Олег Николаевич Савин "Аз есмь Путь, и Истина, и Жизнь. Книга вторая"

Растрёпанная, побитая женщина, медленно приблизившись, опустилась позади учителя. Нежно провела ладонью по его пыльным ногам, и отстегнув наалаимы отложила их в сторону. Слёзы раскаяния, стекая по её щекам падали на его ноги. Распустив свои длинные волосы, от чего по толпе прокатился гомон недовольства и очередных ругательств, она стала ими оттирать всю пыль с его ног, целуя ступни его. А затем, откупорив сосуд, начала обильно натирать миром, отчего по округе распространился изумительный аромат.

По обычаю, во время еды нельзя разговаривать, даже о Торе. И не смотрят в лицо человека, когда он вкушает, чтобы не смущать его этим. Поэтому все действия женщины не обсуждались ни единым словом. Чего нельзя было сказать о мыслях.

«Жаль, что нельзя было запереть двери от таких вот существ, – думал фарисей Шимон, с презрением иногда поглядывая на женщину. – Какое бесстыдство, прийти в мой дом, когда я принимаю такого гостя. Уже тем, что она распустила свои длинные волосы перед всеми, показывает верх её неприличия. Да и чего ещё можно ожидать от блудницы? Праведности в ней нет ну ни на лепту. Впрочем, о ней никто и не вспомнит, а вот о моей добродетели, оказанной пророку, будут помнить не только соседи. И это хорошо. Хотя, если бы сей был пророк, то он пожалуй бы знал, что за женщина прикасается до него. Потому что греховна она. Одним словом, блудница».

Приблизительно такие же мысли витали и у других фарисеев, присутствующих за трапезой.

Хозяин не стал выражать свою досаду открыто, во время еды. Потому как сотрапезники могли решить, что это относится к ним. И что он недоволен тем, как и что они едят, а лишь махнул рукою. Давая знак рабам к перемене блюд. Пока идёт смена блюд разговор допускается, потому Йешуа обратился к фарисею.

– Шимон, я имею нечто сказать тебе.

– Говори, учитель, – покровительственно-благосклонным тоном кивнул тот.

– У некоего ростовщика было два должника. Один имел долг пятьсот динариев, а другой пятьдесят. Они не могли вернуть, и были прощены. Посему скажи, который из них будет более благодарным?

– Думаю, что которому более простилось, – пожал плечом фарисей.

– Ты справедливо рассудил, – кивнул на это Йешуа. – Ростовщик не воспользовался против должников законом. Не приказал продать ни их малое имущество, ни их детей и жён в рабство, ни их самих не отдавал истязателям. А оказал им милость, простив обоих. Но всё дело в том, что кто больше должен, тот больше и благодарен.

У иудеев, соблюдаются некоторые обычаи при приёме путника. При встрече странника с дальней дороги, хозяин ложит ему руку на плечо, целуя в щёку в знак мира. Затем страннику омывают ноги чистой водой, дабы смыть с них всю пыль и немного освежить, а на голову наносят каплю розового масла.

И повернувшись в сторону женщины, сказал:

– Посмотри на эту женщину. Войдя в дом твой, мне воды на ноги не подали, она же слезами увлажнила ступни мне и своими же волосами отёрла их.

Целования мне нЕдал, она же, как вошла, не перестаёт целовать ноги мои.

Елеем голову мою не помазал, она же миром натирает ноги мои.

По этой причине говорю тебе, прощаются прегрешения её многочисленные, потому что она любит больше. А кто меньше любит, тем и прощается меньше.

Женщина, наконец подняла своё заплаканное лицо к Йешуа.

– Прощаются прегрешения твои, – с улыбкой повторил учитель.

Фарисеи, возлежащие за столом, были недовольны такой речью, думая про себя. «Кто он есть, что и прегрешения отпускает?» Но вслух этого не высказали.

– Самодовольство и самоправедность отвращают от прощения. Долг человека перед Отцом Небесным столь велик, что его не оплатить ни золотом, ни жертвоприношениями, а только целиком полагаться на Его милосердие.

Кто считает себя праведным в глазах людей, тот не желает прибегать к прощению от Элохим, – продолжил говорить Йешуа, глядя на фарисеев. – А кто ощущает свою греховность, тот всеми силами стремится умалить Его.

Благодарная любовь побуждает многое для этого сделать, – повернулся он к женщине. – Вера твоя спасла тебя. Иди с миром. Да и нам тоже пора отправляться в путь.

