Сергей Валерьевич Мельников "Красная книга"

Я и ПТУ… Я! и пту… Каким высокомерным болваном я был…

И вот первый день…

Знаете, как я это себе представлял? Такой холёный домашний кот, которого кинули на помойку, в центр бродячей кошачьей стаи. Пэтэушники. Такие хулиганы-вырожденцы, обязательно с беломориной, прилипшей к откляченной нижней губе. И, обязательно, в клешах и кепке. В Советском Союзе не особо старались повысить престиж средне-специального образования.

Ожидание ? реальность

Забегая вперёд, там, в фазанке [1 - Фазанка – от ФЗУ, фабрично-заводское училище. Фазанками ПТУ называли в Севастополе, на Украине употребляли слово “бУрса”] был, наверное, самый весёлый год в моей жизни. У нас была крутая и очень дружная группа под руководством мастака Ситыча. Подслеповатого, глухого, чего ещё желать студенту?

Не успели мы особо раззнакомиться, как нас отправили в совхоз собирать виноград. Я не был привычен к ручному труду. У нас не было дачи, и мои родные гордились этим. Мы, городские, руки в земле пачкать не будем. Дачи у частников, машины тоже. Слово “частник” произносилось с презрением и плохо скрытой завистью. Снобизм временами принимает причудливые формы.

Как-то я не подумал об этой советской традиции.

Сейчас в кандалах наше ПТУ погонят на плантации, и Ситыч на гнедом коне будет гарцевать по полю и бить нагайкой по нашим мокрым от пота спинам. Я был угрюм, остальные нет. Подошёл к нашим. Феликс травил байки про Банана, пацана из нашей группы. Это как мальчик Бананан из фильма Асса, только на один слог короче. Банан косил под Рому Рябцева, разговаривал чуть в нос, почему-то это считалось круто.

Под “…а остров оказался обитаемым, и когда корабль спасателей подошёл к берегу, в воздухе уже пахло жареным б(Б)ананом”

Все грохнули, Банан насупился, а я понял, что, наверное, ничего страшного во всём этом нет.

Подогнали автобусы, старые раздолбанные ЛАЗы. Нас было так много, что мест не хватало. В открытые двери нашего ЛАЗика просунулся Ситыч. Держа очки перед глазами, он оглядел салон. Высунулся наружу:

– Нет свободных мест всё занято.

Под окнами автобуса стояла стайка девчонок-электромонтажниц. Мы возбуждённо загалдели:

– Пусть залазят!

– Место уступлю!

– На коленках посидят!

Ситыч замахал на нас руками:

– Хватит галдеть! Один автобус поломался, не доехал. Потеснимся?

– Конечно! – заорали мы.

Девчонки полезли в автобус. Одна из них, маленькая, похожая на Румянцеву в фильме “Девчата”, только с залитым лаком начёсом, остановилась возле меня. Я подскочил, говорю:

– Садись, я постою.

Она сверкнула белозубо, сморщила веснушчатый нос:

– Сиди. Возьмёшь на ручки?

– Залезай.

Она без разговоров прыгнула на моё правое колено, обхватила за шею:

– Я Дейчева. Света

“Опять Света…” – подумал я.

Автобус запрыгал на ухабах, Света на моём колене, взвизгивая на особо крутых подлётах. Всю дорогу до Андреевки я прижимал её к груди, чтобы не улетела вслед за моей недавней грустью.

Служивые

Как ни старался бесноватый Горбачёв вырубить все виноградники в Крыму, а на мой век хватило. Казалось бы, какое отношение к алкоголизму имеют уникальные сорта винограда, из которых делают элитные вина… Но властный голос сказал: “Анкор!”. Горби послушно прыгнул через палочку, и подставил холку под ласковую руку хозяина, радостно виляя хвостом. Конкурента убрали: мелочь, а приятно. А наши виноградари сплюнули и пошли восстанавливать всё, в очередной раз уничтоженное. О выброшенном на помойку истории президенте в Крыму вряд ли кто-то жалел.

Конечно, мы думали: «Эх, сейчас как нажрёмся винограда!»

Конечно, совхозники снисходительно улыбнулись в усы.

Нас послали на уборку самых ординарных сортов: ркацители и изабеллы. Первый был на редкость кислым, от второго характерный привкус и запах не выветривался никогда. Оба в промышленных масштабах потребления вызывали жуткую изжогу и прочие проблемы с пищеварением.

