И на литсайте мы дадим ли спуску сукам,
Что супротив идут патриотичных скреп!
Не надо журавля, хотим синицу в руку,
Чтоб утащить её в наш первобытный склеп!
Солнцеликое ничто
Солнцеликое нечто, взращённое бешеной сворой,
Меч Дамоклов страны, перебивший ей хлипкий хребет,
Горд собой и друзьями, и серой кровавой конторой,
У которой нигде на земле конкуренции нет.
В коридорах её то ли крики звучат, то ли эхо,
А в подвалах предсмертные стоны ночами слышны.
Ходят призраки там, им наскучила эта «потеха»,
Что столетие с лишним вершат октябрёвы сыны.
Но не видно конца, за одними родятся другие,
Их всё больше, злобней, как вампиров в глубинах болот,
И покорно потомки расстрелянных гнут свои выи,
Ужас в сердце лелея и смертный наследуя пот.
Дождь смывает следы и застывшую красную юшку,
Вырастает на ней фиолетовый чертополох…
Солнцеликого чёрт поцелует однажды в макушку,
Дабы род изуверов, пресекшись, как плевел, иссох.
А пока гоношатся, лютуют земные отребья,
Без стеснения травят, стреляют, сажают в тюрьму.
Здесь нельзя удивить никого пулей, ядом и цепью, —
Раз стерпелись рабы, значит дальше так быть посему.
Комсомолки шестидесятых
Осень, больно кусаются мухи,
У поэтов в природе аншлаг,
И в движенье пришли вековухи,
Пыль годов отрясая со срак.
Хоть не девы они и не тонки,
Хоть корявы и злобны внутри,
В каждом видят свой шанс мужичонке,
И мечтают в ночи о гран-при.
Распуская по лежбищу пузо
И крестясь на портреты вождей,
Шептунов выпускают из шлюза, —
Жизнь у них, как у добрых людей.
А с утра закипает работа,
Пальцы жмут-теребят алфавит,
Интернет не задействует квоты,
У него всё, как надо, стоит.
Но на сайтах резвятся ушлёпки, —
На износ заставляют корпеть,
Как тут быть вековухам без стопки,
Похудеешь, пожалуй, на треть.
ПолитИк – это вам не яишня,
Не капустный, простите, листок,
Тут ведь бдительность вовсе не лишня,
Смысл найти можно даже меж строк.
А умище всегда наготове
И скрипит громадьём шестерён…
Жаль, что пусто в душе и в алькове,
И сносился китайский страпон…
Психологический этюд-посвящение
На обломках страны я грущу о потерянном рае:
Был в ходу дефицит, и звенел первомайский хрусталь,
В коммуналках народ жил в довольстве, икру уминая
И читая романы о том, как закаливать сталь.
Трепетала ли я от восторга под речи владыки?
Неизменно стремилась к тому, чтобы выполнить план
И писала доносы, мол, есть тут отдельные фрики,
Носят джинсы они и наводят шпионский туман…
Пусть сбежал от меня комсомолец мой, Вася Залупин,
И молчит телефон с той поры, в рот набравши воды,
Путеводная есть у меня личность светлая – Путин,
Он хорош и лицом, и умом. Подхвативши бразды,
Подарил мне надежду, что всех их замочит в сортире,
Этих жалких паскудников, вставших на торном пути,
Не дающих мне стать величайшей поэткою в мире,
Чтобы с кормчим совместно веслом на галерах грести.
День и ночь я ищу, до кого б докопаться получше,
На кого настучать, возвести помощнее поклёп!
Я на кухне хрущёвской сижу и, насупясь, как туча,
Тычу пальцами в «клаву», запомнили женчину чтоб!
Съели? Вот вам моё, дурачьё, непреложное кредо:
Я не просто лохушка, а сапиенс, полный ума.
Я с утра, как цветок, днём, как солнце, а после обеда
Вплоть до ночи – горшок, и, напомню вам, полный дерьма!
Время войны
Время мира ушло безвозвратно,
К нам приблизилось время войны.
Зло земное умножилось кратно,
Но никто не признает вины.
Десять лет я живу на чужбине
И смотрю, как мельчает народ.
Милосердия нету в помине,
Словно вновь воцарился Нимрод
И, гордясь своей злобой безмерной,
Он возносит её до небес.
Сделав женщину девкой гаремной,
Содомию приветствует бес
И куражится, люди послушно
Погружаются в море греха.
Мне от сплетен и зависти душно, —
Всяк чужие трясёт потроха,
На судьбу бесконечно озлоблен,
Виноватых в несчастьях ища,
И, лесному зверью уподоблен,
Он умеет лишь жрать, да стращать.
Есть в поэтах прискорбная жилка, —
Не желая с собой совладать,
Имярек проповедует пылко,
Что готов даже руку пожать
«Конкуренту» на творческой ниве,
За спиною имея стилет…
Мало смысла в таком коллективе,
Уваженья к завистникам нет.
Уважения нет к говномесам,
Нет приязни к убогим лжецам,
К лизоблюдским чужим интересам
Нет эпитета, кроме как «срам».
Пусть на Родине славят Нимрода,
Небесам зло недолго терпеть.
Схлынут в Лету поганые воды,
Обретут ненавистники смерть.
Четверговый закат
Догорел закатный ворох
четверговых облаков,
звёзды вспыхнули, как порох, —
мириады сороков.
Осень, крадучись, тихонько
забирается в сады,
до зимы ещё долгонько, —
листопады и дожди.
Кисло-сладкое сомленье,
пряный ветер, сизый дым,
непорочное мгновенье
перед часом золотым.
Серебрится лунный серпик,
режет бархат вековой,
сердце ждёт, молчит и терпит,
погружённое в покой.
Хлынет утро водопадом,
лист сорвётся на траву,
раем дней, сомнений адом,
сколько ссужено, живу.
Не вернётся миг заветный
первозданной тишины,
где младенчески-безлетны
чувства чистые скромны.