При этом фарисей Шимон выдохнул с облегчением. Потому что после такой речи, он желал только одного, поскорее закончить этот обед. Посему он сразу же перешёл к благодарственным молитвам завершающим трапезу.

– Благословен Ты, Адонай, Элохим наш, Царь вселенной, Который даёт пищу всему миру. В Своей милости, любви и сострадании Он даёт пищу всему живому, ибо милость Его вечна. И по Его великой доброте не было у нас недостатка в еде и пусть не будет никогда. Потому что ради Имени Своего великого Он питает и обеспечивает всех и творит добро каждому, и заботится о пище для всех творений Своих, которые создал. Благословен Ты, Адонай, питающий всех.

Возблагодарим Тебя, Адонай, Элохим наш, за то, что дал Ты в наследственный удел отцам нашим землю желанную, прекрасную и просторную, и дал нам знак, и Тору, и хлеб досыта, и за всё это мы благодарим Тебя. Благословен Ты, Адонай, за землю и за пищу.

Сжалься, Адонай, Элохим наш, над нами, и над Исраэйлем, народом Твоим, и над Йерушалаймом, и над царством дома Давида, помазанника Твоего, и возвысь скорее славу Храма, и утешай нас неоднократно. Благословен Ты, Адонай, строящий по милосердию Своему Йерушалайм. Амен.

Благословен Ты, Адонай, Элохим наш, Царь вселенной, Отец наш, Царь наш, Царь благой и дарующий благо всем нам, Он делал, Он делает, и Он будет делать нам благо. Он воздавал, воздаёт и будет воздавать нам добром вовеки – в любви, и сострадании, и благосклонности, и Он сделает нас достойными времён Машиаха. Творящий мир в Своих высотах, Он дарует мир и нам, и всему Исраэйлю.

И все присутствующие откликнулись – Амен.

Перикопа 24

Иаеирос и гунэ

Яир и женщина

Солнце только-только окрасило верхушки растущих олив, когда отворилась калитка, а по дворику разнёсся обеспокоенный голос.

– Марьям! Марьям!

– Здесь я, что случилось Шимон? – женщина по голосу узнала сына Йосефа, выходя к дверям. – Что за поспешность привела тебя из Канны в столь ранний час?

– Я услышал от людей плохие вести о Йешуа.

– Ох! – схватилась за сердце женщина, прислоняясь к косяку двери.

– Говорят, что в него бес вселился.

– Да не может такого быть?!

– Э! – недовольно взмахнул рукой Шимон. – В тебе сейчас говорит мать, но посуди сама. Кто в здравом рассудке, войдя в возраст, будет бросать хорошо оплачиваемое ремесло, становясь нищим странствующим проповедником? А? Оставляя свою семью без постоянного дохода. Какой благоразумный иудей станет связывать свою судьбу с презренными мытарями и грешниками всех мастей? Знакомства и дружбы такого сброда не стал бы искать ни один честолюбивый человек. Что они могут принести, кроме очернения его имени? А? Ладно бы только это, но ведь он неоднократно сталкивается с фарисеями и соферим. И не просто сталкивается, но и при всех обличает их. А власть имущим противодействовать просто опасно. Они могут сделать всё что угодно, и потому он просто обречён на поражение. Никто, в здравом рассудке, не станет бросать им вызов и при этом полагать, что это сойдёт ему с рук.

Благоразумные люди всегда ищут возможность завести семью, детей, иметь надёжную работу и высокое положение в обществе. Я уже не говорю о том, – почти до шёпота сбавил тон Шимон. – Каким образом у меня на свадьбе, простая вода вдруг, ни с того ни с сего стала превосходным, изумительного вкуса вином? А? Я его сам пробовал. Потому говорю тебе Марьям, нашего Йешу надо спасать. Спасать пока не поздно. Потому как в своей одержимости он рискует своей жизнью. Ведь именно нечистый толкает его на конфликт с фарисеями.

– Что же нам делать-то, Шимон?

– Идти в Кфар-Нахум, – пожал плечами Шимон. – Люди говорят, что он туда направился. Возьмём с собою Йакова, Иосийя и Йехуду. Ведь если бес в нём будет сопротивляться, то придётся приложить немало усилий, чтобы его связать.

Ты пойми, – видя её горестное состояние с опущенными руками и поникшим взором, словно земля ушла от её ступней, подошёл Шимон, нежно опуская свою руку на её плечо. – Я люблю нашего Йешу. Пусть он мне и сводный, но всё же брат. Потому желаю для него только блага.

В Йерушалайме есть заклинатели духов, изгоняющие бесов. Теми средствами, что оставил, как своё наследие, благословенный Шломо. Говорят, что в ноздри вставляют кольцо, снабжённое каким-то корнем, и через него вытягивают бесов. А потом приказывают нечистому перевернуть чашку с водой, чтобы показать всем, что бес действительно вышел. Так что не волнуйся, нам помогут. Да не оставит Всевышний благостью своею нас недостойных. А теперь собирайся и в путь. Время не ждёт.

***

– Посмотри, – толкнул один молодой фарисей другого, стоя в отдалении и наблюдая как новый учитель, закончив свою проповедь на берегу моря, разговаривал и исцелял обременённых. – Вроде бы вон тот, что почти бежит по улице, расталкивая прохожих, похож на начальника синагоги?

– Да, это он, – присмотревшись, подтвердил другой. – Вроде бы уважаемый всеми иудей, а позволяет себе такую небрежность в одежде и поведении. Ведь давно уже не молодой, в преклонных летах, а так себя ведёт, – зацокал языком он.

– Ай, нехорошо.

Тем временем человек, буквально разрезая толпу, неудержимо протискивался вперёд.

– Это же Яир, начальник нашей синагоги. Не просто начальник, а главный старейшина. Надзирающий за всем, что происходит в доме молитвы.

– Так спешит, значит что-то случилось, – раздавались возгласы из толпы.

Тем временем тот, наконец, приблизившись к Йешуа, пал перед ним ниц. По толпе прокатился вздох изумления.

– К твоим стопам припадаю, человек Йегова и о милости твоей прошу.

– Встань, – мягко произнёс Йешуа, кончиками пальцев прикасаясь к его плечам.

– Дочь у меня, двенадцати лет, – стал повествовать Яир. – Единственный ребёнок данный мне А-Шемом. Только вошла в возраст женщины. Утешение и ясный свет своих родителей. Лежит при смерти в доме моём и угасает, словно фитиль в светильнике.

Престарелый мужчина с трудом поднялся на ноги.

– Я обращался ко всякого рода лекарям, испробовал все возможные методы лечения. Но ничто не принесло пользы. Все оказались бессильны против болезни. Мой маленький, женственный цветочек увядает день ото дня. Солнечное сияние её безоблачного детства постепенно превратилось в смертную тень, – голос его дрогнул, а морщинистое лицо пробороздили первые принародные капли слёз. – Я достиг самого высокого положения и уважения в глазах своих соплеменников. Приложил немало усилий, чтобы подняться по общественной лестнице. И вот, жизнь, дающая мне всё возможное щедрой рукой, готова отнять самое драгоценное, что у меня есть. Заря радости, уже готова обернуться ночью траура. Мне уже не важно, как и что обо мне подумают люди. Я не боюсь больше насмешек и презрения своих собратьев. Я присутствовал при изгнании беса в синагоге, и видел излечённых тобою людей. Потому смиренно припадаю к стопам твоим и молю тебя об исцелении. Ты единственный, кто в силах мне помочь.

Его ноги подогнулись, и он вновь распростёрся ниц перед Йешуа.

– Я готов целовать тебе стопы, края одежды и землю перед тобой. Только поспеши в дом мой и возложи на неё руку твою. Возврати ей силу жизни. Чтобы она была спасена и выжила.

– Поднимись, – с ещё большей теплотой произнёс Йешуа, вновь прикасаясь к его плечам. – Крайнее отчаяние побудило тебя, а вера придала силы. Любовь к дочери и скорбь попрали гордость, страх и самолюбие. Просите, и дано будет вам, – глядя прямо в глаза начальнику, произнёс Йешуа. – Только просите от чистого сердца и свято верьте в это.

“Ищите Йегову, когда посреди Него обретаете. Взывайте всякий раз, чтобы приблизится к Нему.

Да оставит нечестивый путь свой, и муж беззаконный – помыслы свои. И возвратится он к Йегове, к Элохим нашему. И Он помилует его прегрешения, ибо Он многомилостив”.

Идём Яир. Веруй Отцу моему Небесному и да будет по вере твоей.

И они пошли в город. За ними последовали ученики, а следом и остальной народ. Всем было удивительно и любопытно, что будет дальше.

Их путь пролегал через рыночную площадь. И естественно, что люди узнавая молодого раввина, стали обступать его с разных сторон. Так, что вскоре трудно было даже идти. Всем хотелось хотя бы коснуться чудотворца Йегова.

В переулке, прижавшись к стене дома, стояла женщина. С надеждой и болью в сердце смотрела она на пророка Элохим.

– “Йегова, не в гневе Твоём наказывай меня и не в ярости Твоей карай меня, – шептали её губы слова псалма Давида, а руки нервно теребили платье.

– Ибо стрелы Твои вонзились в меня и рука Твоя тяготеет на мне.

Нет здорового места в плоти моей из-за гнева Твоего, нет мира в костях моих из-за греха моего.

Ибо грехи мои захлестнули голову мою. Как ноша тяжёлая, невыносимо тяжелы они для меня.

Смердят, гноятся раны мои из-за глупости моей.

Согбен я и поник совсем, весь день хожу мрачный.

Ибо чресла мои полны воспаления, и нет здорового места в плоти моей.

Ослабел я и сокрушён чрезмерно. Кричу от терзания сердца моего.

Йегова! Пред Тобой все желания мои, и стон мой не сокрыт от Тебя!

Сердце моё трепещет, покинула меня сила моя, и свет очей моих – и того нет у меня.

Любившие меня и друзья мои вдали стоят из-за бедствия моего, и ближние мои поодаль стоят.

Устроили ловушку мне ищущие души моей, а желающие несчастья мне говорят злое и целый день замышляют коварное.

А я, как глухой, – не слышу, и как немой, не открывающий рта своего.

И стал я, как человек, который не слышит, и в чьих устах нет ответа.

Ибо на Тебя, Йегова, уповаю я, Ты услышишь, Йегова, Элохим мой!

Ибо сказал я: а то радоваться будут они из-за меня. Если пошатнётся нога моя – возгордятся предо мною.

Ибо близок я к падению, и боль моя всегда предо мною.

Беззаконие моё сознаю я, сокрушаясь о грехе своём.

А враги мои живут и укрепляются, и умножились ненавидящие меня несправедливо.

И воздающие мне злом за добро ненавидят меня за стремление моё к добру.

Не оставь меня, Йегова, Элохим мой, не удаляйся от меня!

Поспеши на помощь мне, Йегова, спасение моё”.

Пророк медленно продвигался вперёд с неизменной улыбкой на своём лице. Кому-то что-то говорил, на кого-то возлагал свои руки.

Проулок слегка шёл в гору, поэтому она хорошо видела возле него Яира – начальника синагоги, проталкивающегося впереди, и учеников равви, словно взявшие в кольцо своего учителя. Но толпа была такой плотной, что они нехотя теснили своего учителя.

«Как бы я хотела приблизиться к нему. Услышать его мягкий голос, обращённый ко мне. Исповедать всё, что тяготит меня уже столько лет, – думала она про себя, а из глаз её бежали горькие слёзы. – Но я не имею такого права. Я нечиста и греховна. Я не должна осквернять пророка Йегова.

Но Адонай! Элохим наш! Как бы я желала исцелиться от недуга моего! Хотя бы незаметно, кончиками пальцев своих дотронувшись до малой ниточки цицита на его талите.

Я верую, изо всех своих немощных сил, верую, что тогда бы я исцелилась. Но мне нельзя. Я нечиста».

Она подняла руку, вытирая слёзы. И в этот миг её случайно толкнул по этой руке пробегавший мимо паренёк. Она лишь на мгновение потеряла равновесие, сделав всего только шаг на мостовую. Но и этого короткого движения оказалось вполне достаточно, чтобы её подхватила с собою набегающая толпа людей из переулка. Её прижимали и затирали, продвигая вперёд. Чтобы выбраться из этой сутолоки уже не было и речи. И она покорилась своей судьбе, двигаясь вместе с потоком. Её сердце забилось чаще, когда она вдруг увидела, что равви сворачивает в её переулок. А когда он медленно проходил мимо, то немые слёзы просто застилали её глаза.

«Вот он, совсем рядом, – проносились мысли в её голове. – Только протяни к нему руку. Коснись его и станешь здорова.

Нет. Нельзя. Я нечиста.

Его теснят. Ещё чуть-чуть и уже будет поздно!

Нет! Нет! Нельзя! Нельзя осквернять такого человека!