ISBN :
Возрастное ограничение : 18
Дата обновления : 22.06.2024
«Я программировал им этот квиз» – со слегка виноватой улыбкой прожестикулировал Алихан. Как хорошо, что никто не мог их понять.
Вдруг Ясмин громко рассмеялась и в порыве смеха произнесла:
– А я-то подумала.
Прозвучало это подстать Ясмин – необычно, как будто с акцентом, но она не смутилась, лишь сильнее рассмеявшись. И тут Алихан абсолютно ясно осознал, чьей именно опорой и защитой он должен быть.
ЩЕНЯЧИЙ ВЗГЛЯД
Диана, молодая работница городской библиотеки, влюбилась стихийно, буйно, безудержно в возрасте двадцати семи лет. До этого она никогда не испытывала подобных чувств, даже особых половых влечений. Несомненно, она вступала в контакты самого разного характера, и не единожды, но исключительно ради интереса: чтобы узнать, посмотреть, что же прячется за ширмой тайн и перешёптываний, но всегда уходила разочарованной. С парнями ей везло так же часто, как сменялись сезоны в году (грех было жаловаться). В основном, они всегда были чуть старше и нередко уже состояли в отношениях. Она понимала: это всё не для неё. Романтическая натура в ней медленно заворачивалась в полупрозрачный кокон из нереализовавшихся желаний и внутренних страстей и медленно гасла в памяти, как ненужные номера телефонов и малозначительные даты.
У Дианы была лишь одна взаимная и пылкая страсть с чтением. Особенно любимы были Хемингуэй и Маркес. Пока искра, скромно зовущаяся любовью, не загорелась где-то в глубине.
Она влюбилась в возрасте двадцати семи лет, но все, как и стоило того ожидать с личностями наподобие Дианы, было далеко непросто, ведь влюбилась она в мужчину на двенадцать лет старше и к тому же в женатого.
Кирилла Диана встретила многим позже.
Эта история имела бы право стать отдельным романом, располагай я информацией, но, увы, знаю не больше вашего. Есть лишь совсем немногое, что я понял из их разговоров.
Карим был эталоном мужской зрелости, нашедшей олицетворение в волевых чертах лица и непоколебимом стане, но Диану, разумеется, привлекло не это. Карим излучал энергию покровительства, мудрости и всего того, что Диана не замечала в своих сверстниках, но очень искала. И лишь когда Карим самостоятельно разбудил в ней жителя внутреннего кокона, тот наконец сорвался, как срывается с борта самолёта парашютист в глубину синевы.
И улыбался он некой… завершённой улыбкой, прежде не виданной Дианой ни у кого больше. Познакомились они на свадьбе старшей сестры. Диана без зазрения совести опустошала фуршет, и кто-то это (то ли дядюшка, то ли тетушка, я так и не понял) подметил. Карим, ждавший на то возможности, встрял в диалог:
– Вы знали, что Хемингуэй украл из бара писсуар?
Безусловно, Диана знала, но никто никогда не говорил со столь нескрываемым интересом о том, что так интересно было ей. Просто, легко и с этой завершённой улыбкой на лице. Диане думалось, что она впервые в жизни дышит и чувствует вкусы – вот на что это было похоже. С того момента Диана знала точно: она влюблена, как школьницы влюбляются в своих кумиров, а писатели – в своих самых чувственных и тонких героинь. Она влюблена навсегда. Это любовь особая: непоколебимая. Только она не знала еще того, что я готов вам поведать.
Диана была готова любить так, что хоть на край света с пригоршней монет в кармане, упаковкой жвачки и пластырей; чтобы без имени и прошлого. Но Карим не собирался уходить к любовнице. И тогда пришлось уйти Диане. Разумеется, она могла жить на содержании. Могла, но не стала. Мысль, что она ушла оттуда, где ее просили остаться, от того, с кем она бы и сама хотела прожить всю свою жизнь, напоминала о себе с блестящим превосходством, и вот сегодня отчего-то сильнее обычного.
