– Я это что сейчас – вслух сказала? – уточнила она.
Затем поправила несуществующую прядь, выбившуюся из причёски.
– Я тебе ничего не говорила!
Мне оставалось только развести руками.
В общем, ремонт произвели без меня. Подозреваю – по отдельной смете, которую не видел никто, кроме нужных людей. Потолок сделали «Лундстрем» – и на том спасибо. Стены же, как и полагается, отделали ГВЛом. За которым укрыли старые, не демонтированные розетки. Три штуки.
Ровно столько раз у нас на студии потом приключался пожар.
Происходил он всегда по одной схеме – в помещении вдруг начинало невыносимо вонять гарью, а гипсоволокно в причинном месте – дымить, чернеть и плавиться.
Первый раз я запаниковал и вызвал пожарных. Те, осмотрев очаг возгорания, прорезали в листе ГВЛ здоровенную дыру и вызвали местного ДКовского электрика дядю Гену, который отключил коммутационный аппарат (в просторечии – автомат) и таки демонтировал розетку.
Во второй раз дядю Гену я вызвал уже самостоятельно, не дожидаясь пожарных. Он ругался и хотел потребовать с нас денег, поскольку к ДК мы не относились. Однако дело своё сделал.
В третий раз автомат я вырубил уже сам, и дыру в стене прорезал тоже, однако демонтировать розетку своими силами всё-таки не рискнул, и заплатил-таки дяде Гене за работу. Из денег, заработанных нами на «Студии «Сервис».
ГВЛ нас тоже подвёл. И не только как звукоизолятор. Многочисленные дожди и таяние снегов сделали своё дело – слой битума, которым залили крышу, оказался настолько тонок, что «прохудился» меньше чем за год. Так что уже на следующий сезон по нашим стенам потекли настоящие ручьи, которые, вступив в химическую реакцию с гипсоволокном, очень скоро переродились в колонии живительной серой плесени.
Впрочем, случилось это сильно потом.
Всю линейку указанной Сашей Мазуриком телевизионной аппаратуры предстояло приобрести у одной конторы, базировавшейся где-то в центральной Сибири. Так, мол, удобнее – у них точно есть ВСЁ, ГыТыРКа постоянно у них закупается и горя не знает.
– Почему именно у них? – возмутилась Алина Кунштюк – Попахивает коррупцией! И сумма слишком большая. Надо провести её через аукцион.
Тут уже я не выдержал.
– Я вам, в конце концов, уникальный специалист, или г… ом помазано?! Нам теперь из-за вас работать на дешёвом г… не?! Вы что хотите – создать нормальную современную телестудию, или бабла от г… на отмыть?!
Что-то примерно такое, в фекальном стиле, я тогда вещал. И, о чудо! – на этот раз мой порыв не пропал втуне – чиновница впечатлилась, и сотрудничество с фирмой было высочайше одобрено. Но от аукциона открутиться не удалось. И районные власти тут оказались ни при чём – так гласил федеральный закон.
К слову, в то время эти самые аукционы стали настоящей притчей во языцех. А заодно – жутким геморроем. Придуманные как средство борьбы с пресловутой коррупцией, нормальным организациям, предоставляющим реальные услуги, они стоили неисчислимых декалитров крови. Многих так и вовсе убили. Зато наплодили тучу фиктивных контор, которые не занимались ничем, кроме участия в этих самых аукционах. Либо шантажа по поводу своего участия – мол, если не хотите, чтобы мы отняли у вас работу – платите. А поскольку скидывать цену они могли бесконечно, в силу того, что ничего делать и не собирались, то и торги выигрывали на раз-два. По итогу же конторам, которые реально могли сделать работу, её делать и приходилось, только уже не за нормальные деньги, а почти за бесценок – лишь бы не остаться с голым задом на улице.
– По этому поводу не переживай! – успокоила меня Кунштюк – Мы выдвинем такие условия, что никто, кроме этой твоей фирмы, участвовать не захочет! Да и не сможет.
Я держал пальцы крестиком до самого дня аукциона. И это, похоже, помогло – действительно никто больше не заявлялся.
Ваш покорный слуга выдохнул и разжал пальцы. И зря – буквально за полдня до начала электронных торгов к ним попыталась присоединиться какая-то левая организация.
Я готов был впасть в отчаяние. Преждевременно.
