Мила Дрим "Криминальная любовь"

– Для того чтобы узнать правду, таблетки не нужны, – он забрал из моих рук пустой стакан и вернул его на стол. Снова что-то взял с него и подошел.

– Голову запрокинь, – скомандовал Калаш.

– Зачем? – я непонимающе глянула на его невозмутимое лицо.

– Глаз осмотрю и закапаю, – в его взгляде скользнуло нетерпение, и я, издав усталый вздох, сделала как он сказал.

Откинув голову на спинку дивана, я наблюдала за тем, как Калаш располагается рядом.

Он сел так близко…

Очень близко!

Его тело хоть и не касалось моего, но я чувствовала невероятную энергию, что оно источало. Будто сотни микропокалываний – надо добавить приятных, сродни тому, когда распаривалась кожа в бане, прошлись по мне.

Мне стало жарко.

Словно желая добавить еще пару градусов, Калаш обхватил мое лицо пальцами и наклонился.

Буравя меня потемневшим взглядом, он изучал мой больной глаз с такой маниакальной сосредоточенностью, что мне стало не по себе.

Другая его рука скользнула вверх. Горячие пальцы оттянули мне нижнее веко с такой профессиональной точностью, что я невольно задалась вопросом, а не было ли у Калаша медицинского образования?

Где-то там, в далеком прошлом?

Сколько скелетов было в его шкафу? Ведь понимала, что почти не знаю о Калаше.

Разумеется, кроме того, что он возглавлял самую жестокую мафию, которая держала всё побережье в страхе.

Именно по этой причине я и обратилась к нему.

Кстати, я еще не знала сколько ему лет. Но чувствовала – разница в возрасте между нами не в пять лет, а минимум в два раза больше.

– Сейчас будет больно, – бесчувственно предупредил Калаш, и через секунду мой глаз обожгли прохладные капли.

Обволакивая глазное яблоко, они просачивались в него, вызывая этим сильное жжение.

– Аа! – не сдержавшись, жалобно выдохнула я.

– Проморгай, – не отпуская моего лица, приказал Калаш.

– Больно, жжется!

– Я сказал – проморгай, это поможет каплям попасть куда надо, – игнорируя мои вопли, продолжал приказывать он.

– Они уже и так попали куда надо, – я все же стала моргать, – ужасные капли.

– Замечательные капли. Еще несколько раз в день, недельку, и глаз как новенький будет, – он убрал ладонь с моего лица.

– Недельку? – перестав моргать, я уставилась на Калаша.

Тот ответил мне ровным взглядом.

– Что тебя так удивляет? – все тем же тоном, в котором ощущалась снисходительность, уточнил он.

– Я не думаю, что буду жить тут недельку… Или ты дашь мне капли с собой? – с каждым новым словом меня охватывало смущение.

Оно сдавливало мне грудь, отчего ощущение жара только прибавлялось.

– С чего ты взяла, что ты не будешь жить тут недельку? – Калаш сдвинул брови на переносице, отчего его взгляд теперь выглядел иначе – он стал таким претензионным, что я ощутила неловкость от столь близкого соседства с ним.

– А разве нет? Я думала, когда все наладится, я смогу вернуться домой.

– Нет, – холодно ответил Калаш.

С этим словом он поднялся с дивана и отвернулся.

Я скользнула взглядом по его спине. Мне показалось, или Калаш был напряжен?

Я хотела спросить, почему он так категорично заявил «нет», но в ту же секунду в кармане моих джинсов зазвонил телефон.

Звонила мама.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

– Да? – пальцы мои затряслись, и я, опасаясь выронить телефон, сжала его сильнее.

– Доченька, у тебя все хорошо? – в голосе мамы звучали беспокойные нотки, что только усилило мою тревожность.

– Да, мамочка, – предчувствуя, что мама вот-вот скажет что-то нехорошее, я вся выпрямилась – словно это могло каким-то образом смягчить удар.

– Это хорошо. Доченька, тут какие-то странные вещи происходят.

– Какие именно? – я поднялась, и тут же пожалела об этом.

Коленки мои подкосились, и я была вынуждена вернуться на место.

– Не знаю, может, мне просто кажется. Тут около палаты какие-то люди. Мужчины. Выглядят как охрана. Серьезные такие, накаченные. Я подумала, сперва, что в больнице какая-то знаменитость лежит. Но когда поняла, что эти мужчины кружатся только рядом с моей палатой, решила позвонить тебе. Предупредить, мало ли.

Мама хоть и старалась теперь говорить спокойно, это у нее плохо получалось. Тревога звучала в каждом слове.

– Мамочка, я тебе через минутку перезвоню, ладно? Ты только никуда из палаты не выходи, пожалуйста.

– Да куда я выйду? Мне капельницу поставили.

– Я скоро, – пообещала я и отключила звонок.

Сердце, громко грохоча от страха за маму, заставило меня позабыть о собственной слабости и смущении.

– Калаш! – обратилась я к нему, благо тот еще не успел уйти.

– Мм? – он глянул на меня исподлобья.

– У меня там мама… Там люди какие-то возле её палаты, – я заставила себя встать. – Едем!

Я решительно подошла к нему.

– Куда собралась-то? – усмехнулся Калаш.

Волна злости обдала меня с головы до ног. Стало так душно, аж ладони вспотели!

– В больницу! К маме!

– Не вижу смысла делать это прямо сейчас, – Калаш стоял, не сдвинувшись с места. – Успокойся.

Ох, зря он это сказал! Правду говорят, слово «успокойся» для девушки – это как ментос и кола.

– Да как ты не понимаешь?! – вскрикнула я. – Там мама! Одна! И там какие-то левые мужики! Вдруг они убьют её?

– Не убьют, а защитят. Это не левые мужики, а охрана, которую я поставил.

Сердце в груди подпрыгнуло от облегчения, и следом странная слабость окатила меня теплой волной.

– Охрана? Правда? – я покачнулась, но устояла на месте.

– Правда. Охрана. Звони матери и идем есть, – Калаш, давая мне поговорить с ней наедине, вышел.

Я тотчас позвонила маме и успокоила её. Стараясь не вдаваться в подробности как так получилось, что возле палаты была охрана, я взяла с неё слово о том, что она не будет переживать, и пообещала позвонить ей перед сном.

Прежде чем выйти из комнаты, я заглянула в туалет. Слава Богу, что он был тут! Быстро сделав свои дела, я осмелилась посмотреть на себя в зеркало.

Лучше бы я этого не делала.

Я выглядела ужасно.

Ужас ужасный.

Опухшая щека, заплывший глаз. Мой вид напоминал махровую алкоголичку, которая бомжевала последние недели на улице.

Самое печальное, что ничего не могло сейчас исправить ситуацию. Даже самый лучший тональник был бы не в состоянии снять отек и убрать синеву-красноту с лица.

А уж глаз… Как говорится, без слез не взглянешь. Разглядывая красный, изрезанный капиллярами глаз, я испытывала еще большую боль в нем.

Представляю, сколько «удовольствия» вызывал мой вид всех тех, кто смотрел на меня.

– Василек, ты там не долбанулась случайно? – голос Калаша напомнил мне, что я задержалась больше положенного.

– Нет, я иду, – я бросила прощальный взгляд на свое отражение и поморщилась.

Пытаясь не показывать, как огорчена собственным видом, я вернулась в комнату. На пороге стоял Калаш. Всунув руки в карманы олимпийки, он смотрел на дверной косяк с видом человека, которого что-то заботило.

Заметив мое появление, Калаш окинул меня долгим, задумчивым взглядом.

Я особенно робела, когда он так смотрел на меня. Будто что-то особенное пытался разглядеть.

Но не было во мне ничего особенного. Ни яркой внешности, ни точеной фигурки, ни женской обворожительности, которой в совершенстве владела Майя.

Я была, что называется, девчонкой с соседнего дома.

– У тебя есть солнцезащитные очки?

– Есть.

Он отвернулся и вышел из комнаты. Я пошла следом за ним.

Стоило мне только оказаться в той просторной комнате, как мой нос уловил аромат чего-то вкусного…

Желудок болезненно заныл, а рот наполнился слюной.

Когда я последний раз ела?

Я не помнила. Даже тот сэндвич, с работы, наверное, все еще валялся в коридоре дома.

Наконец я увидела источник этого восхитительного аромата. На деревянном столе стояла сковорода, в которой скворчали жаренные сосиски и яичница.

Рядом – вилки, нарезанный хлеб и помидорки черри в пиале.

– Садись, – Калаш кивнул на кожаный диван.

– Это ты приготовил? – усаживаясь на диван, произнесла я.

– Башка у нас за повара, – Калаш сел сбоку от меня.

– А где Майя? И остальные? – я несмело взяла вилку, которую подвинул ко мне Калаш.

– Подруга твоя еще час назад уехала. Башка на кухне, Макс где-то в доме.

Стоило Калашу сказать про Макса, как тот появился в комнате.

– О, еда, – оживился он и довольно заулыбался.

– Башку позови, пусть тоже поест, – то ли попросил, то ли скомандовал Калаш.

Макс, послав сковородке с едой тоскливый взгляд, скрылся в коридоре.