Я вздохнула.
– Вы же не будете из-за меня везде драться.
– Буду, – сказала она.
– Но я этого не хочу. Спасибо, что пошли за мной, но больше я никуда не поеду, я ведь с самого начала не хотела и правильно делала. Кто, например, потащит меня сейчас наверх?
– Думаешь, я не найду мужиков?!
– Каждый день никто не будет.
Конечно, она нашла людей, и меня затащили домой, но я твёрдо решила больше не выезжать в свет. Дико болело всё, что могло заболеть. Буду кататься только по квартире. В конце концов, у меня есть и энциклопедии, и Интернет. Правда, ни то, ни другое не дали мне, ровным счётом, ничего. Эдит Сёдергран будто жила в другом измерении, ходила по другому Невскому проспекту, существовала в другой России. Все как будто сговорились и вычеркнули её из литературы и истории страны. Как меня сейчас отвергли все те, с кем я общалась с детства.
Глава шестая
За ночь я прочитала сборник стихов Эдит Сёдергран несколько раз подряд и всё сильней ощущала её воздействие на меня. Между строчками стихов я находила подробности её личной жизни и переживаний и подумала, что может не так уж мне и нужны эти словари и биографии. Ну, не узнаю я имён её родителей, возлюбленного, кота и что? Я могу их придумать сама!
Это была не моя мысль, я уверена. Я поймала её где-то далеко-далеко от моих обычных мыслей. Она уже собиралась ускользнуть за какую-то потайную дверцу. Я ухватила её в последний миг, а, осознав, очень удивилась. Мне написать об Эдит? Мне, едва справлявшейся со школьными сочинениями? Но почему бы и нет? Всё равно делать нечего. Перебрав в уме свои скудные познания о писателях, я убедилась том, что почти все они посещали места, о которых писали. Хотя, кажется, Жюль Верн никогда не бывал ни в одной стране. Но он, видимо, исключение. А мне бы поездка не повредила, тем более, до Рощино рукой подать. Если б не моё безжизненное тело! И я с отвращением посмотрела на свои ноги. Если бы не это!
«Если бы не твоё безжизненное тело, ты бы никогда до такого не додумалась, – услышала я. – Каталась бы все вечера на роликах, прыгала на дискотеках, курила бы тайком и целовалась с мальчиками. Вот и всё, на что тебя хватило бы».
Ясное дело – явился кот.
– Ты думаешь? – жалобно спросила я, хотя описанная им жизнь показалась мне очень привлекательной, даже внутри защемило.
«Уверен на все сто», – он с удовольствием вытянул передние лапы, потянулся, после чего свернулся калачиком, намереваясь заснуть.
– Но как же мне доехать до Рощино? Отвечай! – потребовала я.
«Отстань. Не мешай спать!» – последовал ответ.
– Но это реально для меня – попасть туда? – я не унималась.
«С тебя станется», – он закрыл нос хвостом, давая понять, что разговор окончен.
Я оставила свои расспросы, но продолжала обдумывать эту проблему. Допустим, я спущусь на улицу и доеду до вокзала. Может быть, найдётся пара-тройка добрых людей, которые втащат меня в электричку, а потом извлекут оттуда. Ох, сколько препятствий. Предположим, я благополучно высажусь в Рощино, и снова встречу добрых людей, и они укажут мне дорогу до домика и могилы Эдит. Стоп! Я, кажется, надеюсь встретить слишком много хороших людей на своём пути. И тут я, как нельзя, кстати, вспомнила тёплый приём, оказанный мне в библиотеке. А потом мне предстоит ещё обратное путешествие. На кого мне возложить свои надежды, когда, нагруженная материалом, я двинусь домой? А деньги? Я не знаю, где их хранит отец. Может, все его сбережения на карточке. Скорей всего. И вдруг мне приспичит в туалет? То есть не вдруг, а наверняка. Меня передёрнуло от этой мысли. Нет, лучше сидеть дома, чем опозориться на весь белый свет. Я всё сидела и представляла себе в волнующих подробностях все неприятности, которые могут произойти со мной, и какими разнообразными способами я сумею опозориться. В конце концов меня разобрал смех. Очень громкий. Кот вздрогнул и недовольно повёл ухом, а я не могла остановиться. Ольга Петровна и отец вошли одновременно и наперебой стали спрашивать, что меня так развеселило. Я внезапно успокоилась и сказала:
– Я спать хочу. Можно поспать больному человеку?