Неподалёку были виноградники с элитными “Победой” и “Кардиналом”, но нас туда не пускали. От бесплатной раб. силы ценный продукт охраняли вполне делового видя дядьки с ружьями, заряженными солью. Мы так думали. К счастью, никто это своими мягкими тканями так и не проверил.

Автобусы остановились на заасфальтированной площадке перед трёхэтажным пансионатом. Нас построили. Ситыч, щуря слепые глаза прошёл вдоль строя, выкрикивая наши фамилии, мы поочерёдно “якали”.

“Потому что дисциплина должна быть!” – говорил Ситыч, торжественно вздымая указательный палец.

Мы согласно кивали: кому, как не нам об этом знать.

Перекличка закончилась, в дороге ни усушки, ни утруски, все доехали до конечного пункта. Пересчитанные девчонки ускакали в пансионат. Их равномерно расселили по трём этажам, а мы на месте сразу оценили удобство перемещения до третьего по балконам без всяких акробатических навыков.

Сверкнула мне на прощанье улыбкой Светка Дейчева, прежде чем скрыться за углом. Я помахал ей рукой. Ну совсем не мой типаж. Ну вот ни капельки. Если не считать, что любовью нежною люблю девчонок живых и чуть сумасшедших. А тут всё присутствовало в превосходной степени.

Нас нестройной колонной пригнали на площадку, заросшую прижухлой за лето травой. По периметру стояло три плацкартных вагона на кирпичных подставках вместо колёс. Вместо некоторых окон зияли дыры, но это совхозников не парило. Пейзаж не вдохновлял. Зелень с кипарисами и магнолиями – это где-то там, в женском царстве ловких пальчиков электромонтажниц, расправляющих чистые простыни на кроватях с полированными спинками.

У нас – хардкор. Облупленные эмалированные умывальники под навесом, сушёная трава на плацу, сушёная трава до горизонта и труп поезда с советскими гербами по зелёной краске. Мы закинули сумки и заняли свои места согласно купленным билетам.

Купе проводников заняли двое служивых: Миша и Рома. Они быстро взяли на себя роль взводных. Мы не парились ровно до того момента, когда на рассвете следующего дня они встали в разных концах вагона с короткими арматуринами в руках. С воплями:

“Р-р-рота, подъём!”

они строевым шагом двинулись навстречу друг другу, молотя своими дубинами по облезлым поручням.

Тут, казалось бы, восстать, устроить им сталинградскую битву. Нас много, и поздоровее были некоторые, как друг мой Ванька, например. Но зачем? Утренний адреналиновый будильник был единственный причудой.

Зато мы быстро оценили, как удобно иметь прослойку между группой и Ситычем, лихую и безбашенную. На любую реплику мастера служивые рявкали, по-военному грасссируя, что-то не поддающееся переводу. Ситыч плыл и млел, эти звуки ласкали его слух, как нежное воркование опытного искусителя ласкает пушистые ушки наивной барышни. Удовлетворённо покивав, он мигом переключал своё внимание на что-то другое, и мы могли спокойно возвращаться к своим безобразиям.

И первое как раз уже готовилось, когда двое фазанят, Вадик и Владик, два попугайчика-неразлучника, неподалёку обнаружили растение из семейства паслёновых с очень любопытными свойствами…

Кролики

У меня есть немалый опыт общения с одержимыми людьми. Одержимыми по-разному. В том числе людьми с зависимостями. Мой школьный друг Тимур в десятом перешёл с лёгких наркотиков на тяжёлые. Его любимая сказала:

– Если ты не завяжешь, я уйду.

Он ответил:

– Если ты уйдёшь, я повешусь.

Он не бросил.

И они оба выполнили свои обещания.

Через пару лет Тим приснился мне. Он шёл следом по Сумской[2 - Центральная улица Харькова] и что-то бормотал под нос. Я кинулся к нему: “Ты жив?” Но он только смотрел сквозь меня и говорил тихо что-то неразборчивое. Я попытался его обнять и не смог. Не потому, что он был бесплотным, а потому, что промахивался. Я загребал воздух, а он оказывался на шаг дальше, или левее. Так я и не узнал, о чём он думал, когда совал свою умную голову в петлю, что его толкало: желание доказать или тоска, не дающая жить.

В нашей группе в ПТУ тоже были друзья с такой зависимостью, Вадик и Владик. До шприцей дело тогда ещё не дошло, но в некоторых специфических областях ботаники они разбирались на отлично. В отличие от Тима, на самом деле умного, думающего парня, Вадик с Владиком горя от ума не знали. Может, поэтому они тогда веселились в колхозе, а не лежали на Мекензиевых горах[3 - На Мекензиевых горах находится одно из городских кладбищ в Севастополе].

