– Нашел ее саму.
– Не понял.
Понимая, что сознание нельзя нервировать дольше обычного, я решил рассказать про то, о чем читатель узнает, проникнувшись происшедшей со мной историей до конца.
Выслушав мой рассказ, доктор впал в безмолвие на время, которое исчислялось не минутой и не двумя. Когда пришел в себя, произнести смог:
– Поверить не могу.
– И не надо, – нарочито громко произнес я. – Терзать разум, не имея на то оснований, чревато последствиями. Те будут кружить вокруг вас, подобно назойливым мухам.
– О каких основаниях может идти речь, если…?
– Об этих.
Не дав доктору договорить, я вынул из кармана флэшку с видеозаписью.
– Что это?
Паскаль, вместо того чтобы положить руки на стол, сжал ими колени. Только так он мог усмирить разыгравшуюся внутри интригу.
– Ответы на вопросы. На все сразу, в том числе на самый главный.
– Знаете, какой вопрос станет главным?
– Знаю.
– И какой?
– Когда я уйду?
– И когда вы уйдете?
– Когда выполню миссию.
– Но это невозможно. Вас будут держать в клетке, пока не признают сумасшедшим.
– В ваших руках ключи от всех дверей, что имеются в здании, включая клетки. Кому, как не вам, устроить так, чтобы этого не произошло?
Паскаль задумался.
– Сделав это, вместо вас взаперти окажусь я.
– Другого выхода нет. Если только… Забыв о, чем говорилось, вернуться к прежней жизни, не вспоминая ни обо мне, ни о другом мире.
– Вы это серьезно?
– Более чем.
– В таком случае можете считать себя психически больным. Как можно отказаться от того, о чем человек думал на протяжении многих лет?
– Вы представляли параллельный мир?
– Не раз.
– И как он выглядел?
– Примерно так, каким посчастливилось увидеть вам.
– И вы бы хотели в него попасть?
Ответа не последовало.
Заглянув доктору в глаза, стало ясно – тот не видит ни меня, ни того, что нас окружало. Перед взором лишь окно, за которым прячется мечта.
Ему бы, распахнув створки, впустить мечту в комнату. Вместо этого тяжелый вдох и куда более тяжелый выдох.
– Я могу взять флэшку?
– Да. Просмотрите, когда меня не будет. Раньше нельзя.
– Почему?
– Потому что возникнут вопросы, на которые захотите получить ответы. Ответов не будет. Человеку положено знать столько, сколько положено.
– Что значит, сколько положено?
– То и значит, что информация информации рознь. Ваш мозг и без того будет метаться в поисках объяснений. Зачем доводить себя до крайностей?
– Но я…
– Все, доктор. Время истекло, как истекло и то, чем я должен был вас удивить. Не ровен час, проснется охранник, тогда точно беды не миновать. И еще: никаких встреч, никаких разговоров. Ведите себя так, словно сегодняшнего вечера не было, и быть не могло.
Когда дверь закрылась, я какое-то время прислушивался к звукам шагов. Для меня на тот момент те были подобны музыке. Мелодия перевоплощения сознания из одного состояния в другое.
Музыка не выглядела траурной – наоборот, певучей, как пение ветра над бескрайним, усеянным цветами полем. Подхваченная щебетанием птиц мелодия лилась от опушки к лесу, от леса к небу, спадая на землю влагой звуков.
Такое невозможно представить, в такое следует верить, ибо вера – последнее, что способен утратить человек.
И я верил. Я знал, Паскаль должен воспринять то, чем одарил его я, в том виде, которого заслуживал.
По-другому никак. Доктор был не тем человеком, который, пропустив сквозь себя произошедшую со мной историю, отказался бы жить с этим дальше. Предать «сказку» означало предать самого себя, что сравнимо только со смертью.
Умиротворяющий звук шагов доктора сменили шаги охранника, чеканящие властность и удовлетворение – он тот, кому другие должны подчиняться. Пусть не в мире, не в стране и даже не в городе, в пустынном коридоре, освещенном настольной лампой. Лишь бы подчинялись по одной простой причине: он – власть.
Безнаказанность – главный вирус, делающий власть такой, какой она была, есть и, по всей видимости, будет всегда. Вопрос времени, который время отказывается решать. Почему? Потому что время властно над людьми, а значит, оно тоже боготворит власть.
Круг замкнулся. Как бы ни хотелось разомкнуть, придется согласиться с доводами доктора и повторить историю пятнадцати побывавших в другом мире людей – тех, что расплатились признанием себя психически больными.
Задачу, поставленную передо мной, я выполню, донесу до сведения властей все, что должен донести.
Как они этим распорядятся и станут ли это делать? Дело их. Мне же следовало собираться в путь.
Каким оно будет – мое возвращение в другой мир – решать не мне. Но я готов пережить смерть еще раз, лишь бы оказаться там, где меня ждали.
Глава 3. Наедине с самим собой
Настроив видеокамеру, Виктор, нажав кнопку «запись», дождался, когда загорится зеленый огонек.
Заняв место в кресле, взял со стола бокал с виски. Пригубив, вернул на место.
«Нет. Чтобы выговориться, надо видеть глаза собеседника, то, как человек воспринимает информацию. Вопрос, где взять человека, которому можно довериться, который не подведет и не предаст?»
Покинув кресло, Виктор подошел к окну. Раздергивать шторы не стал. Постоял, подумал, вернулся.
«Что, если собеседником стану я сам?». Оглядевшись, развернулся лицом к зеркалу. Отражение, улыбнувшись, подмигнуло.
«Перенастрою камеру, наговорю кусок, просмотрю. Не понравиться – сотру».
Обрадовавшись простоте решения проблемы, Виктор, взяв в руки бокал, сделал еще глоток. Алкоголь приятно защекотал горло.
«Другое дело!».
Отражение возвращать бокал на стол не стало, предпочло оставить греть виски теплом ладоней.
«С чего начнем?».
Заглянув в тетрадь, где план рассказа был расписан по пунктам, Виктор задумался.
«Коли выпала честь вести беседу с самим собой, думаю, начать следует с вопроса, адресованного самому себе: с чего все началось? Ответ – с игры в бильярд».
Отражение придало лицу выражение глубокомыслия.
«Нет. Правильнее будет сказать – все началось с любви. Звучит банально, но так и есть. Все началось с любви – настоящей, не притворной. На моих глазах любовь рождалась, переживала юность, обретала одержимость, повзрослев, стала мудрее в тоже время ранимее».
Вздох стал заключительным аккордом слов о любви, будто и не слова то были, а мелодия.
Мелькнувший в зеркале зеленый огонек напомнил о камере.
––
Познавать друг друга Илья и Ольга начали с роддома. Родились с разницей в две минуты. В детском саду кроватки их стояли рядом. В школе одиннадцать лет просидели за одной партой. Затем – институт.
Не будь я свидетелем всего пути, не поверил бы, что такое бывает.
Когда на четвертом курсе был объявлен день свадьбы, облегченно вздохнули все. Декан и тот произнес фразу: «Будь моя воля, поженил бы еще в яслях».
Вспоминая, как все происходило, я одновременно испытываю и чувство радости, и чувство сострадания. Сострадания – от того, что по-настоящему красивой любви не суждено было дожить до старости.
Не подумайте, что любовь умерла или иссяк запал. Нет. Любовь живёт по сей день. Вот только живет она в одном человеке – в Ольге.
Илья покинул это мир за 18 часов до своего тридцатилетия.
Описать словами, что пережили все мы, когда узнали, что Ильи больше нет, невозможно. Ощущение было, словно из души вынули нечто жизненно важное, на месте чего образовалась пустота. Пустота, заполнившись горечью утраты, заставляла мучиться от бессилия, от того, что нельзя повернув время вспять, вернуть все на круги своя.
Узнав о гибели Ильи, я начал верить, что Господь призывает лучших.
Зачем? Не знаю. Возможно, находит более достойное место, возможно человека заждались там, где все по справедливости, где каждый отвечает за содеянное. В то время, когда содеянное идет на благо всем.
Вопрос, как быть с любовью? Вознаградил Господь двоих и вдруг одного забирают, чтобы другого заставить страдать. Во имя чего?
Ответ может быть только один – во имя дитя. Это единственный человек, кому женщина обязана продолжать дарить нерастраченную любовь на протяжении отпущенных ей лет.
Сын – продолжение рода. В нем кровь Ильи, а значит, и частица его самого.
Тяжело осознавать, что жизнь в большей степени зависит от обстоятельств, чем от помыслов и действий. Никто не в состоянии предвидеть того, что может произойти через год, через день, через час, через минуту.
Будучи чемпионом России по парашютному спорту, отец Ильи сделал все, чтобы привить сыну любовь к танцующим в небе куполам.
И у него это получилось, Илья боготворил небо. Боготворил настолько, что, слушая рассказы о небе, возникало ощущение, будто человек и вправду способен парить в облаках.
В день, когда основной парашют не раскрылся, а запасной раскрылся слишком поздно, Илья не совершал прыжок – он парил, как парит окрыленная восторгом жизни птица.
И ведь было от чего восторгаться: Ольга, провожая мужа на аэродром, шепнула, что ждет ребенка.
26 июля должен был стать для них днем абсолютного счастья, стал днем скорби и утраты.
Пережив смерть мужа, Ольга родила еще одного сына, приняв из рук акушерки как награду за потерю любимого человека.
Спустя неделю после похорон выяснилось, что не одни мы переживали утрату.
Ирландский сеттер, подаренный друзьями Илье, считался членом семьи.
Сопровождая хозяина на аэродром, Рэй был свидетелем всех его прыжков, последнего в том числе. Он же оказался первым на месте падения в момент, когда Илья еще, будучи в сознании, ждал встречи со смертью.
Успел ли сказать что-то своей собаке, известно было только Рэю. Теперь неизвестно никому.
Пес не покидал место гибели хозяина на протяжении нескольких дней. При появлении людей убегал в лес, потом возвращался. На шестые сутки, собаку нашли мертвой среди венков.
Говорят, что пес умер от разрыва сердца. Я же думаю – от тоски.