Диана Кирилла не то, что не любила, нет. Так сказать будет неправильно. Кирилл был чуток, аккуратен, хоть и прямолинеен, он напоминал собой Карима: своей манерой держаться в обществе, зажимать карандаш, пока составляет чертежи, и считаться с приоритетами Дианы, но он им не был. И стоило ей это вспомнить, как она закрывалась в своей рванном коконе и не желала выходить обратно.
– Доброе утро, – поприветствовал её Кирилл на кухне, словно они давно не виделись. Иногда это было даже мило. – Ты сегодня рано.
– Не спалось, – та быстро расправилась с чаем и уже безразлично раскачивалась на деревянном стуле.
– Знаешь, я перед сном прочёл интересную штуку, – как ни в чем не бывало продолжил Кирилл. – Ты можешь почувствовать на языке все, о чем подумаешь. Вот представь какой по фактуре ворс ковра на языке, – он заметно поводил языком во рту. – Это очень странно… или разбитое стекло. Мозг человека может представить, как облизывает все, что угодно в этом мире. Удивительно.
Кирилл к тому же в свою очередь был человеком свободным и своевольным, именно это его отличало от Карима – он жил вдали от семьи, пил каждую субботу в пабе «Бочка» светлое разливное с чесночными брускеттами и особо не заводил друзей, а если и заводил, то оставался недоверчив. Он часто крутил интрижки в школе, и с чем большим провалом заканчивалась предыдущая, с тем большим запалом он начинал последующую и еще чаще получал отказы. Он умел драться – отец учил по-пьяни, и иногда ему приходилось решать конфликты кулаками. Диана лишь водила из стороны в сторону головой, вытирая кровь с рассеченных губ и бровей.
– Есть будешь? – спросил Кирилл, подавляя зевок.
– Не голодна.
Они познакомились в библиотеке – это именно то, что с превосходством описывает эти отношения: умеренные, книжные, с тихими, словно девичий шёпот перед сном, сносками в конце каждой страницы. Кирилл был парнем простым и всё дальше к недосягаемому взрослению упрощался всё отчётливее. В Диану, как ему казалось, невозможно было не влюбиться. Все так или иначе расплывались в стеснительной улыбке при виде детского почти лица молодой библиотекарши. Она могла часами пить чай, заглатывая одну за другой книгу, а затем ещё несколько часов слушать радиоспектакли на си-ди дисках старого проигрывателя (такие сейчас даже в магазинах поддержанной техники не сыщешь), и Кириллу захотелось быть частью этой жизни. Очень. В его мировоззрении одним движением к общей картине подобрался подходящий пазл. Раз – и изображение стало все более ясным. Теперь он был тем, кто готов любить лишь со жвачкой в кармане, но этого, как оказалось, было недостаточно. Он понимал и признавал, что Диана любит и, вероятно, будет любить другого, но несомненно был готов стараться.
– Какие планы на сегодня? – спросил он. Диана подавленно откинулась на спинку стула, продолжая опускать в и вынимать из кипятка пакетик зелёного чая с дробленой клубникой. Планов на выходные у неё не было практически никогда, за исключением предложенных Кириллом. Как сегодня. – Давай съездим в “Думан-лэнд”.
– Мне кажется, что я зависла.
Кирилл начал чувствовать, что их отношения в самом деле начали зависать, но инструкцию по этому случаю Кириллу так и не выдали. Он искал ее в квартире, на работе, в библиотеке, где работала Диана, в вылазках на “Думан-лэнд” – зоне отдыха в пятнадцати километрах от города, но ничего не находил.
– В каком смысле зависла? – уточнил он, заливая кипяток в чашку.
– Не знаю. – Чашка Дианы с изображением Муми-Троллей на ней поднялась ко рту, но так и не удостоенная касания пухлых губ, вернулась на стол. – Зависла, и все.
– Как Винда, что ли? – Кирилл не был рассержен, но что-то неладное в его тоне, определенно, было. – Ещё меньше конкретики можно?
