Эйрик Годвирдсон "Призраки Вудстока"

На фестивальной поляне происходит изощренное кровавое убийство, окруженное кучей ритуалов, и без помощи ФБР тут ни черта не разберешь, кроме того, что дело адски нечисто – этим и займется агент Джон Симмонс. В случившейся магической дряни помогут разобраться подсказки эксперта, сообщил ему шеф, велев отыскать того на месте. Что у эксперта окажется скверный характер и куча странных привычек, шеф отчего-то не предупредил. Как и о том, что дело будет куда запутаннее, чем казалось на первый взгляд.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательские решения

person Автор :

workspaces ISBN :9785006412026

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 30.06.2024

С этим он и удалился. Помогать справиться со скунсом, действительно, не стал – хотя собравшиеся вокруг ребята утверждали, что Энди отлично знает, как это делается. В результате зверька выманил прочь из кустов и от рюкзака, бросая по кусочку печенья, другой парень – узколицый патлатый юнец в исчерченной надписями черной облегающей майке и узких драных джинсах, сверкающий татуировками на широких, но костлявых плечах и серьгами в ушах. Запомнился, впрочем, парень не этим – а тем, что как-то странновато держал левую руку: полусогнутой, точно она была у него сломана. Приглядевшись, Симмонс понял – нет, это какой-то врожденный дефект, паренек еще и прихрамывал на левую же ногу, при чем отчетливо. Свободно парень мог действовать только правой, но, кажется, его это ничуть не смущало – двигался он легко даже не смотря на хромоту, хоть и своеобразно. А еще у парня были странные черты лица и необычный оттенок кожи – вроде бы загар, но почему-то зеленовато-оливковый. Не утэвво и не белый, нечто среднее.

– Он полукровка, – пояснила Эва, заметив озадаченный взгляд Симмонса. – Парню, вроде как, достался в нагрузку к смешанной крови церебральный паралич, кажется, легкой формы. Не так уж и страшно, если вдуматься.

Джон кивнул – он знал, что полукровки, рожденные от союза утэвво и людей, редко могут похвастаться физическим здоровьем, а если все в порядке с телом, то будет неладно с психикой: и действительно, лучше уж быть больным телесно, чем душевно. В любом случае рожать таких детей было рискованно, это знали все. А все равно находились отчаянные, гляди-ка.

– Тяжело таким быть, – вдруг заключила Эванджелин, точно противореча сама себе. – Их же ни утэвво, ни белые за своих не признают. Что сто лет назад, что сейчас – ни черта не меняется, даром, что понастроили пансионатов для больных детей. Утэвво даже больше, я бы сказала, презирают полукровок… в середине прошлого века и вовсе предпочитали таких детей не оставлять в живых. Сейчас, конечно, о таком не то что бы заговаривают, но… кто считает себя правильным «лесным», тот считает своим долгом ткнуть носом любого полукровку – ты недоделка, знай свое место.

– Что? Серьезно, что ли?

– Ага. Энди, вот тот утэввский сопляк с выбеленной башкой, к счастью, ушел – а то проехался бы непременно, что этому мальчику только со скунсами и водиться. Может, подрались бы даже: паренек-то вряд ли спустил бы все на тормозах. А ведь с Буги-Вуги Энди тоже подрался, между прочим, но, кажется, попросту из любви к скандалам – вон, давай расспросим, как раз девчонки шушукаются об этом.

Что ж, так и оказалось: Энди Ли, Анденару, как его называла в разговорах с зеленокожими Эванджелин, даже прилюдно угрожал, что отрежет Буги то, что у того болтается в штанах. Разумеется, снова из-за девушки. А еще выяснилось, что всеми обожаемый Буги-душа-компании успел поругаться в ночь перед своей смертью с соседом по палатке – очкастый круглощекий парень с по-лошадиному (или, скорее по-ослиному) тяжеловесной нижней частью физиономии обозвал Буги жадным мудаком, вот отчего тот решил поискать ночевку в этот раз где-то еще. И вот почему прятал рюкзак – в нем, увы, не нашлось никаких документов, зато обнаружился изрядный пакет травы. Из-за этого пакета и вышла стычка с соседом, или нет, было неясно. Соседа звали Стиви, и делалось ясно, что Стиви стоило бы допросить получше… как и еще некоторых ребят с поляны: их имена Джон отчеркнул в блокноте несколькими жирными линиями и молча показал Эванжделин. Та прочитала, вздохнула – и все-таки кивнула: кандидатов на причастных к убийству мысленно она, как оказалось, выделила тех же самых. Беда была только в том, что верить в эти подозрения не очень-то хотелось, вот что.

Что ж, день вышел более удачным, чем накануне, но на этом Симмонс почувствовал, что выдохся окончательно – и, упаковав рюкзак в несколько слоев пленки, позаимствованной у фермеров (слава богу, все-таки скунс не успел пометить пожитки Буги!) и забросив в багажник, отправился в бетельское отделение. Где его и ждали новости про Ку-Клукс-клан, имя «Билли» и промах Дэвиса с фотографией.

Глава 6

Джон медленно перекатывал в голове одну-единственную мысль – прихватить пару бутылок пива в номер, или же ну его? Заявив, что рабочий день окончен, Симмонс, разумеется, кривил душой – он знал, что сегодняшний вечер до конца убьет на работу и связанное с нею же чтение. В конце концов, на заднем сиденье «Форда» лежало несколько папок: Мур расстарался и прислал не только недочитанное пока подробное досье на мисс Фей, но и тщательно отснятые выдержки из газет, и даже – уже вечером, почти перед появлением Дэвиса – то самое загадочное дело. Сказал, что есть и еще кое-что, но это «кое-что» еще следует вытащить «из кое-кого», как он и сообщил. А после настоятельно посоветовал «разобраться пока с тем, что закопано не очень глубоко». А это означало, что вечер будет долгим.

Между «Грин Руф» и «Эль Монако» притулился неожиданный бар – маленький, но не слишком обшарпанный, ничуть не похожий на мерзкую нору запойных алкоголиков, чего никак нельзя было ожидать от подобного места: скорее всего, обслуживал бар в основном постояльцев мотелей, решивших скрасить себе вечер.

Как Джон успел уже выяснить, барменом там работал вполне располагающего вида тип, стаканы его помощник мыл вполне исправно, да выбор того, что можно было взять из холодильника с собой, вполне устроил бы любого не слишком придирчивого клиента. Оставался вопрос, что там в кранах у этого умника, но Симмонс пока не собирался этого проверять. Насколько выгодно держать бар в таком месте, вопрос оставался открытым, но, вполне возможно, его хозяин (владелец и бармен был одним и тем же человеком) попросту так спасался от скуки. Отчего бы, в самом деле, и не разжиться бутылочкой-другой не очень скверного пойла в его заведении тогда?

Как бы там ни было, а Джон, только свернув к мотелю, а значит, и бару тоже, поменял свое решение: он рассмотрел припаркованный у самого заведеньица знакомый «Чарджер». Яркий красный бок был заметен издалека, отражая оранжевое предзакатное солнце не хуже глянцевой водной поверхности. Не увидеть его за потрепанным «Ровером» и припарковавшимся с вопиющей небрежностью за ним фисташково-зеленым «Шеви» с замятым правым передним крылом было сложновато: красный монстр сейчас напоминал здоровенную щуку меж окуней. Хотя, впрочем, «Ровер» еще тянул на вялого сома, только из-за размера. А вот «Шеви», увы, не заслужил иного сравнения: хозяин, ко всему прочему, вряд ли слишком пекся о внешнем лоске своего автомобиля.

Выйдя из машины, Джон глянул на небо, прищурившись – горячий ветер натащил причудливых облаков, и они, черные, лиловые и очерченные рыже-алым, теперь громоздились над горизонтом, предвещая смену погоды. Может быть, даже уже в ночь сегодня – летняя изнуряющая жара обещала разродиться грозой. Симмонс еще разок глянул на «Чарджер», лениво проскользил взглядом и по зеленому «Шеви», так похожему на его собственный, потом посмотрел на дверь бара.

«Ну и интересно, сколько она там уже торчит?»

Из окон бара лилось тягучее блюзовое кантри, изредка разбавляемое чем-нибудь еще. Но, кажется, владелец предпочитал, по большей части, Джонни Кэша и Марти Роббинса, не размениваясь на прочие мелочи. В самом же баре сегодня было до странного свободно – может, потому, что была всего лишь середина рабочей недели, может, оттого, что людям делалось лень тащиться по жаре куда-то, но желающих посидеть с кружкой внутри сегодня отыскалось совсем немного – компания немолодых, сельского вида джентльменов за дальним, одним из самых удобных, столиков; студенческого возраста парочка, быстро расправившаяся со своей порцией светлого пива и тарелкой жареной картошки и после упорхнувшая прочь – видимо, ещё одни будущие гости фестиваля; два пропыленных, усталых коммивояжера, приткнувшихся у окна; ну и компания из трёх мордастых парней в клетчатых рубашках: на первый взгляд они могли бы показаться братьями, но, скорее всего, были просто приятелями, не более того.

Эванджелин устроилась у дальней стены – второе по удобству место во всем баре, если не считать занятого сельскими джентльменами столика побольше. Тот, за которым устроилась Эва, был рассчитан на трех гостей, но она по-свойски бросила на один из стульев куртку, на второй, чуть подумав, умостила ноги – уставшие после дня беготни, они требовали отдыха. Когда Симмонс зайдет в бар, он непременно отметит – при прочих равных он и сам бы выбрал именно это место, даже для встречи: двое могли расположиться так, чтобы одновременно видеть и дверь, и окно чуть в стороне. И даже большую часть зала – спиной пришлось бы сидеть разве что к барной стойке. Неплохое место, если ты не хочешь, чтобы к тебе цеплялись, опять же. Пусть посетителей и не так много, а всегда может найтись кто-то, кому неймется поговорить. Эванджелин этого и хотелось бы избежать – не в последнюю очередь он пришла сюда еще и обдумать сегодняшние похождения. Если, конечно, ей дадут посидеть в тишине: против музыки она ничего не имела, а вот бородатые анекдоты, пересказываемые едва ли не под видом свежайшей новости, несколько отвлекали.

Что ж, и правда: количество посетителей с лихвой восполнялось шумностью некоторых гостей – трое клетчатых стучали кружками, скрипели стульями, громоподобно хрустели чипсами и орехами, хохотали над шутками, и при том, не сбавляя тона, обсуждали все подряд, громко переругивались по мелочам и то и дело подначивали друг друга. Можно было бы поставить на кон что угодно, хоть собственную машину, что именно эти молодчики и прибыли на том побитом жизнью «Ровере», песочно-коричневом под слоем уже неотмываемой с виду грязи – и не ошибиться. Что ж, каждый отдыхает как может – остальным они, вроде бы, и не мешали особенно. Во всяком случае, какое-то время, пока уровень выпивки в их мозгах не достиг той отметки, за которой начинает хотеться общения не только со своей тесной компанией.

Первым, разумеется, под раздачу попал бармен.

– Эй, Тони! Что там у тебя играет?

В колонках в это время Марти Роббинс проникновенно выводил историю «Пяти братьев», и Эва тихонько фыркнула в свой бокал: сложновато не узнать это голос и манеру, разве что ты сыч, не вылезавший со своего огорода последние лет тридцать (но тогда, скажите на милость, куда делся твой радиоприемник, а?), или же попросту нализался настолько, что тебе все равно, к чему прицепиться.

– Перещелкни, я не хочу слушать это замшелое дерьмо! – ага, всё-таки второе.

– Иез, иди в задницу, я не буду переключать старину Марти, – равнодушно бросил бармен.

– Эй! Тони, ты достал. Тебе так сложно переключить?

– Это ты достал, Иезекил. Отвали, я сказал – в моем баре играет только то, что нравится мне, и мне плевать, что там кто еще думает, вот и все, – бармен, крупный, хоть и немолодой тип, подстриженный под машинку едва ли не на армейский манер, но при этом бородатый, не хуже какого-нибудь байкера, усмехнулся.

– Озверел, Тони. Как есть озверел! Ты, кажется, своих гостей вовсе не ценишь… Эй, мисс! А скажите-ка, как думаете, наш бармен не хамит ли гостям?

– По-моему нет, – неприязненно покосившись на Иезекила, которого про себя все это время величала исключительно «Красной Бейсболкой», чтоб отличать от его приятелей – одного в обычной серой кепке, второго щеголяющего обширными залысинами на потной голове, Эванджелин фыркнула.

– Ну вот! – притворно расстроившись, Красная Бейсболка ухмыльнулся, развернувшись вместе со стулом к женщине. – Слушайте, мисс, я тут подумал – а чего это такая цыпа торчит тут одна, скучает?

– А с чего вам вообще кажется, что она скучает? – Эва холодно прищурилась. Липкий сальный взгляд, скользнувший по ее плечам, она надменно проигнорировала.

– Да так… Разве пристало даме сидеть одной? Да не жмись, составь нам компанию! Скучно здесь, как у дьявола в заднице, это уж точно! А вот твоя задница, детка, прямо что надо, вот что! Весь вечер смотрю, – и Красная Бейсболка похабно причмокнул, добавив следом совершенно ни к селу, ник городу: – Эххх, вот я бы тебя прокатил!

– Удивительные познания про дьяволову задницу, – Эва только приподняла бровь, пропуская мимо себя вместе со взглядом и остальную тираду. – Могу посоветовать туда и убираться, вот и все.

– Слушай, красотуля, мне скучно торчать в этом чертовом баре без девчонки, одни косые небритые рожи, ну куда это годится? – продолжал Красная Бейсболка, и на этом приятели его охотно заржали. – Как насчет того, чтоб разбавить нашу компанию, а? И пусть ты уже явно не студенточка, я не отказался бы, чтоб ты скрасила нам вечер приятной болтовней, а то, может, и не только! Серьезно – нам всем это позарез необходимо: немного внимания и пара ласковых слов, а?

– Единственное, в чем ты нуждаешься – это засунуть свой язык себе в зад, и не доставать его оттуда.

– Не хочешь?

– Нет.

– Ну и дура, – заржал Бейсболка.

– На себя погляди, убожество, – бросила она.

– Сука, – скривился Бейсболка.

Эва продемонстрировала ему оттопыренный средний палец, сверкнув кольцами на руке. Хамоватый собеседник отвернулся, отпустил сальную, под стать взгляду, шутку, его приятели загоготали, как гуси на пруду. Эванджелин недовольно прищурилась. Когда Лысина – приятель Иезекиля, тот, что сидел слева, повернулся к ней, собираясь снова что-то сказать, она не выдержала:

– Еще раз позволите себе что-то ляпнуть в мой адрес, так не пойдете – побежите, усекли, ребятки?

И с недвусмысленным видом она похлопала по боку куртки, там, где обычно у полицейских пряталась кобура табельного оружия.

– Ты что, новый коп, что ли? – недовольно протянул Лысина. – Появление этого, трупа на поляне расследовать явилась?

– Тебе какая разница? – огрызнулась Эва. – Нет. Но это не отменяет того, что ты и твои дружки – идиоты. Так что проваливай. Или просто отвяжись от меня, идет?

– Эй! Эй-эй-эй! А ну тихо в тут, – басовито одернул разошедшихся гостей бармен. – Будете буянить, я настоящих копов вызову, всем ясно? Вы, мисс, извините – но у меня тут не салун в прерии. Если вас обижают – говорите мне.

– Прости, Тони. Я бы предпочла, чтоб твои завсегдатаи перестали ко мне цепляться. Не только сейчас, а вообще.

– Иезекил, заткни пасть и не лезь к дамам, тебе же сказали – предложение не интересует. Если что-то не так, проваливай. И да, я про копов не шутил, ага?

– Ага, – буркнул Иез-Бейсболка, мигом растеряв кураж. – Сволочи. У меня и так предупреждение висит с прошлой пятницы… Дэвис сказал, что если еще раз нарвусь, поеду мести улицы в Олбани, тьфу-тты…

– Вот и не обостряй, – ухмыльнулся Тони. И еще раз включил на перемотку последнюю проигравшую песню. – Весь трек с вами пропустил, будь оно неладно.

И Марти Роббинс снова принялся рассказывать свою балладу про мстительных пареньков, преследующих человека, что в Новом Орлеане посмел убить их отца.

Симмонс застал уже окончание сцены – и потому вмешиваться не стал: накал страстей уже погас, когда он, пройдя в зал, кивнул Эве – и та дружелюбно подняла ладонь в приветствии.

Спросив кружку пшеничного светлого, Джон кивком указал бармену, куда ту отнести – и бармен только покачал головой, прогудев:

– О, мистер, не советую беспокоить. Она сегодня не в духе – я отсюда слышал, как эта дама ругалась с держателем мотеля – а ведь «Эль Монако» через дорогу! Не так уж и близко, знаете ли! Да и настроение ей успели еще подпортить и без того, – и он кивнул на насупленного типа в красной бейсболке и его приятелей.

– Ничего, я думаю, мы как-нибудь договоримся. Спиной к выходу я сидеть точно не хочу, – Симмонс усмехнулся и направился к столику, занятому мисс Фей.

К удивлению собравшихся, она без лишних слов сгребла в сторону разбросанные по столу листки бумаги и сняла со стула ноги, чуть передвинувшись так, чтобы обоим было удобнее устроиться. Видимо, она была против не любой компании, а только конкретно той, что так настойчиво зазывала ее к себе только что.

– Ах вот оно что! – громко возвестил Лысина, Иезекил-Бейсболка кисло выругался, а тип в серой кепке поднялся на ноги и предложил:

– Ну все к черту, погнали отсюда, парни.

И три типчика вышли прочь, загрузились в свой «Ровер» – и действительно, погнали.

– Вероятно, кто-то из дорожной полиции будет очень рад их встретить, – откомментировал помощник бармена, выглянув из подсобки: это был парень около тридцати лет, худощавый, молчаливый – и черный, как вакса.

– А тебе не все ли равно? – хмыкнул бармен, оглянувшись.

– Убрались – и ладно, – кивнул помощник, несколько сумрачно: можно было предположить, что отношения с Иезекилем и его дружками у него, скорее всего, не очень задались. Впрочем, когда эти трое убрались, в баре стало сразу точно просторнее, а не только тише.

Симмонс уронил свернутый плащ на спинку стула поверх темной куртки и уселся спиной к стойке. Через пару секунд на столе появилась кружка заказанного пшеничного, потом картошка соломкой и джерки.

Не дожидаясь приглашения, Эванджелин немедля утащила ломтик картошки. В бокале у нее белой пенной шапкой колыхался светлый эль, ярко пахнущий цитрусами и почему-то кардамоном – приличный, хоть и жидковатый, если уж честно, о чем она немедля сообщила. Зато свежий – и, главное, холодный.

– А вот насчет вашего лагера я не была бы так уверена, не разбавляет ли его этот замечательный парень, – Эва фыркнула, и подвинула в центр стола свою плошку с фисташками.

Бармен услышал – и обиженно прогудел:

– Мисс! Я никогда не наливаю разбавленного приличным людям!

Переглянувшись, Джон и Эва вдруг одновременно фыркнули: определение «приличных людей» оба в свой адрес слышали так редко, что воспринять его иначе, как то ли грубую попытку подольститься, то ли как неуклюжую шутку, не получилось.

А может, бармен Тони Бауэрс – имя значилось на карточке у стойки – и в самом деле не соврал. Во всяком случае, в кружке оказалось пиво как пиво, без привкуса разбавленности.

– Какие-то, хм, неудобства? – Джон, внимательно поглядев на компаньонку по столику, кивнул на дверь, за которой скрылись клетчатые типы.

– Уже нет. Я в состоянии послать куда подальше подгулявших раздолбаев, которые возомнили себя крутыми парнями прямиком из Техаса, – Эва произнесла последнее слово с неожиданным взрывным «ха» вместо глуховатого новоанглийского «кси», и Симмонс не мог этого не отметить. И тут же напомнил себе – ах да. Она ведь, судя по личному делу, с Юга – точнее, из Флориды… интересно, отчего этого южного говора не было слышно раньше? Позерствует – или же уже это не первая ее пинта эля за вечер…? А может, ее просто все достало? – вкрадчиво уточнил внутренний голос, и Симмонс все-таки решил с ним согласиться.

– Такого сорта засранцы, впрочем, водятся где угодно, я так полагаю, – дипломатично пожал плечами он. И добавил, указав кивком на записки и листочки, и на неизменную помятую тетрадь: – я смотрю, у вас и тут не прекращается работа. И, судя по всему, сегодня уже куда-то успели съездить?

– Ага, – Эва энергично кивнула. – Добралась до телефона, рассказала умникам с кафедры, что я о них думаю. Мое согласие на помощь следствию не означает, что мне не хочется напомнить коллегам, что значит право неприкосновенной личной жизни.

Джон хмыкнул, с любопытством подтянул ближе один из листков, исчерканных торопливым, а оттого практически совершенно нечитаемым почерком, размашистым и экспрессивным.

– А что у вас тут в записях? – поинтересовался он.

– Да так, всякие полевые заметки. В том числе и по нашему общему вопросу, кстати. Вы удачно появились, Симмонс – у меня есть несколько свежих соображений. Правда, если бы ко мне не приставали с желанием побеседовать всякие личности, дело пошло бы куда как живее!

Симмонс понимающе кивнул – но уточнять снова ничего, благо, не стал: Эве не хотелось с ним еще дополнительно обсуждать выходки тех стервецов, комментировавших ее майку, открывавшую загорелые плечи. После этого они еще какое-то время обменивались замечаниями по поводу сегодняшнего рыскания по кемперской поляне, пришли к выводу, что пристального расспроса заслуживает каждый из угодивших в особый список Симмонса ребят, а потом Эва решительно тряхнула головой и заявила:

– Так, у меня сразу, пока вечер только-только начинается, есть предложение. Раз уж мы оказались в одной лодке не только по делам, но и в свободное время, предлагаю отставить официальный тон к чертям собачьим. К черту всех этих «мистеров» и «мисс»; у меня есть имя, и оно мне вполне нравится.

– Идет, – Джон усмехнулся, соглашаясь. – Так, действительно, будет намного проще. Я к тому же все забывал спросить – как все-таки лучше к тебе обращаться, если честно.

– Если бы меня не устраивал вариант «Эва», я бы об этом сказала, – она хмыкнула. – Впрочем, дома меня иногда называют Джей, тоже ничего не имею против.

– Так это и есть полное среднее имя?

– Не-а. Это инициал вместо среднего имени у меня в честь домашнего прозвища, – пояснила она, и продолжила: – За знакомство мы уже пили колу, разумеется, но тогда, как ты выразился, это было предложение «зарыть топор».

– Закрепим успех. День работы – и еще никто никого не бесит, считаю, это достижение, – Джон без тени улыбки коснулся краем кружки стенки ее бокала-пинты.

После этого она точно так же невозмутимо стащила полоску джерки – и дальше на закуску больше не обращала внимания, кажется, вообще. Зато, порывшись в своих записях, заговорщицки прищурилась:

– Кстати, Джон, глянь-ка. Это может быть небезынтересно: я перерисовала тот знак, что неизвестный тип – а может, типы – оставил Буги-Вуги…

– Его звали Билли. Пока – без фамилии, но кто-то слышал – Билли, – перебил Джон.

– Хорошо, пусть будет Билли – на вечную память, – она хмыкнула и вытащила из тетради отдельный лист. Положила его перед Симмонсом и выжидающе уставилась.

Симмонса не смутил ее чернушный юмор – замечание о «вечной памяти» прозвучало, разумеется, грубо, но точно – зато он не смог не отметить, что Эва, кажется, играючи обошла ту неловкость, в которую по уши вляпался Дэвис: с этой картинкой нет надобности светить перед пугливыми подростками и сельскими сплетниками фотографии мертвого тела.

– Разумеется, мне ничего этот рисунок не говорит, – Симмонс слегка пожал плечами, поглядев на странное сочетание ромбов, крючков и точек вдоль длинной вертикальной черты, на которую все эти закорючки точно нанизывались. – А тебе?

– А мне – да. Сегодня тип, которому я особенно хотела показать эту картинку, весьма ловко улизнул у нас из-под рук, но я думаю, завтра можно будет прицельно поинтересоваться, что он об этом думает. Догадаешься, о ком речь?

– Энди? Или кто-то из индейцев? – Повспоминав про «улизнул», Симмонс спросил первое, что пришло в голову.

– Энди, – Эва кивнула. – Анденару Черная Стрела, да. Этот символ – как бы так объяснить…? Что-то вроде надписи на соседском заборе: убирайся, чертов ублюдок. Короткое утэввское проклятье – и нет, не в магическом смысле, а скорее в смысле бранного выражения. Его обычно вырезают на палочке или древке стрелы, и втыкают перед жилищем недруга, предупреждая: не переходи тропу передо мной, не попадайся под руки, ты мне не друг.

– Черная метка? – Симмонс с пониманием вскинул брови.

– Что-то вроде, да. Только…

– Только ее не принято вырезать на теле мертвого врага?

– Поразительная догадливость, – Эва кивнула, и при этом вовсе не казалось, что она иронизирует. – Для того, кто не знаком с научными аспектами этого всего – действительно поразительная. Так что этот знак – он может вполне оказаться не тем, чем кажется. В точности, как совы… кхм.

– Что ты имеешь в виду, Эва? – теперь Симмонс уставился на нее, машинально скользнув взглядом по руке, обхватившей узкую часть тюльпановидной пинты. Бокал она держала левой – в правой у нее был карандаш. Почему-то глаз зацепился за кольца – все разные, но все – массивное причудливое серебро. Широкая полоса индейского узора с позолоченными перьями-стрелами в середине, следующее точно сплетенное из завитков вроде кельтского (или скандинавского? черт их разберет) узла, дальше – грубоватое простое кольцо с надписью по-латыни, рядом с ним массивное литье в виде черепа – и пустое основание левого безымянного пальца, зато тонкое витое на средней фаланге над ним. На второй руке на этом же пальце – узкое серебряное с прозрачными зеленоватыми камешками, тремя в ряд, и еще какие-то завитки. Уж точно не тянет на свадебное кольцо, переодетое разведенной дамой на другую руку. Странно, подумал Джон, вроде бы в личном деле было про замужество, но и Мэтт по телефону тогда сказал «все-таки именно мисс, смотри не перепутай». Хм, что-то не клеится – но не спрашивать же? Пока, во всяком случае. Джон перевел взгляд на рисунок:

– Не то, чем кажется – что ты имеешь в виду? И, касательно Энди…

– Опережая вопрос – я не думаю, что это именно Энди этого паренька пришил. Пока не думаю – не из-за чего особенно. Но я полагаю, что Энди вполне мог бы. А еще он мог бы знать, кто способен на такое. Или – если это все действительно попытка нас запутать, то этот щенок мог бы помочь в распутывании. Он, так вышло, довольно хорошо разбирается в обычаях своих предков… и замашках современников. В кое-чем лучше меня, да – просто потому, что он сам утэвво. И – этноактивист. И засранец ко всему прочему.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом