Я допил остаток коньяка из бокала и поднял бутылку в которой оставалось больше трех четвертей. Чтобы Юрке был слышен мой голос, я произнес как можно громче:
– Тебе еще налить? – Я не любитель надираться, но сейчас случай особый, а первые двадцать пять миллилитров для здоровых мужчин – это даже не терапевтическая доза, так, дегустация. Юру надо ушатать немного, я вижу, что его вся эта ситуация морально очень сильно истощила. Конечно, вряд ли он запьет, ума и выдержки нам хватает, но ничто не проходит бесследно особенно для нервной системы. Лучшего средства от ситуативной депрессии, чем немножко хорошего алкоголя природа еще не выдумала. Как и в любом случае, главное – вовремя остановится.
Юра отворил дверь туалета и вышел в коридор, чтобы перети в ванную – помыть руки, но не успел ответить.
Раздался оглушительный треск. Входную дверь вдруг сорвало с петель, пыль облаком закрыла коридор. В квартиру разом ворвались люди в камуфляже и масках, с оружием. Дверь Юру шмякнула по спине, и он упал ничком. Вооруженные люди в масках и шлемах пробежались по двери, дико орали:
– Всем лечь! Работает СОБР!
Я не успел поставить рюмки на стол, стоял столбом, пока их не выбили у меня из рук и мощный удар прикладом в плечо не заставил упасть на пол кухни ничком. От синяка уберег мгновенно отвердевший графен киберсьюта.
Юркина голова виднелась из-под сорванной зарядом железной двери. Он вообще там жив? В сознании? Я ни о чем не мог думать. На голову Юры вертанулась с плиты кастрюлька с горячей кашей, он вскрикнул и зашипел от боли.
Живой!
Нас рывком подняли на ноги, заломили руки за спину и сковали пластиковыми стяжками. Дверь выставили в общий коридор.
– Кто из вас Свиридов? – раздался голос, по-видимому, командира группы.
– Я, – сдавленно отозвался Юра. – Я Свиридов. Кто вы? Что вам нужно?
– Вы арестованы.
Эта фраза прозвучала ровно, обыденно. Командир группы стянул с головы балаклаву. Мужчина с ранней сединой, средних лет, жесткое немного прямоугольное лицо с глубокими складками в углах рта, серые глаза без намека на сочувствие. Да и с какой стати? Что мы ему? Что он нам? Как выразился принц датский Гамлет.
Нас подняли на ноги. После осмотра квартиры, путы срезали. Мою личную карту и лицензию на киберсьют тоже проверили.
Начальник группы положил на стол две визитки.
– Все вопросы к следователю, наше дело провести задержание и доставить в СИЗО, – прервал он мою попытку хоть что-то выяснить, – звоните завтра с девяти до пяти. А это круглосуточный ремонт железных дверей.
– За чей счет ремонт? – осведомился я, не надеясь на ответ.
Командир, выходя последним, только коротко глянул, и в этом взгляде читалось очень ясно. За свой.
Я остался ждать Юркину жену и подбирать слова, чтобы объяснить и Юркино отсутствие, и разгром в квартире, и выбитую дверь. Электронному замку каюк.
Глава 2
Светлана села на пол, выйдя из лифта. Она поняла, что Юрку взяли, и минут пять я ее отпаивал водой и коньяком. Объяснил ей, как мог, что произошло, успокаивал, что все это какое-то недоразумение.
Она пришла в себя, немного успокоилась, переоделась, потому что дома в уличном киберкостюме жарко, и сразу кинулась звонить нашему скоропомощному адвокату Хазину.
Голос ее срывался на рыдания, но коньяк все-таки немного помог, и она сумела внятно объяснить, что только что Юру арестовали, но за что?
Я смотрел на нее в домашнем халатике и думал, что жизнь вынудила женщин перейти на более практичную комбинированную одежду заодно стимулировав их больше внимания уделять фигуре, благо, что технически это теперь стало намного проще. Электротренажер, вмонтированный в одежду, в нательное белье позволял поддерживать идеальную форму тела.