У них было несколько их мест, которые так приятно было посещать весной, но стоял январь, все запорошило снегом, и гулять желания не было. Уже как два месяца они сожительствовали, чтобы выжать последнее из своих отношений, как мокрое белье после стирки. Вот можно было подумать: каждый из них прошёл путь познания как себя, так и своих возможностей, но что-то по-прежнему было не так, некоторые пазы всё никак не сходились.
Диана посмотрела на меня, виновато размешивая чай.
Я появился в их жизни в иное подобное утро, когда им захотелось новых, можно сказать… острых, ощущений. Мое появление должно было дать им возможность осознать значимость в жизни друг друга. Они были со мной обходительны, никогда не грубили, первая ночь прошла гладко. Тогда у меня были явные проблемы с жильем, и, не размазывая тему по углам, мы съехались. Диана нередко застывала на мне своими спрятанными за припухшие веки глазами и произносила так, чтобы слышал Кирилл:
– Вы только посмотрите на этот взгляд.
– Смотрю, – вторил тот.
Я знал, какой он оказывает эффект. Все же, мне посчастливилось уродиться симпатичным малым, и нередко это спасало мне жизнь.
Диана и Кирилл нравились мне в одинаковой степени. Сложно сказать, с кем я был духовно ближе. Иногда, стоило проснуться во мне небывалой энергии, как мы разгуливали часами с Дианой по местному променаду. Я слушал её нескончаемые тирады, которые сразу же забывались, а она, нисколько этим не обеспокоенная, шагала себе дальше. Но когда нападала усталость, самое время было провести вечер с Кириллом – посмотреть в их компании «Молот и наковальню», выпить, и ни о чем не волноваться. Иногда закрадывалась занимательная мысль: может, мы с Дианой биполярники, что удобно разместились на Кирилловой шее? Впрочем, его родители были уверены в этом на все сто.
– Я думаю взять паузу, – Диана внимательно поглядела в свою кружку.
Кирилл, собиравшийся вот-вот повернуться к столу, тут же застыл и лишь спустя пару секунд осознал, насколько была горячей кружка в его ладони. Он поставил ту на стол и ухватился за ручку, словно за перекладину в автобусе при крутом повороте.
– Когда люди берут паузу, они никогда друг к другу не возвращаются, – он все же нашёл в себе силы и опустился напротив. – Прикрытие для тех, кто хочет расстаться, но боится сказать это вслух.
Диана говорила тихо, так бывало всегда, когда она замыкалась в себе:
– Мне нечего бояться.
– Ещё бы, я же всегда с тобой, – произнёс Кирилл.
– Дело не в этом… – Диана задумалась. – Я не хочу расставаться.
Кирилл кивнул:
– В чем дело ты, естественно, не скажешь.
Кухня, как и вся квартира, была небольшая – каких то пятнадцать квадратных метров, туго забитых вырванными из разных эпох и миров принадлежностями: немецкий чайник, привезённый в качестве подарка родственниками Дианы лет восемь назад, алюминиевые кастрюли мамы Кирилла, тостер и микроволновка из магазина поддержанной техники, соковыжималка, украденная из общежития и набор кружек, оставленных друзьями после отъезда.
– Я и сама не совсем понимаю.
– Ты же не вернёшься к нему? – спросил Кирилл с нескрываемой тревогой.
– Нет, – ответила она, как отвечают люди, сидящие на диете, на вопрос, будут ли они заказывать десерт.
– Уверена?
Ложка звонко билась о внутренние стенки чашки, что она там размешивала было совсем неясно – зелёный чай, в котором сахар растворился ещё раньше, чем попытки Кирилла завести приличный разговор.
– Не уверена.
Кирилл знал, что Диана была слишком горда, чтобы вернуться туда, откуда ушла без ссор и скандалов (так хотя бы было бы на что сослаться). Через ссору были бы выдвинуты обвинения, заинтриговали бы собой признания, далее прощения, примирения и слезоточивый финал. Но это была совсем другая ситуация, и вернуться Диана не могла. Уже никогда. Ссоры и скандалы, надо полагать, бывают чертовски полезны.
– Сколько продлится эта пауза? – Кирилл зачерпнул сахар, но передумал. – Неделю, две?
– К чему создавать временные рамки и границы? Это бессмысленно, – Диана поморщилась от излишней театральщины, но, раз начала, стоило продолжить. – Лишает иллюзии вечности.
– Любишь ты такое… – Кирилл посмотрел в окно, выискивая в нем подходящее слово, – хитровыеденное. Может, сразу до конца моих дней? – Диана покачала головой на этот провокационный вопрос, и тот сразу же утонул в глотке чая. – И что ты собираешься делать?
– Поживу с сестрой или переберусь в библиотеку. Там не так плохо спится по ночам…
– Как здесь, – закончил за неё он. – Ну, супер, б*я.
– Не матерись, пожалуйста.
– Прошу прощения, ваше превосходительство Мария-Антуанетта, – буркнул Кирилл.
– Вообще-то «Ваше величество».
Тихо бились две чайные ложки о керамические стенки увесистых чашек, размешивая то, что в том не нуждалось.
* * *
Весь оставшийся день Кирилл смотрел, как Диана собирает чемоданы: пропала из стаканчика над раковиной вторая зубная щётка, исчез набор для ухода за кожей, шкаф опустел на две третьих, громко и отчетливо стеганула молния на сумке, а за ней следующая – на дутиковой бордовой куртке, и тихо затворилась дверь. Кирилл точно знал: хуже чувства он ещё не испытывал. Это как в момент потерять вкус к жизни.
– Вот и съездили в “Думан-лэнд”, – лишь вымолвил он и отошёл от двери.
Поначалу он держался бодрячком. Была в его натуре эта непоколебимость держаться на плаву. Когда он учился в университете, то имел стойкое убеждение, что поступит заграницу, по этой же причине он нередко отказывался от совместных вылазок с сокурсниками. Но заграницы не случилось, и Кирилл безжалостно выпал из общей цепи, наблюдая за тем, как университетские знакомые по окончании учёбы время от времени виделись, строили новые знакомства, укрепляли старые, жили. А его, как оказалось, никто уже и не помнил.
Тягостные мысли напали на девятый день, и виной тому послужил несчастный торшер у дивана. Точнее, начал торшер, а закончил разговор с сестрой Дианы, убедившей его, что она к ней не приходила. Ей Кирилл имел привычку верить… даже больше, чем Диане и в какой-то степени себе самому.
– Не звонила. Думаю, она в библиотеке. К родителям вряд ли поедет, – произнесла она в трубку спокойным, уютным даже тоном – это у них было семейное. – Все будет в порядке. Уверена, ей просто нужно время наедине с собой.
«Пожалуй» – лишь произнёс он.
Кирилл всегда сходил с ума от уютного тона Дианы… Когда слышишь её такой тон, все беды вдруг становятся незначительны, а переживания стихают, как моря в штиль. Он особенно явственно пускал по коже мурашки в полумраке гостиной в свете одного лишь торшера с бисерным плетением на канделябре (достался Кириллу от бабушки). И стоит на него взглянуть, как что-то наивно-детское, беззаботное всплывало в памяти. Но когда смотришь слишком долго, это нежное тускнеет и исчезает. Самое лучшее – это его неожиданность и недолговечность, чтобы не привыкать и ждать каждый раз с особым нетерпением.
На торшер смотреть больше не хотелось.
Спустя неделю он начал напиваться не только в пабе и не возвращался ровно, как штык, до трёх часов (дисциплина во всех проявлениях) – было понятно по яркому чесночному зловонию. Однако позже он начал пить и в квартире, и не только по субботам. Мне время от времени приходилось приводить его в чувство на манер, которым обладал.
Со стороны Кирилл выглядел откровенно жалко. Мне всегда было интересно, отчего люди завидуют тем, кто состоит в отношениях. Жизнь с этими двумя заставила меня задуматься. Для каждого отдельного человека его вторая половинка, для которой он прикрывает ладонью край стола, лучшая и неповторимая, и зависть вызывают обычно не их взаимоотношения, а само чувство единства, восхищения и желание закрыть для кого-то острый угол.
