Вивьен расстегивает ремень, вжикает молнией и стаскивает брюки вместе с бельем в рекордное мгновение.
Он роняет меня на кровать, нависает надо мной, опираясь на кровать одним коленом, здоровенный, возбужденный.
Ну, что ты там копаешься, я ведь так хочу!
Кто сказал про долгую прелюдию? Я?! Да никогда такого не было!
Треск фольги, и я, приподнявшись на локте, смотрю как Вивьен раскатывает презерватив по члену – ровному, большому, красивому. И это зрелище заводит еще сильнее, потому что оно означает, что сейчас, вот сейчас-сейчас!
И когда это весомое тело опускается на меня сверху желанной тяжестью, я оплетаю его руками и ногами, и мы целуемся, то сплетая языки, то ловя друг друга губами. И я выгибаюсь ему навстречу, когда чувствую, как член ищет вход, а потом перехватываю его рукой, и ласкаю себя головкой, размазывая смазку по нему и по себе, трусь, ловя сладкие крохотные молнии…
И направляю его внутрь.
Давление. Наполненность. Медленное, плавное движение туда, а затем назад. И снова – не торопясь, давая мне привыкнуть.
Я хочу так, что мне не надо привыкать, но бережность оценила, спасибо.
Снова. И снова. И еще раз.
Теперь, когда мы оба мокрые, член скользит во мне легко, а ощущается восхитительно. Вив ловит этот момент.
И ухмыляется.
И добавляет ход.
Толчок, толчок, толчок!
Быстрей, быстрей, быстрей – я извиваюсь и подмахиваю навстречу, и закусываю губы, чтобы не заорать.
Комната звукоизолирована давно, но мне все равно неловко. А потом Вив меняет угол, и его ствол на каждом толчке скользит по клитору.
И я забываю про неловкость.
И звонкое “Да-да-да!” дает отмашку, от которой гросс Теккер срывается в бешеный ритм.
Толчок, толчок, толчок. Под веками темно. Толчок, толчок, толчок.
Так хорошо, хорошо, еще, пожалуйста…
Вот оно!
Дыхание перехватывает.
Я выгибаюсь.
Нахлынувший оргазм оказывается ярким, как с самой собой.
А навалившийся сверху через несколько мгновений гросс Теккер – тяжелым, как гранитная плита.
–
Только толкнув дверь аудитории на следующее утро я неожиданно поняла, что все же волновалась.
После секса мы не обменялись ни словом, я почти сразу отправилась в душ, а когда вернулась, гросс Теккер уже свалил, не забыв прихватить свою работу. То ли пытался избежать неловкости, то ли счел, что за сим рассчитался и о чем тут еще разговаривать.
Признаться, это меня абсолютно устраивало, потому что действительно – о чем тут еще разговаривать?
И пусть сны мне снились будоражащие, утренняя пробежка привела голову в порядок, привычная рутина настроила на рабочий лад, и по дороге от общежития до учебных корпусов я думала о том, как лучше выстроить план курсовой, а не о каких-либо глупостях.
Но когда открывалась тяжелая дверь, сердце все-таки как-то неожиданно гулко бухнуло в грудную клетку.
Вивьена гросс Теккера в исполнители моего гениального плана по самоудовлетворению я выбрала не просто так. Привлекательных мужиков в академии полно, девушек куда меньше, специфика направления. Ладно, прямо таких, как гросс Теккер, поменьше, но все равно не по пальцам одной руки считать.
Но у меня была репутация и я ей дорожила.
Даже если это и репутация отъявленной стервы.
И меньше всего мне бы хотелось, чтобы в шепотках по аудиториям носились слухи о том, что Кассандра Морель стервит от недотраха.
Гросс Теккер, хоть и крутился в мажорных кругах, в подлостях, тем не менее, мной ни разу замечен не был, а значит, был шанс, что о нашей сделке не узнает все его окружение, а с ним – и вся академия.
Теперь предстояло выяснить, подвели меня чутье и анализ или все-таки нет.
Однокурсники на мое появление отреагировали как обычно – никак. Я прошла на свое привычное место на задних рядах, откуда открывался отличный обзор и на преподавателя, и на присутствующих. Мне в принципе нравилось наблюдать за людьми, хоть и не очень нравилось с ними взаимодействовать. И наблюдения отчасти помогали свести взаимодействия к минимуму.