Отец раздражённо посмотрел на меня и вышел, а Ольга Петровна помедлила, но, видимо, решив, что со мной не стоит связываться, ушла следом. Веселье слетело с меня так же быстро, как и явилось. Я уставилась в окно. Ничего не предсказывало перемен: всё тот же безликий дом напротив, всё тот же серый туман. Как будто я не живу в историческом городе, а какой-нибудь Бобровке. Где прославленные Аничков мост, Сенатская площадь, мост Поцелуев, Адмиралтейство, Финский залив, крейсер «Аврора», наконец?! Почему я обречена до конца дней своих обозревать эту серость? Но ведь и книга Эдит тоже серого цвета! Я порывисто потянулась, что немедленно отозвалось болью в спине, вытащила из ящика едва начатую тетрадь, пролистнула две исписанные страницы и старательно вывела:
Ожерелье для Эдит
И остановилась на этом. Что писать дальше? И тут до меня дошло: нужно представить себя Эдит! Потом меня взяло сомнение. Как вообще пишут книги? А, поняла! Сначала все умные люди составляют план. Я снова перевернула страницу. Наверное, начинать следует с рождения. Придётся считать. С математикой у меня тоже была лажа, и я принялась считать в столбик. Потом пришлось залезть в энциклопедию и историю и прочесть кучу всего. После полнейшей путаницы с датами, из которой я так и не смогла вылезти, я всё перечеркнула и вытащила на свет Божий пыльный калькулятор. Битва с историей и математикой продолжалась ещё около часа, и я совсем обессилила и вспотела. Результатом моих страданий стало вот что:
1892г. – рождение Эдит в Санкт-Петербурге.
Трудность номер один: в каком возрасте в то время детей отдавали в школу? Поколебавшись, я решила – в шесть. Итак,
1898г. – Эдит начинает учиться в Петершуле. (Кстати, что это? Вот вам и вторая трудность!)
1898-1899гг. – первые стихи.
1899г. Николай II издаёт манифест, ограничивающий автономию Великого княжества Финляндии. Теперь финляндский сейм имеет лишь право совещательного голоса. Вместо укрепления единства Финляндии и России получился разлад, а потом и вовсе отсоединение. Не знаю только, отразилось ли это на Эдит.
1901 г. – разгар экономического кризиса, забастовка питерских рабочих. Массовые студенческие демонстрации.
1904 г. – оборона Порт-Артура.
1905 г. 9января – «Кровавое воскресенье». Начало первой русской революции.
1905 г. – Цусимское сражение.
1905 г. 14-24 июня – восстание на броненосце «Потёмкин».
1905 г. 13 октября – создание Петербургского Совета рабочих депутатов.
1906 г. – начало аграрной реформы Столыпина.
1908 г. – смерть отца Эдит.
1914 г. – май – август – всеобщая стачка рабочих в Петербурге.
1914 г. 19 июля (1 августа) – объявление Германией войны России. Начало первой мировой войны.
1914 г. 24 июля (6 августа) – объявление Австро-Венгрией войны России.
Здесь я начала возмущаться. За такой короткий период на Россию напало столько народу! Мало того, что внутри страны никак не успокоятся, всё чего-то воюют, так ещё эти лезут. Какая-то Австро-Венгрия, которой уже и в помине нет, Германия, Япония! Где уж тут бедным людям жить, да ещё стихи при этом писать. Беспредел полный. Это ужас! Переварить такую информацию, применить её к Эдит… Как? И чему нас только в школе учат.
1916 г. 22мая – 31 июля – Брусиловский прорыв.
!916 г. – дебют, выход сборника «Стихотворения». Трудность номер три или четыре, уже не помню: где вышел сборник? В России, Финляндии или Швеции? Не понятно.
1916 г. – убийство Григория Распутина.
1917 г. 26 февраля – начало перехода войск на сторону революции.
1917 г. – 27 февраля – начало деятельности Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Образование Временного комитета Государственной думы во главе с М. В. Родзянко.
1917 г. – 2 марта – образование Временного правительства во главе с Г. Е. Львовым. Отречение Николая II от престола.
1917 г. – отречение великого князя Михаила Александровича от престола.
1917 г. – образование 2-го состава временного правительства.
Да сколько же можно!!!
1917 г. 24 – 25 октября (7 ноября) – Октябрьский переворот. Свержение Временного правительства.
Трудность пятая – когда Финляндия отделилась от России? Об этом ничего не сказано. Хорош учебник.
1918 г. 3 марта – Брестский мир.
1918 г. (предположительно) переезд Эдит с матерью в Рощино. Ах, Рощино!
1918 г. 11ноября – капитуляция Германии. Окончание первой мировой войны.
1918 г. – выход второго сборника «Сентябрьская Лира».
1918 – 1922 гг. – гражданская война.
1919 г. – выход сразу двух сборников: «Алтарь роз» и «Пёстрые наблюдения» (афоризмы).
1920 г. – советско-польская война. Опять война! А я думала, их было всего две.
1920 г. – признание Эдит Сёдергран скандинавской литературой. Новаторский стиль Эдит становится характерным для шведской лирики Финляндии.
1920 г. – выход очередного сборника «Тень грядущего».
1921 г. – восстание в Кронштадте.
1921 г. 8– 16 марта – Х съезд РКП (б). Начало перехода к нэпу.
1922 г. – избрание И. В. Сталина генеральным секретарём ЦК РКП (б).