В «Спорт-мастере» широченный выбор легких и недорогих киберсьютов для похудения и набора мышечной массы. Электростимуляторы, работая по индивидуальным программам это делают за полгода, максимум за год, превращая любую жиробасину в настоящего атлета.
Все, что требуется – для начала накопить денег и купить самую недорогую модель киберсьюта и, не снимая его даже на сон, проносить примерно год. Более продвинутые модели делают еще и вакумный LPG-массаж, отчего тело становится крепким и упругим. Такие называли «прощай целлюлит».
Так что встретить на улице женщину с дряблым животом и бедрами по типу «рейтузное ожирение» или брюхатого пивного бочонка стало сложнее, если человек хочет выглядеть подтянуто и спортивно, ему стало проще этого добиться.
Большинство взрослых людей на улице теперь подтянутые и сексапильные. Мужики в этом отношении инертнее. Но мода на красивые фигуры, здоровье берет свое и в их среде.
Фетишисты со своей страстью к облегающим одеждам остались в прошлом, сконцентрировавшись на нездоровых тканях типа латекса, лайкры и прочей ерунде. Кто хочет быть здоровым и красивым плюет на стыд, поносить киберкостюм в обтяжку какое-то время. Многие потом уже не могли отказаться от функциональной, здоровой и красивой одежды. А главное до отказа набитой всякими вспомогательными гаджетами, как мой Зуд. Мне без него очень неуютно, как без друга, секретаря.
Все начиналось в двухтысячных и небольшой фирмы «Нейромионикс», которая разрабатывала алгоритмы для процессоров киберсьютов и еще немного их шила под заказ. Сами костюмы при этом ориентировали больше на спорт.
В тридцатых годах на идею общего миостимулятора с обратной связью обратили внимание китайские концерны, и за пару лет наводнили рынок относительно недорогими киберсьютами для медицины, спорта, косметологии, охраны и спецслужб.
Нейромионикс успела защитить свои разработки патентами и продолжила выпуск под заказ элитных дорогих моделей из особых материалов, типа биополимеров и графена, сделав акцент не только на электромассаж, но и на безопасность.
Такая модель у меня, но программу и алгоритмы поведения для нее писал я сам. И плевать, что мы такие выглядим, как робокопы из старого фильма. Здоровье и жизнь важнее. Но главный прорыв в продаже киберсьютов случился, когда какие-то из концернов пролоббировали в Госдуме законопроект о финансовой поддержке всех, кто заботится о своем здоровье, включая и приобретение киберсьютов, а не только посещение фитнесзалов. Спецслужбы поддержали эту идею, потому что забить электронику этой шкуры различными подслушивалками и геотрекерами очень просто. Все на благо пользователя и государства. В каждом процессоре костюма есть контроллер состояния работы сердца и дыхания, так что если не дай бог что… киберсьют сам «скорую» вызовет или полицию. Задно и полиция могла теперь при необходимости обездвижить любого человека в таком костюме. Кроме меня, конечно.
Светка – не исключение, но сейчас ей не до костюма. Она в отчаянии металась по квартире в ожидании адвоката. Я поставил пере ней бокал с небольшим количеством коньяка.
–– Выпей еще, Светик. Я рабочих уже вызвал, за дверь я оплачу, не волнуйся.
Она обняла меня и похлюпала носом в «жилетку».
–– Спасибо, Леша, спасибо, – поглотила коньяк, не обратив внимания на его крепость. Ну, понятно, стресс слишком велик.
Адвокат Хазин – штатный главный юрист управления «Скорой», вел все дела сотрудников, а их было немало. Арнольд Моисеевич весьма неплохо зарабатывал, особенно, если ему удавалась отбить скоропомощника у жаждущих крови родственников больного или погибшего. Отбить удавалось, но не всегда. Все медики застрахованы от ошибок в «обществе профессиональной защиты медработников», созданную в противовес «обществу защиты пациентов». Самые простые претензии это обвинения в краже чего-либо ценного: от лотерейных билетов до украшений. Хазин эти обвинения щелкал на раз, благодаря вмонтированным в ДК2М микрофону и камере. Если медик не отходил от своего оборудования, то каждое его действие, как и каждое слово – зафиксировано.
В случае с Юрой Хазин обещать ничего не стал, постарался «сделать все, что возможно», потому что ДК записал разговор с родственниками.
Случай совершенно идиотский. Переругались родственники ракового больного между собой и с поликлиникой. На суде между хосписом и родней постоянно звучало, что «врач „скорой“ сказал». В результате частное отношение суда в администрацию Станции «Скорой» о разглашении сотрудником врачебной тайны и нарушение медицинской этики.
Юрку отстранили от выездной работы, хотя он написал в объяснительной, что его попросили всего лишь перевести с латыни фразу, которая по-русски означает «Рак желудка с удаленными метастазами». Он ничего не знал о больном родственнике этих сутяг. Он приезжал к одной из их бабулек и про этого ракового больного не слышал и не видел его. Администрация СМП не имела права его сразу уволить, как бюджетника, обязанного отработать пять лет по распределению, ограничились переводом в архив – оператором на минимальную ставку.
Хазин на предварительном слушании спросил у свидетелей, которыми в «деле врача Свиридова» стали родственники-сутяги: «Откуда они взяли эту запись по латыни»? Те объяснили, что один из них подсмотрел эту надпись на служебном компьютере врача в одной частной клинике, где проходил обследование их больной родственник. А потом спросил у врача «скорой», тот ведь должен понимать, что написано по латыни?
Хазин спросил, а не мог ли этот любознательный гражданин осведомиться в интернете? И тот ответил, что мог бы конечно, но у врача надежнее. Ведь врач точно понимает латынь! Тут уж без ошибок!
Юра понимал. Он врач в третьем поколении. Он латынь впитал с молоком мамы – врача эпидемиолога. Он перевел. Вслух. А наш верный друг ДК-2М – диагностический комплекс «Амсат-корвет», потомок созданного когда-то Ростехом комплекса «Ангел», весь его перевод зафиксировал, как и положено, ведь рабочая фонограмма, как и видеозапись ведется на каждом вызове, и, по сути, является электронным свидетелем того, что врач не отклоняется от стандарта лечения и протокола сбора данных. В «Деле врача Свиридова» рабочая запись ДК вошла в материалы обвинения. Адвокат Хазин убеждал супругов Свиридовых, что больше административного наказания Юру не ждет ничего. А это всего лишь три месяца отстранения от выездной работы и штраф.
За что же его сейчас арестовали?
Адвокат Хазин примчался на роботакси, тут же стребовал со Светланы оплатить его поездку в оба конца. Он тщательно выспрашивал, о чем мы болтали с Юркой тут, пока не ворвалась полиция? Со сканером прошелся по комнатам и, убедившись, что никакой аппаратуры прослушки в бытовой технике нет, сел на кухне и попросил заварить чаю. Пока закипал выключенный из экономии кулер, налил себе полный стакан коньяка, не спрашивая нашего согласия.
– Можно из пакетиков заварить или таблеточку концентрата, – согласился он на дешевый эконом-вариант чая. – Я уже с дороги позвонил следователю и выяснил, – он удрученно покачал головой. – Все осложнилось. Поступило новое заявление в прокуратуру.
– От кого? – удивилась Светлана. – Что еще нужно им всем?
Хазин залпом выхлебнул коньяк, отдышался.
– Хороший! Кудряво живете, – он посмотрел на меня, – друга поддержать приехали?
Я кивнул.
– Им нужно то же что и всем нам – денег и побольше, – принялся рассказывать адвокат, – вся эта суета родни вокруг ракового больного, привела к тому, что они отказались от госпитализации в платный хоспис. По закону долечивание по уходу осуществляется частично за счет соцобеспечения, а в основном за счет собственности больного, переходящей в собственность хосписа. Вы слышали об этом законе? Приняли года три назад. Уже активно работает. И хосписы для больных и здоровых пенсионеров растут как грибы. Это очень выгодное дело. Больной или пенсионер со своим имуществом берется под опеку и доживает в идеальных условиях без мучений и боли. Так вот, они, администрация хосписа, подали в прокуратуру заявление, что врач Свиридов своим переводом с латыни нанес им ущерб на семь миллионов рублей, в которые оценивалась доля собственника – ракового больного в квартире, где он проживал. А семь миллионов это приравнено к хищению в особо крупном размере. Хоспис намерен стребовать с вас этот убыток или не полученный доход, если правильно формулировать.
На площадку вывалились из лифта трое рабочих и без лишних слов взялись обратно устанавливать дверь.
Света всплеснула руками.
– А Юра тут при чем? Почему все шишки ему?
– При том, что хозяева хосписа решили, что если бы не Юра, родня отдала бы им этого ракушника доживать свои пару месяцев вместе с миллионами, без сомнений. Так как делают сотни и тысячи наших граждан. Хоспис выставил бы его хату на аукцион и получил чистую прибыль от реализации.
– Откуда они узнали? – спросил я, – ведь это не обязаловка. Родня имеет право оставить больного дома и обеспечить ему уход за свой счет.
Хазин кивнул и налил себе еще полную рюмку коньяка.
– Имеет. Формально. Но районный онколог в ожидании премии отката от хосписа уже перевел наркотический лист туда. И когда родственники пришли в поликлинику за обезболивающими, им показали большую фигу. Мол, ваши наркотики уже в хосписе. Идите к ним. Там говорят – ничего не дадим, мы отвечаем за каждый блин пластыря и каждую ампулу, привозите сюда больного и оформляйте его собственность на нас. Родня скандалит, грозит судом и поликлинике с онкологом, которому премия обломилась, весьма некислая, и хоспису, который зажилил наркотики. В результате все скрипят зубами, но наркоту отдали, а злобу затаили.
А когда родня вдруг начала судиться между собой, привлекая поликлинику в свидетели, там узнали, что во всем виноват болтливый врач скорой Свиридов – сразу вчинили ему иск. Зачем выдал родне диагноз? Ну, поликлиника то ничего не может. Ей-то никакой корысти, онколог молчит в тряпочку – доход его неполученный явно левый, а вот хоспис пышет праведным гневом упущенной выгоды и жаждет крови виновного. Семь лямов уплыли из рук!
Светлана опять заревела, а я обнял ее и спросил:
– Почему так странно арестовали? СОБР! Дверь вынесли! Могли бы просто вызвать в СК и там арестовать. Он же не бандит и не террорист.
Хазин опрокинул вторую рюмку, вытер слезы.
– По инструкции. Они так тренируются. Следак получает санкцию суда на арест. В единой базе данных СК появляется галочка: «Свиридова задержать». СОБР это видит и поводит плановую операцию. Отрабатывают задержание, – адвокат нашел уцелевшее блюдце с дольками лимона, посыпанными сахарным песком, кинул одну в рот и зажевал коньяк. – Это не шутка. Это правда. Им нужны палки по проведенным операциям. За это «выездные» капают, как и вам. Нет выезда, нет надбавки. А террориста они так берут с оружием или врача «скорой» – их начальству без разницы. «Деньги не пахнут», – процитировал Хазин какого-то императора Веспасиана, приказавшего брать налоги с выгребных ям.
Он помолчал, подождал, пока Света успокоится.
– Послушайте. Все будет хорошо. Через три дня суд. Ничего ему не грозит. Две ночи в камере, это не страшно. Там все такие же интеллигентные люди. Эпоха уголовников в общей камере прошла. Так что Юра как в том же хостеле на восемь человек. От претензий хосписа я отобьюсь. Все это пена. Вы только не суетитесь. Работайте. Деньги еще понадобятся, – Сообщил он.
Вот если б он сказал, что денег больше не надо, я бы удивился!
Хазин поднялся и пошел на выход. Оглянулся на меня и чуть кивнул, «выйдем»!
Я направился следом.
– Разве суд не через пять дней? – мне показалось, что Хазин перепутал дату суда.
У лифта он проговорил негромко.
– Я узнал кое-что. Кто-то там, – он поднял глаза к потолку, и одними губами произнес «вице-мэр», – хочет показательный процесс над врачом, который нарушил инструкцию. Сдвинули даты. Телевизионщики уже анонсируют про суд в новостях. Этот кто-то очень хочет по максимуму добиться наказания. На судью давят, на следователя тоже. Взяток давать некому и ни в коем случае нельзя. Они только и ждут, чтобы был еще повод усугубить. Все под контролем СМИ. Я ничего не могу гарантировать. Не сердитесь на меня. Если отделаемся условным сроком – это будет счастье. И я буду доволен. Могут Юру отправить на поселение года на три. Светлане этого пока говорить не надо. Я перед процессом сам ей все объясню, а пока разузнаю в деталях, что еще можно сделать. Есть ли условия для сделки с обвинением? Пока не вижу. Да, если ему предложат кого-то из начальства или коллег заложить – это надо сделать, скостят много.
Я ничего не ответил. Что тут скажешь? Попал Юрка в жернова, молись… в любом смысле.
Рабочие закончили восстанавливать дверь в проеме, подошли со сметой к хозяйке, но я перехватил бригадира. У Свиридовых с деньгами сейчас не густо. Юрка за месяц приносит пятую часть от обычной своей зарплаты, как прозвучало в старой комедии «Им и поплакать не на что», а Светкины деньги уходят на еду, квартплату и издержки адвоката, как сегодня.
Я достал свою карту и оплатил их работу. Трудяги собрали инструменты и ушли.
Мы посидели с Юркиной женой в тишине, молчали. Я не умею утешать, а после шепота Хазина у лифта, найти ободряющие слова стало совсем трудно.
Остаться я не могу, это неприлично. Говорить нам в общем, больше е о чем. Денег ей перевести я могу, но тоже не член клана Ротшильдов, а другие доходы засвечивать не могу, там не мои деньги. Я скомандовал Зуду тихо: «Переведи ей на карту десять тысяч, оформи как возврат долга, чтобы ндфл не содрали. Только не сейчас, а когда спать ляжет. Пусть утром узнает». Зуд мигнул зеленым огоньком на вороте. Принял.
– Потерпи три дня. – успокаивал я Светлану, – Он вернется. Это все какой-то абсурдный сон. Он обязательно кончится. Все наладится. Мы опять будем работать, как раньше, – ободряющие слова у меня кончились. – Хлопни еще коньяка и ложись спать.
Я вспомнил про гречку. Рассыпанную крупу я убрал, а новую не сварил. Светлана обернулась к столу. Бутылки «Старый город» на нем не было. Хазин унес или рабочие? Я склонялся в сторону адвоката. Очень уж рьяно он потреблял его, там и оставалось на одну рюмочку для Светы.
Мы поняли, что нас еще и обокрали. Но только дружно рассмеялись. Я вспомнил старинную мудрость, которую любил повторять отец Свиридова: «Плох тот врач, что сам покупает себе коньяк». Можно дополнить: плох тот адвокат, что не выпьет за счет клиента!
Я чмокнул Свету в щеку, прощаясь, и вышел вон. Дверь закрылась, мягко щелкнув замком. Рабочие хорошо знали свое дело. Будто и не выбивал СОБР притвор вместе с косяком.
К дому я направился пешком. По пути игнорировал машины подмигивающие фарами, мне таксибота брать ради трех кварталов?
Пройдусь и подумаю. На ходу всегда отлично думается.
Да, мы плохие врачи. Это факт. Не потому что плохо учились. Совсем нет. Потому что хорошие не нужны. Нужны послушные. Молчаливые знатоки инструкций и стандартов. Нужны врачи-лакеи, с полупоклоном, улыбкой и готовностью спросить: «чего изволите?». От нас не требуется глубоких знаний и умений. Манипуляции на уровне медсестер, в лучшем случае фельдшеров, умение пользоваться аппаратурой, сейчас объединенной в два комплекса: диагностический ДК-2М и лечебный – МК, соединенный с ним и представляющий автоматическое хранилище лекарств, перевязки, шприцев и прочих лечебных атрибутов. Все, что от нас требуется – наложить электроды, взять кровь и иные вещества для анализа, вставить в щель личную карту пациента, она же всеобщая личная карта «элька» – паспорт, хранилище информации о гражданине и ключ к доступу в единую базу данных госуслуг, поликлиники, банковским счетам и полису ФОМС. Если ДК потребует, нужно связаться с водителем и он принесет к двери квартиры новый девайс, рентген-накидку, с ее помощью можно получить скан внутренних органов и любой части тела или ведро-томограф для головы.
Родственников мы имели право привлекать только к транспортировке больного в машину и это определено целым законом, принятым в Думе, что «скорая» имеет право привлекать волонтеров для помощи при транспортировке до машины, а люди не имеют права отказывать в этих случаях. Это может быть расценено, как отказ от медпомощи и трактоваться как оставление в опасности, вплоть до уголовной ответственности.
Вот Юрка, неужели он не мог припомнить ни одного козла, который его послал, когда врач просил помочь ему и водителю, донести больного до машины? Мог, но не стал. Это принцип.
Мою эльку я доставал сегодня вечером трижды. В магазине, где брал коньяк, потом ее проверил СОБР, вместе с отпечатком пальца и, когда я оплачивал ремонт двери.
«Вы обезьяны с чемоданом!», – говорил Юркин отец.
Я не спорил, а Юру это заявление бесило. Он не хотел быть «обезьяной с чемоданом», он мечтал закончить ординатуру и занять свое место у хирургического стола. Три года он был членом СНО на кафедре хирургии. Но зав кафедрой ему намекнул, что единственное место в ординатуре будет отдано сыну декана лечебного факультета. И рассказал старый анекдот, как сын генерала спрашивает отца: «Пап, а я стану генералом? – Конечно, станешь, сынок, – отвечает отец-генерал. – А маршалом я когда-нибудь стану? – продолжает сын. – Нет, – вздыхает генерал, – не станешь никогда. – А почему? – удивляется парень. – Потому, что у маршала подрастает свой сынок, – отвечает папаша-генерал».
Я не строил иллюзий на свой счет и, конечно, переживал за друга, а когда нас обоих распределили на Московскую скорую, то попросил направить на одну подстанцию.
А потом, год назад наступил черный день, когда Юрка вдруг осиротел. Его родители погибли в автокатастрофе. Они ехали по бесплатному туристическому маршруту, устроенному мэрией для пенсионеров и ветеранов труда.
Юрка дежурил. Он не ждал от родителей звонка. Знал, что во время работы те ему не звоня?т. Утром вернулся домой, чтобы отоспаться. Об аварии под Владимиром он узнал из новостей, слушая телевизор, пока принимал душ. О том, что в том автобусе ехали его родители, он еще не знал. Позвонил им, уже забравшись под одеяло и предвкушая часа три спокойного сна. Трубку взял незнакомец и сообщил, что владелец аппарата погиб в аварии и родственнику нужно немедленно приехать в больничный морг небольшого районного центра Алксандров для опознания тела, потому что…
Мне тяжело вспоминать те события, а уж каково Юрке было?
Особенно мне было трудно поделиться с ним соображением, что авария та произошла совсем не случайно. В этом автобусе вообще не было никого младше шестидесяти пяти. Я в такие совпадения не верю. Слишком часто такое случается со стариками. Их сбивают роботакси на переходах – сбой программы, их бьет током бытовая техника, а много ли нужно старику?
Кто-то нарочно избавляет страну от стариков.
Откуда мне это известно?
Я интересуюсь этой темой. Смертностью стариков. А точнее их не случайными смертями. Я интересуюсь этим очень осторожно. Не хочу, чтобы моё любопытство было заметно. И ни с кем этого не обсуждаю.
Я не считаю аварию, в которой погибли Юрины родители случайной. Таких вот аварий за три года нашей работы на «скорой» в разных областях и республиках нашей страны я насчитал больше сотни. В них погибли около пяти тысяч стариков. Об этом не сообщают в новостях. Если молодые или дети нуждаются в помощи и финансах – да, на всю страну и собирают деньги потом на операции, а старики – кому они нужны?
