда ей известно его имя.
– Постой, постой, – собрав в кулак остатки воли, запротестовал Яша, – а с чего ты решила, что я хочу узнавать всю эту твою безумную и ужасную… белиберду?
– О-о-о! – насмешливо протянула призрачная Аиша. – Боюсь, у тебя нет выбора.
Часть первая.
Лара. Моя больная любовь сводит тебя с ума
Лирическое вступление
Неслись по небу грозовые тучи. Стремительно неслись. Шуршали листья. Водили хороводы вокруг черных ботильонов. У ботильонов были каблуки-копыта. А волосы, длиннющие и рыжие, порывами лохматил буйный ветер…
В сырых объятьях сентября тонул Утронск. Готовилась природа к умиранью в очередной, неисчислимый раз. Но мало трогали осенние печали двух процветающих мужчин, что из высотки вышли.
Рабочий день на предприятии «Утронскэнерго» благополучно завершился. Шагали они бодро на корпоративную стоянку. Там гендиректора Евгения Тарновского и руку правую его Кайрана Фаброилова ждал новый BMW X5, цвет «аллигатор».
– Ускоримся давай, брателло! Мне жалко туфли новые мочить, – промолвил весело Евгений. Он невысокий был упитанный блондин. Лет тридцать шесть, собою неказистый, но обаятельный до жути и пижон. О том свидетельствовал костюм морского цвета, слегка прикрытый кремовым плащом. В такую непогодь наряден и ухожен, притягивал к себе он взгляд прохожих.
– Такого допустить никак не можем: их стоимость известна мне, – сказал Кайран. Смеясь, он восхитительно белел зубами и был чертовски, дьявольски хорош. – Похоже, снова уикенд испорчен будет. И в горы выбраться надежды нет опять. Ты обещал мне заповедные красоты, ваш водопад какой-то показать. Уже полгода, как живу в Утронске, а лишь работы тяжкий крест несу.
– Хо-хо! Ну как же, дорогой! – Евгений прыснул. – Не знал, что рестораны все и клубы, и боулинги, и бильярды, и девицы в рабочие обязанности твои входят. А девки-то особенно, признайся! Уж много ли в Утронске их осталось, тобой не тронутых, наш трудоголик?
– Ты прав, – Кайран тут не сдержался, улыбкой босса одарил самодовольной. – Про заведения, конечно, не про женщин. – И хохотали злато-карие глаза. Игривые в глазах плясали чертенята, восточную красу приумножая.
– А кто о женщинах? – босс возмутился. – Вот у меня-то – дамы! А твои-то подружки только-только все из яслей… – Внезапно он как плесенью покрылся. – Надеюсь, эта не пополнит их число? – спросил – и голос его дрогнул, улыбку словно ветром унесло. Чеширского Кота улыбку, что украшала Тарновского широкое лицо. – Что может хуже рыжей девки быть и черной кошки? – ворчал Евгений пересохшими губами.
Глазами он смотрел через дорогу: там Лара Отморозкова стояла. У синего табачного киоска. Частенько там стояла и дымила, всегда погружена в свои раздумья. И никого не трогала она.
Но что за суеверная нелепость? Не в том же крылись настоящие мотивы! С чего ему, главе «Утронскэнерго», не по себе вдруг делалось при виде пусть странной, пусть чудаковатой, но безобидной, в общем-то, девчонки?
Пил «Хеннесси» Евгений регулярно. Но выпивши за руль уж не садился. Вел «БМВ» приятель-зам. Дождь, хлынувший, подвигнул мужчин усесться по местам.
На мягком кожаном сиденье Тарновский продолжал ворчать:
– Кикимора дрянная! Взгляд бросит – не заводится мотор.
Кайран был этим фактом удивлен.
– Не замечал, – растерянно признался. – Ты, что ли, с ней знаком?
– Бог миловал. Но знаю, кто такая.
– Вот как? – уставился на босса он. – Легендами кишит ваш город. Уж столько слушал, но не прочь узнать и эту.
Нахмурился Тарновский:
– Вряд ли стоит… и в самом деле темная история со всей ее семейкой окаянной. Был еще школьником, когда они приехали в Утронск – и тут же обросли скандальной славой. Всё с деда началось. Затворкин, питерский опальный академик, у нас был прозван Синей Бородой. Заметный физик поколенья уже тогда успел похоронить двух жен. Хотя годились в дочки обе старику. Бог ведает за что был сослан в наш медвежий угол…. Но поселился – лучше не придумать!
– В гостях бывал? – Кайран вдруг подмигнул. Он суеверьем босса забавлялся. Но зажигание не слушалось назло.
Евгения задел коллеги тон.
– Вот видишь? Что я говорил!
– Всё это чушь! – Кайран вспылил, взглянул на девушку.
Он тоже нашел ее от мира не сего. И… засмотрелся, оторвать не в силах взор!
Шафрановая рыжина ее картинно в контраст вступала с белизною кожи, с черной одеждой и готическим мейкапом. На героиню комиксов похожа. Глаза, пронзительные и продолговатые, что стрелки еще больше удлиняли, мечтой светились и насмешкою играли.
Была ли она в его вкусе? Вряд ли. Хотел ли познакомиться он с ней? Хотел!
– Вот рыженькой еще я не имел, – с улыбочкою боссу он признался.
Кромешные чернели небеса. Дождя потоки лили на машину. Укрылась рыжая под козырьком ларька. И не заботила ее судьба ботинок, хоть были модные и дорогие. И не пугала вероятность слечь с простудой. Да что там! Эта бестия к тому же в такт песенки какой-то танцевала. Кайран наушнички на ней заметил приглядевшись.
– Вот ненормальная! – он сделал вывод.
Но в голосе скользнуло восхищенье. А может, даже зависть, как ни странно. Безбашенный кураж сразил его. Он сам хотел бы так же отрываться! Хотел бы с нею танцевать он под дождем…
Машина завелась в конце концов, помчалась со стоянки, дерзко взвизгнув. Тарновский вытер свой вспотевший лоб.
– Ну с дедом-академиком мне что-то ясно. А кто родители ее? – спросил Кайран. – Замешаны ли тоже в чертовщине?
– Еще в како-о-ой!!!
– Вот с ними, полагаю, лично ты был знаком?
– Ну было, было дело, – досадливо признал Евгений. Казалось, разрывался он: и сокровенной драмой поделиться потребность мучила, и теплилась надежда о ней не вспоминать. – Дела давно минувших дней. Скажу одно: таких знакомств не каждому врагу я пожелаю, – Тарновский магнитолы звук прибавил и дальше ехали под «Белого орла».
Была закрыта тема, но Кайран не скоро смог освободиться от волненья, которое окутало его. Оторвы лик, чарующе-шальной, души затронул потайные струны. Те самые, что не звучали годы, годы. Если когда-либо звучали вообще.