Гросс Теккер в аудиторию явился с опозданием. Выслушал нравоучения профессора, покивал со скучающим видом, заверив, что больше никогда, до следующего раза. Забавный факт, кстати, он никогда не опаздывал на занятия к тем профессорам, которые опозданий не прощали.
На меня парень не смотрел, и я расслабилась.
Ровно до того момента, как пройдя на свое место, прежде, чем опуститься на скамью, он обернулся назад.
Короткий взгляд, дернувшийся в приветственной улыбке уголок губ…
Это заняло мгновение, и перед моими глазами уже только стриженный затылок и широкие плечи, а все равно ужасно хотелось облизнуть пересохшие губы…
– …на этом все, на следующей лекции мы обсудим с вами методы получения магических отпечатков, – профессор Но отчаянно пытался перекричать студентов, которые после фразы “на этом все” потеряли к происходящему какой-либо интерес. – Мадемуазель Морель, меня попросили передать вам, чтобы после занятий вы зашли в деканат!
А вот это уже интересно…
* * *
Статуя в главном холле Академии Права выражение лица имела самое сволочное. Сухощавая тетка с циничными носогубными морщинами явно повидала жизнь и вертела ее на мече, у этого изображения отсутствующем. Удивить ее было нереально, обмануть (тут само собой просилось более грубое слово) – невозможно. Не эту матерую щуку лет сорока-сорока пяти на вид, с едкой ухмылкой и хищным прищуром.
Приятель Микк, уже три с лишним года, как покойный, дай ему боги крепких парусов и теплых берегов в Небесной Гавани, таких называл “прохаванными”. Судя по лицу, она знала толк и в отдыхе, и в работе.
Вообще-то, богиню Справедливости изображали все по-разному (“У справедливости нет лица!”), но у моей Справедливости лицо было, и лицо именно это. Несмотря на то, что наиболее популярным образом богини для творцов всех мастей была прекрасная юная девушка с мечом в опущенной руке. Просто тот, кто ваял статую для для Высшей Академии Права имени Его Императорского Величества Теодора Второго Справедливого, был гением и видел суть. Не всем это дано, что поделаешь.
Спеша мимо статуи в деканат, я незаметно почтительно кивнула покровительнице.
Мне нравилось думать, что я буду служить этой тетке. Что мы с ней будем партнерами: я буду наказывать преступников здесь, а она – воздавать на том свете тем, кому было недодано нами на этом.
В приемной у декана царили тишина, порядок, серый цвет и секретарь мадам Мария Ревю. Вернее, сперва мадам Ревю, а потом уже все остальное.
Строгий костюм графитового цвета, строгая стрижка, строгий взгляд. Единственное, что выбивается из образа – это серьги. Разномастные колечки и гвоздики, узкие-широкие, с камушками-без камушков, золотистые, серебристые, угольно-черные и бензиново-радужные, плотно облепили уши мадам от мочки через весь завиток, и даже в обоих козелках имелось по проколу. Эти серьги вызывали у окружающих диссонанс, а людей понимающих – еще и уважительную опаску.
Вот зачем нашему декану в секретарях боевой маг, увешанный боевыми же артефактами, спросите вы?
А она ветеран. На пенсии. А артефакты – именные.
Я, еще зеленой первокурсницей, как-то попробовала собрать о них с артефактами сведения, предельно аккуратно, впрочем – и с тех пор в ее приемной веду себя, как вмурованный в дно утопленник: ниже воды, тише водорослей. Всеми силами демонстрируя повышенную шелковость.
С магами и так лучше не связываться, а уж с такими, что отметились в большинстве современных конфликтов…
Дверь в кабинет декана распахнулась, напоминая, что существуют в мире вещи и пострашнее боевых магов.
Наш декан, месье Филипп терр Мулья, эдакий лысеющий шарик на ножках, на сторонний взгляд страшным вовсе не казался, но вот вышедшая из его кабинета Луиза Бернар, зазнайка и отличница с нашего факультета, только учащаяся на курс старше, с этим бы точно поспорила. Походка у давней закадычной соперницы была деревянная, а лицо цветов государственного флага – красно-белое.