Автоответчик в его телефоне грубо кромсал Кирилла своим существованием, а характерный писк, после которого он должен был как верный пёс оставить голосовое сообщение, и Диана его никогда не прослушать, так и оставался неодарённый вниманием.
Звучал писк, Кирилл молчал.
На следующий день мы прогуливались вдоль старой, не особо популярной среди туристов улицы. Шаги – быстрые, словно имеющие цель, резко оборвались у входа в библиотеку. Вспомнив, что цели и в помине не было, Кирилл тут же миновал ворота и растворился за дверьми.
Я не стал входить за ним следом, никогда не испытывал тёплых чувств к испустившим дух рядам пожелтевших книг и какому-то особому холоду, как бывает холодно в земляной яме. Диана с Кириллом же, наоборот, крайне любили именно это место. Точнее, особенно любила Диана, а Кириллу она просто нравилась и нравилась лишь оттого, что в ней Диану и встретил.
Однажды все-таки я заглянул к ней на работу. Скромный уголок библиотекаря уступал даже кассовой стойке в минимаркете: на небольшом столе размещался стационарный компьютер, проводивший на пенсию не одно поколение местных служащих, ряд записных журналов и три непохожих один на другой органайзеров. Стоит полагать, так было задумано. Да и органайзеры эти были единственным примером разнообразия и оригинальности во всей библиотеке.
– Он брал какие-то пособия по архитектуре… – рассказывала мне тогда Диана после утреннего обхода. – По-моему, копию трактата Витрувия. Тогда мне было особенно грустно, ну… знаешь, осень, слякоть, да и столько лет было привычным отправляться на учебу, а мне идти уже давно некуда, кроме как день ото дня приходить сюда и читать. Читать-то я люблю, но нужно какое-то разнообразие… – на секунду образовалась библиотечная тишина. – Да, разнообразие нужно всем, – повторила она на выдохе, пока я смотрел на органайзеры. – А тут он. Обычно в библиотеку ходят старички, дети и девушки-карандашики. Они… они сами как карандаши: юбка-карандаш, на шее металические украшения, как крепление для ластика, а на голове – дулька вот совсем как сам ластик. Впечатление они создают такое же как и канцелярская принадлежность. Скука, в общем.
Я не мерзляк, но холод пробирал до костей и ощутимо те взбалтывал. Одним словом – дубак. Зубы стучали, как кубики льда в дробилке. Снег спускался с неба. Люди смотрели на меня с подозрением, но тут же вышел Кирилл, и они попрятали в облака пара свои заинтригованные взгляды.
– Ее там нет. Сказали, взяла отпуск. Даже отпуск оформила, вы только подумайте, – бурчал он, быстро зашагав в сторону дома.
Я чувствовал себя, по меньшей мере, их семейным психологом. Наверное, отчасти так оно и было. Кирилл выглядел немного иначе, словно пока он был в библиотеке, а я ждал его у входа, его там попросту подменили. Что-то изменилось, и это было ясно даже клубам пара, поднимавшемся к небу.
* * *
В этот вечер Кирилл не пил – работа не позволяла. На полу, на рабочем столе и даже на кухонных столешницах распластались чертежи. Любил он так – по-старинке – чтобы бумага шуршала и карандаш скрипел. Странно, что этих чертежей не было на люстре и у двери в уборную. Полнейший беспорядок, который мог быть убран лишь Дианой, и хаос радостно господствовал над всей квартире. Медленно дымился кофе, по семнадцатому каналу крутили «Я вешу триста килограммов», А Кирилл тяжело вздыхал – было видно по глазам – он думает о чем угодно, но только не о работе.