За прошедший день мы от души намахались и накидались виноградом на свежем воздухе. Бессонница нас не мучала. Только служивые вырубили свет, вырубились мы. Под тихое урчание перловки с мясом белого медведя в животах, мы бегали по бесконечным рядам ркацители за весело повизгивающими электромонтажницами, кидались в них спелыми гроздьями винограда, а они в нас тем, во что были одеты. Сон, похожий на райские кущи выполнившего свою шахаду воина, разорвал истошный вопль:

– Кролики!!! Лови их!

Я подскочил и врезался головой в багажную полку, вокруг заворочались соседи. Опять вопль, из другого конца вагона:

– Вон он! Лови!!!

Топот ног. В коридоре возле нашего “купе” появилась щуплая фигура. За спиной в окне висела круглая луна, я видел только силуэт. Неизвестный почесал затылок и изрёк:

– На этой грядке я уже урожай собирал.

И ускакал в другой конец вагона.

Мой друг Ванька, который позже стал местным лидером в секте харизматов [я не в курсе, как они друг друга называют] с размаху долбанул пяткой в стену и заорал:

– Эй, командиры, у нас кто-то с катушек слетел.

Пара наших служивых спала в купе проводника, единственном месте, которое закрывалось сдвижной дверью, поэтому начало представления они благополучно проспали. В вагоне зажглись плафоны. Взъерошенная голова Владика появилась в проёме нашего “купе”. Он внимательно осмотрел пол, поднёс к губам палец:

– Т-с-с!

Мы замерли…

Осторожно, на носочках, он вошёл между полок, застыл. Коршуном бросился на что-то вниз, на пол, по пути врезался башкой в стол. Удерживая под своим скрюченным телом воображаемую добычу, он заголосил:

– Вадя-а-а! Я его поймал!

Ваня свесился с полки, спросил ласково:

– Владик, покажи нам, что там у тебя? Кого ты поймал?

Владик повернул к нему голову и сказал обиженно:

– Я тебя, Настён, ещё не простил!

И опять уткнулся лбом в грязный пол.

Мы скрутили обоих, стянули им руки ремнями. Что с ними делать никто не знал. Решили: пусть сидят, к утру может отойдут. И только погасили свет, на площадку перед нашими вагонами вкатила скорая.

Миша, один из наших служивых обречённо покачал головой:

– Картина Репина «Приплыли»… Стуканули. Нарколожка прикатила.

– И что теперь? – Спросил кто-то.

– На учёт поставят и исключение. И на всю жизнь испорченная справка из ПНД[4 - Психоневрологический диспансер. Если ставили на учёт, о перспективах хорошей работы можно было забыть на всю жизнь].

Миша быстро оценил обстановку.

– Вань, – выбрал он самого здорового, – откати дверь в конце.

В вагоне мы занимали две трети его длины, оставшаяся треть была совсем разгромленной, без окон, со следами пожара. Проход к ней был перегорожен снятой купейной дверью. Ваня открыл проход мы впихнули туда связанных товарищей, уложили на пол. Их, кажется, начало отпускать. Пацаны лежали на полу и молча таращили на нас глаза.

– Закрывай! – Скомандовал Миша. Дверь темницы захлопнулась. Буквально через минуту в вагон вбежал Ситыч:

– Всем на построение! – закричал он.

Мы потопали на выход.

Я вспоминаю нашего мастака, и думаю, сейчас бы ему здорово прилетало за внешнее сходство с Джо Байденом. Вылитый американский президент, только вместо пересаженной неясно откуда шевелюры – редкие кудряшки на розовом черепе.

Мы построились, по бокам от нас встали шеренги из соседних вагонов. Мастера устроили перекличку. Из первого санитары вывели двух пацанов. Оба ловили на себе каких-то насекомых.

– Прикинь, – толкнул меня кто-то из наших, – наши хоть кроликов ловили, а эти блох.

Ситыч повернулся на шёпот. Миша, не дожидаясь, рявкнул:

– Р-разговорчики в стр-рою!

Наступила тишина. Первая группа пересчиталась, двоих бедолаг упаковали в РАФик[5 - РАФ – Рижский автозавод, производил микроавтобусы].

Ситыч развернулся к нам со списком. Лампа, висящая на растяжках над нашей площадкой, давала слишком мало света. Он стянул очки с носа и, держа их перед списком, начал зачитывать фамилии.

– А… Аби… Абигайлов?

– Я!

– Бак… ла… нов?

– Я!

– Бе-е… не… диктов?

– Я!