– Не ссы! – хлопнула меня по плечу Алина Кунштюк – Мы скажем, что она не соответствовала нашим требованиям!
И эту контору тут же от торгов отцепили.
– Однако! – подумал я. – Dura lex, sed… фигня (или как это на божественной латыни?) – так, кажется, гласит поговорка? Впрочем, я мог ошибаться.
В общем, нужная нам контора аукцион выиграла, и, спустя примерно месяца два, к нам наконец-то начала поступать долгожданная аппаратура.
Ах, какое же это было непередаваемое удовольствие – извлекать из-под слоёв картона, пенопласта и пупырчатого полиэтилена совершенно новое, ни разу никем не пользованное оборудование! И воображать – каких шедевров мы на него наснимаем…
Наконец-то пришло время Саши Мазурика. А именно – пусконаладка. За свои услуги тот запросил ни много, ни мало – сто тысяч рублей – для того времени сумма не то чтобы фантастическая, но существенная. Однако никаких альтернатив главному инженеру ГыТыРКи не просматривалось. Впрочем, в этот раз Алина Кунштюк ни про какой аукцион и не заикалась.
– Мы разобьём эту сумму на 12 частей. И будем выплачивать год. Каждый месяц – по отдельному договору! – безапелляционно заявила она. – И заключим мы их не с ним, а с тобой. Будешь отдавать ему наличкой. По-другому – никак!
Мазурик пожевал губами. И согласился. Ну а что – денежки-то всё равно неплохие, частями или сразу – какая разница?
И вскоре наша студия наконец-то начала становиться похожей сама на себя. Обрастать километрами проводов, сперва голых, затем – убранных в кабель-каналы, потом – мониторами и осветительными приборами, и, наконец – телевизионной аппаратурой.
Последнее, о чём предстояло позаботиться – мебель и интерьер. С первой из этих статей проблем не возникло – единственная в нашей области мебельная фабрика почила в бозе, однако заказать всё необходимое в Ерофеевске не составило большого труда. А вот со второй пришлось помучатся.
В студии на ГыТыРКе я неоднократно созерцал мощный баннер, на фоне которого в кадре неизменно восседал ведущий. Желая сделать так же и у нас, и, не видя никакого подвоха, в нашу студию я заказал баннер с символикой «Хитрович-медиа», разработанной незадолго до того, а к нему – мощный прямоугольный каркас на колёсиках, на который оный предстояло водрузить.
И то, и другое было изготовлено с рекордной скоростью. Причём, на удивление – каркас и баннер оказались одного размера и подошли друг-другу как влитые. И смотрелось всё это вместе ОЧЕНЬ эффектно. Вот только…
Стоило включить камеру, как баннер на «картинке» за спиной ведущего начинал пестрить какими-то жуткими тёмными пятнами, которые мог не заметить только слепой. При попытке же убрать их посредством разного рода манипуляций с прожекторами и софитами делалось только хуже – они уступали место другим пятнам, уже световым. И победить эту напасть никак не удавалось.
– Ты где баннер заказывал? – спросил, прослышав о нашей беде, Саша Мазурик.
Узнав, что в ближайшей печатной конторе, он весело рассмеялся. И сообщил, что телевизионные задники, которые не дают бликов, в нашей стране делают только в одном месте. В Москве. По специальному заказу. За очень большие деньги.
Я загрустил. До открытия студии оставались считанные дни, и новая потеря времени и денег нам сейчас были совсем ни к чему.
– Да ты не переживай! Повесь на этот каркас рир – и дело в шляпе! – последовал очередной совет от Мазурика.
Рир, если кто не знает – это одноцветный, чаще всего зелёный, фон, который помещается позади снимаемого на камеру человека. Посредством технологии хромакей при монтаже на этот самый фон можно поместить любую картинку.
Надо сказать, вместе с прочим оборудованием, к нам пришёл и здоровенный кусок зелёной ткани, который я до этого не знал, куда девать – он валялся буквально везде, постоянно мешаясь под ногами. Теперь же занял своё законное место поверх нашего баннера – прямо на каркасе.
Жульство увенчалось успехом – помещённая на рир картинка с нашим баннером никаких световых пятен не давала. И смотрелась очень даже ничего. Правда, совсем без накладок не обошлось – натянуть тряпку ровно никак не получалось, и по углам она висела складками, что давало при использовании хромакея некрасивую рябь по краям экрана.
Впрочем, не особо заметную. Если не присматриваться.
– И так сойдёт! – махнул я рукой.
Баннер, кстати, мёртвым грузом висеть на балансе не остался, а даже сослужил неплохую службу – им мы прикрыли стену, по которой следующей весной потекли самые бурные ручьи, и, соответственно, образовалась наиболее крупная колония плесени. Где тот и провисел следующие несколько лет, так что когда мой последователь решил его снять, обнаружил под оным пушистый (и весьма зловонный) ковёр.
Ещё одной, как мне тогда казалось, проблемой, было наличие программы, в которой можно писать сюжеты и верстать эфиры. После года работы на ГыТыРКе я, кроме «Мануфактуры событий», ничего другого в этом качестве себе не представлял. Поэтому специально отправился в альма-матер – просить бывших коллег ею со мной поделиться.
Иногда же лишь развела руками.
– Ключи от неё выдаются только ГыТыРКам – заявила она, по всегдашней привычке брезгливо наморщив носик – А сервер находится в Израиле. Так что взломать не получиться, извини!
Я почесал затылочную область головы и махнул рукой.
– Ну да и хрен с ней!
И все тексты сюжетов мы писали в простых вордовских документах. Пиратских – ясное дело. И небо на землю не рухнуло. Хотя наш подвесной потолок «Лундстрем» после нескольких потопов был к этому близок. Так что мне, в конце концов, пришлось собрать с него всю расползающуюся на плесень и липовый мёд плитку и выкинуть на помойку.
Но что по-настоящему согревало моё сердце, так это то, что у нас с самого начала отсутствовала главная проблема ГыТыРКи, а именно – озвучка и монтаж сюжетов на устаревшей аппаратуре. И то, и другое мы делали не посредством допотопных агрегатов, помнящих, наверное, ещё мамонтов, а на компьютере – в одной из самых современных программ «Панасоник-Даллас».
Как бы то ни было, сколь ни оттягивал его ваш покорный слуга, однажды этот день всё-таки настал – наша телестудия открылась!
На торжественную церемонию перерезания алой ленточки пригласили главу района, с ним – несколько десятков человек чиновничьей шушеры, руководителя филиала РТРС, директора ГыТыРКи (который не смог приехать), Сашу Мазурика, и, за каким-то хреном – Васина.
По нашей студии тот ходил со всё той же акульей улыбкой, явно присматривая – где что плохо лежит. Потом несколько раз подкатывал ко мне с предложениями – продать ему по дешёвке часть аппаратуры. Однажды я даже не устоял, но об этом – как-нибудь в другой раз.
В общем, лента была разрезана, шампанское выпито, а торжественные речи – сказаны. Настали будни.
И работа над первым же новостным выпуском преподнесла мне большой сюрприз. А заодно – жизненный урок. К нам в студию внезапно припёрлась Алина Кунштюк, заявившая, что отныне и навеки будет просматривать и согласовывать КАЖДЫЙ из материалов, который мы собираемся выпустить в эфир.
Поначалу я не придал сему факту особого значения, опрометчиво приняв его за пустую формальность. Однако эта худая напористая блондинка взялась за дело более чем серьёзно, принявшись кромсать наши сюжеты почём зря ошую и одесную. Причём иногда – по совершенно странным для меня мотивам.
– Убери эту женщину – у неё семья плохая! Они сплетники и пьют! – заявила мне она, отсматривая материал про открытие во дворе многоэтажного дома детской площадки.
– Мне теперь что, каждого человека нужно согласовывать?! – мгновенно вскипел я. – Тогда давайте список людей, которых можно записывать!
Кунштюк однако оказалось невозможным сбить с панталыку.
– Надо будет – сделаем!
Тогда я не выдержал, и напомнил Алине её слова, сказанные при одной из первой наших встреч. Про обещания полной творческой свободы и всего прочего.
– Добро пожаловать в реальный мир, мой мальчик! – в этот раз удивительно медленно и отчётливо проговорила она, примирительно похлапывая, а точнее постукивая меня по плечу – Отнесись к этому проще! Сам подумай – как я могу допустить, чтобы у вас прошла какая-нибудь крамола? Глава же меня потом первую распнёт!
Мне оставалось только в очередной раз смириться.
И работать дальше.
Как вы, наверное, поняли – Алина и есть главная героиня этого рассказа. Получился он, правда, не столько про неё, сколько про создание телестудии, однако так уж вышло, что не очень плавно и не всегда безболезненно введя меня в мир муниципальной журналистики, Кунштюк почти сразу сделала всем ручкой и перешла на другую, более ответственную работу. Так что больше про неё добавить и нечего.
Хотя нет – есть что, и довольно много, но об этом – потом.
В завершении остаётся добавить, что дальнейшая карьера у Алины сложилась очень даже неплохо. Долгое время Кунштюк занимала довольно высокий пост уже не в районном, а региональном правительстве. Набрала там немало «экспириенса», и не так давно совершила «левел ап» – возглавив какой-то федеральный комитет. А теперь, поговаривают, и вовсе – является чуть ли не единственной кандидатурой на пост губернатора моего родного региона. Что говорит отнюдь не в его пользу.
Хорошо, что я оттуда уехал.
02. ВОЛДЫРЬ НА РОВНОМ МЕСТЕ
Главного редактора местной газеты «Хитровичский вестник» звали Глеб Володыевский, однако практически все окружающие почему-то обращались к нему не иначе как Володя. Иногда Вован. Некоторые особо одарённые личности за глаза и вовсе – Волдырь. Он почему-то не обижался. Скорее всего привык. Хотя поначалу, говорят, здорово бесился.
На свет этот интереснейший персонаж появился не где-нибудь, а в Питере (тогда еще Ленинграде), где провёл всё детство и даже часть отрочества. Однако его батя умудрился зачем-то переехать в нашу глухомань вместе со своим отпрыском буквально накануне распада Советского союза. Да так здесь и остался. Его стараниями Глеб закончил престижный ВУЗ в Ерофеевске, причём по какой-то мудрёной инженерной специальности. Которая внезапно оказалась не востребована в 90-ые. Поэтому подался в журналистику, где довольно быстро добился успеха, неплохо себя проявив в одной уважаемой газете. В район же его какими-то калачами заманила всё та же Алина Кунштюк. Причём старалась так, что, поговаривали – второй её ребёнок, а именно дочка, была прижита от этого самого Глеба.
В Хитровиче он появился в статусе «звезды», а заодно – эдакой питерской штучки. Поддерживая свой образ посредством тёмных очков, загадочно-циничного выражения лица и моднючего кожаного плаща – один в один, как у Киану Ривза в «Матрице». Так что первый год в посёлке его называли не иначе как «Нео». Однако реальная жизнь и рутинная работа довольно быстро Глеба пообтесали. Он перестал таскать плащ, где-то посеял очки и начал мало-помалу превращаться в того самого Волдыря. Хотя, стоит отметить, в начале моей муниципальной службы следы былого лоска ещё не истёрлись, и наш герой производил неплохое впечатление. Чему изрядно способствовали неизменный строгий пиджак и всё та же «фирменная» мина.
Ваш покорный слуга с Вованом познакомился ещё до того, как решил податься на муниципальные хлеба – во время первой командировки в Хитровичский район. Мне он был отрекомендован коллегами как лучший специалист по новостям в данной местности, который запросто сможет подкинуть пару-тройку хороших инфоповодов. Что тот и сделал. Правда, оказалось, что оба, как это сейчас модно говорить – фейковые, и заснять на их основе ни сюжета, ни даже видюхи не удалось. После чего я слегка усомнился в его компетенции.
Вторая встреча состоялась, когда уже стало доподлинно известно, что автор этих строк остаётся в районе – строить собственное телевидение. Алина Кунштюк взяла меня за руку и отвела в редакцию «Хитровичского вестника». Где познакомила с коллективом и заявила, что я отныне официально числюсь в газете, в должности заместителя главного редактора, однако заниматься буду исключительно вопросами телестудии. Володыевский скроил тогда кислую гримасу, однако возражать не рискнул.
Примерно такое же выражение появлялось на его лице всякий раз при виде моей персоны следующие несколько месяцев. И Вована можно было понять – время и деньги шли, а выхлоп от меня (для газеты) отсутствовал. Его мысли, выдав их за свои, озвучила вскоре Кунштюк. Мол, давай-ка ты, друг ситный – начинай писать статьи в газету. Раз уж в ней числишься. А то фиг его знает, когда твоё телевидение заработает, пользу же приносить нужно всегда.
Для меня это проблемы не составило – бумажные дела шли медленно, а по журналистскому труду я откровенно скучал. И устремился.
Через тернии начального этапа, вроде творческой переработки официальной информации и расшифровки писем читателей, ваш покорный слуга довольно быстро дорос до следующей ступеньки – освещения мероприятий, наподобие открытия очередной группы в детском саду или запуска котла в котельной. На новый уровень меня вывело написание нескольких аналитических статей, и уж совсем в заоблачную высь «к звёздам» вознесло освещение поездок главы района на встречи с населением.
Делом это почиталось крайне ответственным – за каждое лишнее слово в статье можно было прежестоко получить по рогам – поэтому доселе поручалось одному только Володыевскому. Который таким образом обрёл в моём лице серьёзного конкурента. Во всяком случае – он сам так думал.
Зря. Я всю эту лабуду в гробу видел. Лично мне наибольшую радость доставляло освещение спортивных мероприятий, которых в районе проходило превеликое множество. В том числе – футбольных и хоккейных.
Как бы то ни было, отношение к моей персоне в коллективе «Хитровичского вестника» стало меняться с недоверчиво-настороженного на вполне себе доброжелательное и даже уважительное. Что вызвало у Волдыря ещё большую ревность (он то ожидал фиаско ещё на первых испытаниях) и даже побудило его отрыть тайную компанию по моей дискредитации. Которая с треском провалилась в самом начале – Глеба никто не поддержал.
Впрочем, к тому времени я уже раскусил, что это за фрукт, и подобные потуги с его стороны воспринимал с изрядной долей иронии. Ведь если не брать в расчёт чиновников из администрации и коллег по нелёгкой журналистской стезе (да и то не всех), уважавших его как специалиста, все прочие люди вокруг относились к нему, как бы это помягче сказать… как к шуту гороховому.
Для того чтобы составить такое мнение, лицу незаинтересованному достаточно было увидеть как Володыевский делает фотографии. Точнее, какую для этого он принимает позу. Зачем-то скрючиваясь в три погибели и при этом неловко отклячивая в дальнюю высь свой худосочный зад. Да ещё и сохраняя при этом загадочно-деловое выражение лица. Многие хватались за животы, грозя превратить серьёзное мероприятие в балаган.
Кроме того, в Хитровиче Глеб начал откровенно прибухивать. Причём неумело, то есть так, что утром по физиономии всё было видно, и его «фирменная» мина с каждым разом всё больше напоминала обычное похмельное рыло. Что не могло не добавлять веселья праздным наблюдателям. Кроме того, алкоголь Володыевский особо ничем не закусывал. Одним из побочных эффектов такого антинаучного подхода стала болезненная худоба. Её не мог скрыть даже строгий Вованов пиджак, в котором тот стал напоминать знаменитую «глисту в скафандре». Руки же его походили на куриные лапы. Владел он ими, кстати, столь же грациозно, как и вышеуказанная птица. Что не могло не породить новой благодатной темы для шуток и подколов.
Будучи человеком отнюдь не глупым, Глеб прекрасно понимал, что катится в бездонную яму, поэтому время от времени предпринимал попытки вырваться из тесного мирка муниципальной журналистики. Большинство из которых гасила в зародыше Алина Кунштюк. Но удавалось ей это не всегда. Последнее, и самое эпичное такое поползновение было предпринято Вованом буквально за месяц до открытия нашей телестудии.
Началось всё, как и полагается, с пьянки, предпринятой в редакции газеты не помню уже по какому поводу. В ней не было ничего необычного, за исключением того, что в тот томный вечер одно из помещений учреждения было под завязку забито стопками свежеотпечатанных книжек, которые наутро предстояло везти в отдалённый посёлок, где должна была состояться презентация нового произведения известного писателя Пододеяльникова.
Что мы пили, уже не помню. Помню только – разошлись за полночь. Все, кроме Вована и одной потасканной девицы, незадолго до этого пристроенной в газету местным партийным бонзой. Поговаривали – её любовником. Наутро, ни свет ни заря, меня разбудил гневный звонок Алины Кунштюк. Обычной своей скороговоркой она требовала объяснить, что мы устроили в редакции. Ничего вразумительного я ей ответить, естественно, не мог. Пришлось спешно туда бежать.
В той самой комнате с книжками царил настоящий разгром. Перевязанные бечёвкой стопки литературы хаотично валялись на полу. Обёрточная бумага на многих из них была порвана, бесстыдно обнажая книжное «мясо». Кроме того, весь пол был заляпан подозрительными липкими пятнами. Воображая, ЧТО тут могло произойти, я принялся наваливать Глебу, но ни от меня, ни от Алины он трубку не брал. В общем, на презентацию пришлось ехать без него. К слову – прошла она вполне успешно.
На следующий день Володыевский на работу всё-таки явился, расхаживал по редакции мрачнее тучи, словно не замечая окружающих и молчал аки партизан. Кунштюк сообщила мне, что тот надумал покинуть наши стройные ряды. У него, мол, есть хорошее предложение по работе. Причём, даже не в Ерофеевске, а в самом Восточноморске. Я мысленно восхитился, поскольку сам о таком развитии карьеры не мог тогда и мечтать. Но одновременно и усомнился, памятуя об «интересных» вовановых привычках.
В общем, вскоре он исчез, по официальной версии – уехав устраиваться на новое место. Однако примерно две недели спустя внезапно объявился вновь. Да не один, а с огромным гипсом на правой руке. На вопрос о происхождении столь интригующего аксессуара Глеб отвечал загадочно. Мол, упал на хоккее. И тему своего скорейшего переезда в Восточноморск больше не поднимал. Как вскоре выяснилось, Кунштюк, будто заранее что-то зная, не стала оформлять его увольнение, ограничившись отпуском за свой счёт, так что Волдырь почти безболезненно вернулся к исполнению обязанностей главного редактора.
А вскоре его покровительница сделала нам всем ручкой, и на смену ей пришла другая, куда более ограниченная в мировоззрении и значительно менее терпеливая к выходкам Глеба особа. После краткого с ним знакомства она, в отличие от предшественницы, воспылала к Володыевскому стойкой неприязнью. Стоит отметить – он отвечал ей полной взаимностью. Однако попыток ухода из газеты больше не предпринимал.
Зато чем дальше, тем откровеннее начал скатываться. Да так, что вскоре два некогда главных его имиджевых союзника – пиджак и загадочное табло, превратились в его же непримиримых врагов. Первый – в силу жуткой засаленности и источаемой им нестерпимой вони. Второе – из-за явных следов прогрессирующего алкоголизма.
Ситуация совсем усугубилась, когда Вована выгнали из ведомственной квартиры, которую он, то ли в силу крайней занятости, то ли из-за врождённой аллергии на уборку, превратил в совершеннейший свинарник. Взамен ему вроде бы дали комнату в общаге, однако появлялся ли Глеб там хоть раз – история умалчивает. Зато он завёл обыкновение ночевать прямо в редакции. После чего благоухать «ароматами» начала уже она.
И дело тут было уже не в пиджаке, а в самом Воване. Если раньше тот хотя бы мылся, пусть и не регулярно, то теперь перешёл на обтирания. По утрам ходил в туалет администрации, на первом этаже которой располагалась редакция, мочил в раковине носовой платок и надраивал им свои тощие телеса. Само собой – полноценного мытья такая процедура заменить не могла.
Также он завёл обыкновение просиживать ночами за редакционным компьютером, на котором верстали газету. И всё бы ничего, однако вскоре приписанная к нему девочка-верстальщица Света начала находить на своём столе короткие курчавые волосы, имевшие явное генитальное происхождение. Она закатила Глебу скандал, после которого тот клятвенно пообещал больше так не делать. Однако периодически данную клятву нарушал.
Как-то раз Володыевский предпринял самую серьёзную в своей жизни попытку завязать. С подачи той самой властной дамы, пришедшей на смену Алине Кунштюк. Которая решительно ему заявила – не бросишь пить, уволю к чёртовой матери! Она же подыскала ему подходящий профилакторий, где Глеб провёл целый месяц отпуска.
Вернулся оттуда Волдырь как будто другим человеком. Посвежел, постригся, оброс мяском, перестал вонять, а главное – купил себе новый пиджак! Не такой строгий, как старый, а чуть более пёстрой расцветки. В общем, стал похож на хомо сапиенса. И даже въехал в ту самую комнату в общаге, которую ему всё-таки дали. И, представьте себе – следующие полгода практически не пил! Во всяком случае – я такого не наблюдал.