1922 г. август – высылка около 200 видных деятелей российской интеллигенции за границу.
1922 г. 30 декабря – 1-ый съезд Советов СССР.
1923 г. – смерть Эдит.
Что за манера у этих критиков? Не пишут дату, а пишут: «умерла в день летнего равноденствия». Когда он?
1925 г. – выход сборника ранее неизданных стихотворений «Страна, которой нет».
У Эдит обнаружилась подруга – Хагер Ульссон!
Боже, как я устала! Как будто кирпичи таскала. Я улеглась и вытянула руки вперёд. Я так увлеклась, что никак не могла выйти из процесса перетасовки дат в уме и не услышала звонка в дверь. Ещё бы, в этот момент параллельно с датами я соображала, как мне описать все эти революции, войны и, особенно, отделение Финляндии от России. И следом за всем этим я совсем некстати вспомнила, как два года назад мы с Антоном пытались убежать из дома. Нам удалось добраться до Выборга. Антон подбил меня на это. Мы сидели на скамейке в выборгском парке и спорили, что лучше: остаться здесь или поехать ещё куда-то. Мы поднялись со скамейки, хотя так и не пришли к единому мнению, и тут нас схватили менты. Антон вырвался и побежал, но его догнали и дали пинка, да так, что он сразу упал. Моя мама приехала за нами из Питера прямо в отделение милиции. Мать Антона не соизволила приехать. А потом явилась к нам домой и заявила, что я сбиваю её сыночка с пути, но разлучить нас тогда ей не удалось. Это сделал теракт. Но мама! Я вспомнила её посеревшее от переживаний лицо, трясущиеся губы… Как я могла причинить ей столько боли из-за какого-то подонка. Если бы я только знала. Мама!
– Как тяжело жить! – в слезах сказала я, и, открыв глаза, увидела перед собой странную компанию, состоявшую из моих бывших одноклассников и отца. С какой счастливой физиономией он ввёл их, и выражение счастья ещё не успело слететь с него, хотя он услышал мои слова. Я же тупо пялилась на Ленку, забывшую меня подружку, на Любку с Андреем, неразлучную парочку, вроде нас с Антоном, и на Катьку. Катьку! (да как же она осмелилась?!) на Катьку Мешкову.
– Что вам нужно? – рявкаю я. – Чего припёрлись?
Надо же явиться сюда в такой неподходящий момент, когда я оплакиваю мою маму!
– Доченька, – с укоризной говорит отец. Ах, бедный, ему стыдно за свою непутёвую дочь. У него ещё звучит в ушах мой крик, но правила приличия для него на первом месте. Мы стали жертвами его привязанности к приличиям, когда по его настоянию поехали встречать его дурацких родственников. – Ребята пришли тебя навестить. Надо быть гостеприимней, Дашенька.
Я вижу у него в руках паршивый букет из трёх цветочков и коробку конфет.
– Ага, навестить, – кивает Ленка с идиотской улыбкой. – Привет, Дашка.
– Как здоровье? – сочувственно спрашивает Мешкова.
Я с большим трудом игнорирую её. Интересно, с ней Антон тоже собирается прокатиться до Швеции? Я просто зверею. Пусть убираются отсюда!
Ленка присаживается на краешек кровати.
– Чаю хотите? – спрашивает отец. – Пойду, попрошу Ольгу Петровну принести.
Он исчезает. Хоть одним врагом меньше.
– Мы, Даша, вот чего пришли, – Ленка без остановки жуёт жвачку и улыбается. – Нам Сонька задала сочинение. «Мы – против терактов». Вот мы и пришли узнать у тебя, что ты тогда чувствовала и вообще…
– Да, поделись с народом опытом, не жмись, – басит Андрей.
Глава седьмая
Я костенею. У меня появляется ощущение, что всё во мне умерло, потому что как наяву на меня навалилась тяжёлая масса тел, вкус и запах крови, грохот взрыва, мгновенная тьма. Я чувствую, как плита из человеческих тел, живых и мёртвых, душит меня, я не могу дышать, я каменею. И будто через стенки гроба я слышу шёпот моих незваных гостей:
– Что это с ней?
– Да ну её… может, пойдём?
И только когда раздаётся грохот двери, врезавшейся в сервант, такой, что начинает дрожать и звенеть вся посуда, образовавшийся надо мной могильный холмик рассыпается в прах. И крик отца:
– Пошли вон отсюда, ублюдки! Мерзавцы! Вы вообще что-нибудь соображаете? Есть хоть что-нибудь в ваших тупых головах? Вы у меня сейчас быстро разучитесь сочинять! Проваливайте! И дары свои забирайте. Вон!
Он зря это кричал. Они почти сразу же свалили. А я молча смотрю мимо отца, но маленький кирпичик зашатался и упал.
У меня есть сила. Я – ничего не боюсь.
Свет для меня – это рай.
Если наступит конец света.