Патриотично, но Луизе вовсе не к лицу.
Мазнув по мне стеклянным взглядом, но вряд ли увидев, Луиза замерла посреди приемной.
– Желаете воды, мадемуазель Бернар?
Мадемуазель моргнула раз, другой.
– Нет, благодарю вас, мадам, – выдавила явно через силу и торопливо покинула приемную.
Возможно, мне показалось, но глаза у нее подозрительно блестели.
У нас с Луизой было слишком много общего для того, чтобы мы могли хоть сколько-то нравится друг другу. Обе мы пробивались в жизни сами, без протекции и поддержки семьи, у обеих в карманах перманентно цвело пышное “ничего” и за любые подработки потому хватались тоже – обе. Характерами что она, что я, могли похвастаться не самыми приятными, но меня, хотя бы, чьи-то успехи не парили, а Луизу, как я давно подозревала, чужие достижения здорово задевали…
Но несмотря на то, что мы с Луизой друг друга заслуженно не любили, ни малейшего злорадства от ее вида я не испытала. Наоборот, у меня в голове словно набат зазвенел, предвещая: грядут неприятности.
Впрочем, чтобы об этом догадаться, семи пядей во лбу быть не нужно, очевидно, что там, где одной отличнице был устроен разнос, и для другой место всегда найдется. Не знаю, чем месье терр Мулья довел до такого состояния всегда самоуверенную Бернар, но в голову против воли лезли самые плохие варианты, заставляя торопливо перебирать в памяти собственные прегрешения.
К тому моменту, когда на столе у мадам Ревю мигнул переговорной артефакт, будущее успело окраситься в самые мрачные тона.
– Проходите, мадемуазель Морель, – сказала секретарь. – Декан вас ждёт.
– Спасибо, мадам Ревю, – я благодарно кивнула, и шагнула к дверям кабинета.
Дурные предчувствия, нахлынув последний раз, осели хлопьями пены на задворках сознания.
Мандраж сгинул без следа, сменяясь холодным, слегка отстраненным спокойствием и обострившимся восприятием.
Дверь за моей спиной закрылась мягко, почти беззвучно.
– Добрый день, месье терр Мулья. Вы меня приглашали?
– Не “приглашал”, а “вызывал”, мадемуазель Морель.
Неблагоприятные прогнозы подтверждались.
Меня сюда позвали не для внеочередного вручения стипендии.
– Ваша работа, мадемуазель Морель?
Декан подтолкнул ко мне раскрытую папку, и та, проехав по полированной столешнице, шлепнулась на пол.
Я торопливо присела, чтобы поднять ее, воспользовавшись случаем, перелистнула несколько страниц…
Вот же, шельма!
В папке находилось то самое исследование, которое я делала для гросс Теккера и за которое заставила расплатиться его сексом.
С работой что-то не так? Что-то НАСТОЛЬКО не так?
В чем я могла облажаться?
Я себя чем-то выдала?
Или это не я, а гросс Теккер?
– Нет, месье терр Мулья.
Выпрямившись, я благовоспитанно положила папку на стол, толкнув ее обратно, к декану, успев мазнуть взглядом титульный лист, где черным по белому, одобренным шрифтом и утвержденным кеглем, было выведено “Вивьен гросс Теккер”.
– Не морочьте мне голову! – Рявкнул декан, и у меня сжался желудок.
Наш декан голос повышал крайне редко. Но если уж повысил… Кажется, разогнаться он успел еще с Бернар. Интересно, чем она отличилась.
– На весь факультет не больше трех человек способны выполнить подобное исследование на таком уровне, а вы мне тут святость изображаете!
От низкого деканского баритона тряслись кубки на полке.
И я их отлично понимала.
И даже разделяла их состояние.
Но мой голос, когда я заговорила, звучал ровно и спокойно (спасибо тебе, дядюшка, за многочисленные тренировки!):
– Четыре.
– Что?! – сбился месье терр Мулья, как раз набиравший воздух для новой тирады.
Мысли были ясные и быстрые. Я пыталась вычленить корень проблемы и понять, как с ней справиться.