– Вот послушай… В чем смысл всего? – обратился он ко мне. Пришлось вслушаться и воссоздать вид полной вовлечённости. – Хотя, нет, – он снял очки, которые использовал для работы. – Такой вопрос не пойдёт. Что такого я ей не давал, что давал он? Да, я не богат, но извините меня, я расту. Ну, в метафорическом смысле… или метафоры – это другое? К тому же, я выше и лицо у меня привлекательней. Вот как так выходит, что обворожительные люди влюбляются, как полоумные, в дурнушек и… дуралеев? Дурнов? – он серьезно задумался, словно сейчас выявление мужского рода у слова «Дурнушка» было самым важным в его жизни. – Да, может, я не настолько умён. Точнее, я умён там, где надо и когда надо. Разве этого не достаточно? – Я кивнул. – Что-то мне хреново и ещё более хреново, что хреново именно без нее. – Действительно, Кирилл был выдающимся романтиком. Чертежи были забыты. Да и черт с ними, когда на сердце рана. Дома строятся без устали и на одном лишь Кирилле не держатся. – Помню, как возвращался со стажировки в эту библиотеку только для того, чтобы её увидеть. Просыпался с мыслью: поскорее бы наступил вечер и я отправился туда, наблюдать за тем, как она пишет в журнал и стучит по громким клавишам клавиатуры. Втрескаться в библиотекаршу… Уму не постижимо. Вдруг она там… с этим мудилой? – Я не мог сказать точно и потому молчал. – Сидят, цитируют эти никому ненужные цитаты Брэдбери и лыбятся друг другу… Бр-р! Да чего она только бегает от меня?! Если что-то не по душе было, так сразу высказывалась, а тут… – он взглянул на свои чертежи. – Поехали, – и сорвался, будто по команде.
Зашуршали бумаги, а я отчего-то весь задергался в предвкушении. Стоит признать, сидеть в этой кислой атмосфере мне не особо нравилось.
В один миг мы спустились во двор. Даже не помню, закрыл ли он за собой дверь, но такие как Кирилл, как правило, закрывают и даже дважды проверяют насколько прочно.
Он залез в свой Фольксваген пассат, я забрался на пассажирское кресло. Ключ поворачивался, но некто, сидящий под капотом, всё никак не изъявлял желания от души порычать.
– Да что за нахер? – приглушенно раздалось в ворот дубленки.
Кирилл ударился лбом о верхнюю дугу руля, даже не единожды, а так, чтобы точно закрепить свой провал сотрясением мозга. Не долго думая, он открыл дверь, убедился, что я уже стою подле, хлопнул ею и снова включил сигнализацию. Предательская машина пикнула, как тот самый автоответчик, отчего Кирилл засквернословил ещё сильнее, и мы понеслись бегом. Насколько я понял, путь мы держали в сторону дома друзей Дианы.
В третьем подъезде небольшого жилого комплекса в двух кварталах от квартиры Кирилла мы наткнулись на сломанный лифт. Казалось, все предметы в этом мире сговорились против нас.
– Да вы издеваетесь? – спросил он, беспокойно тыча в кнопку вызова, но ему никто не ответил. Справедливости ради, если бы кто-то и издевался, он бы вряд ли в том признался.
Оставалась лестница. Мы преодолели один этаж, затем второй. На третьем Кирилл отдышался – сказывались субботние вечера в пабе. Он даже принялся что-то проговаривать себе под нос о необходимости спорта и здорового сна в своей жизни, но это было настолько же бессмысленно, насколько рыбе пришлось бы причитать о необходимости фитнеса и детокс диеты в своём рационе.
На четвёртом этаже он застыл телом, голова же крутилась из стороны в сторону на предмет подходящей двери. Надо полагать, вспоминал в сорок пятой квартире живут несчастные или же в сорок шестой. Выбор пал на сорок шестую.
Диана могла прийти лишь сюда: в квартиру приятельницы со студенческих лет, как они звали ее, Марии-Антуанетты, и её жениха. Кирилл особо не любил ни Наримана, ни его невесту, но выбора у него не оставалось.
– Диана у вас? – тут же спросил он у открывшего дверь Наримана, тот даже сделал шаг назад от неожиданности. Мария-Антуанетта испуганно выглядывала из кухни. На них были парные халаты.
– Что? Нет, её тут нет, – хозяин квартиры погладил халат, как гладят длинношёрстных питомцев. Безупречный актер. У него неизменно идеально получалось строить из себя идиота. Наверное, это талант.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом