– Будет, будет.
И обе мы неловко засмеялись.
– Отлично. – Ники сделала вид, что ничего не заметила, хотя губы ее тронула легкая усмешка.
– Да, и вот что еще. – Выражение ее лица разом сделалось серьезным, тон заговорщическим. – Я все хотела спросить… Как там Грейс, с ней все в порядке?
Я почувствовала, что у меня сводит желудок, посмотрела на Робин.
– Я… Мы не виделись в последнее время. А что?
– Понимаешь ли, Стейси – ты ведь знаешь Стейси, которая играет в лакросс? – в прошлую пятницу сломала палец во время игры. Очень не вовремя, у нас соревнования на носу.
Я почувствовала, что меня втягивают в давнюю и запутанную историю школьной команды по лакроссу, и неопределенно кивнула, ожидая, когда она перейдет к сути дела.
– В общем, история такая, Стейси пришла в поликлинику и, по ее словам, встретила в регистратуре Грейс с Алекс, и вид у нее был такой, словно ее сбил автобус.
– Да ничего подобного, все с ней нормально, – возразила Робин. Она подняла голову к небу, где нарезали круги чайки, пикируя на ничего не подозревавших туристов, сжимавших в руках пирожки и кульки с жареной картошкой.
– Ну, не знаю… Кровь из носа, синяк… Представляешь, даже под всей ее косметикой было видно. Ужасно жаль ее. У нее ведь такое симпатичное лицо.
Я покачала головой.
– Мы давно не виделись. И я понятия не имею, что там случилось. – Я повернулась к Робин. – А ты?
– Я тоже ничего не знаю. – Она опустила голову, глядя на воду между досок пирса.
– Ну ладно. Джоди, ну эта, из выпускного класса, с короткой стрижкой, похожая на лесбиянку, она утром спрашивала Алекс, не случилось ли чего с Грейс, а та, мол, и не поняла в чем вопрос. Что довольно странно, вам не кажется? То есть если она была там и все видела своими глазами… А она была, зачем Стейси о таком врать?
Я пожала плечами, хотя, судя по косому взгляду Ники, моя попытка продемонстрировать безразличие успеха не имела.
– Если что-нибудь услышу, дам знать, – сказала я наконец.
Кажется, это ее устроило. Она наклонилась поцеловать меня в щеку – знак симпатии, который, как я подозреваю, хотя точно сказать не могу, она продемонстрировала, насмешливо копируя Робин, и поэтому прижала губы к тому самому месту, где остался след от помады, – и зашагала в сторону города, предоставив нам в молчании продолжить свой путь в противоположном направлении – к морю.
Наконец, когда мы дошли до конца пирса, Робин, глядя в никуда, заговорила:
– У нее отец чистый псих. – Она перегнулась через ограждение и, повисев немного головой вниз, распрямилась. – Отец Грейс, я хочу сказать. Потому она всегда в синяках и ходит.
Я повернулась к ней, чувствуя, что меня охватывает дрожь.
– Он что, бьет ее?
– Да.
– О господи. А мы ничего не…
– Она говорит, это не наше дело. Типа она не желает об этом говорить. Ни с кем и никогда.
– О господи, – тупо повторила я. Повисла тишина, нарушаемая лишь криками неугомонных чаек да шумом волн, набегающих на берег.
– Что за вечеринка? – прервала я наконец тяготившее меня молчание. Мне была жаль Грейс, честно, но в мыслях я все время возвращалась к другому. К вечеринке, о которой говорила Ники. Робин о ней даже не заикнулась, и если бы не Ники, подозреваю, я могла бы так и остаться в неведении.
– Хэллоуина, – пояснила она. – Мой бойфренд организует. Надо бы познакомить тебя с ним. – Она задумчиво откусила кусочек ногтя и сплюнула в воду. – Полно парней будет. Может, и ты кого-нибудь себе найдешь.
– Так до Хэллоуина же еще неделя.
– Ну и что?
– Да и костюма у меня нет.
– Он тебе не понадобится. Наденешь то, что на тебе сейчас, разницы никто не увидит.
Я запустила в нее крышечкой от бутылки, ветер гнал песчинки прямо в лицо. У меня никогда не было парня, во всяком случае, такого, с кем бы я целовалась. Не уверена даже, что у меня было такое желание. Вспомнила свою старую школу: грубые, крикливые мальчишки, тискающие и лапающие девчонок, которые им это позволяли, а то и поощряли, и рассказывающие друг другу красочные истории про то, кто в кого влюблен и кто с кем спит. Все это было слишком сложно, даже если бы мной кто-то действительно заинтересовался (таких, разумеется, не было).
Тем не менее перспектива провести вечер с Робин, да еще, предположительно, в компании взрослых и опытных студентов университета, была слишком большим соблазном, чтобы ему противостоять.
– Что ж, буду ждать с нетерпением.
Последний луч солнца, скользнув по поверхности воды, растворился за горизонтом, в воздухе повеяло вечерним холодком.
Университет располагался на окраине города, всего в паре миль от Кирквуда, и был совершенно лишен того великолепия, который сейчас уже не кажется мне столь необычным, хотя я до сих пор с ностальгией вспоминаю вечерний свет, струящийся над Колокольней, или дорожки дождевых капель, поблескивающие в прохладный весенний день на серебряном куполе. Раньше я разве что слышала о его существовании, да и сейчас как-то не думала о нем как об университете – и все жители нашего города называли его «старым политехом» или «колледжем», и я в этом смысле ничем от земляков не отличалась.
Грубый бетон, каркасы из металлической сетки, заполненные галькой, зернисто-серые стены – были в этом здании некоторая внушительность и своеобразие, как нельзя лучше подходящие городу: этакое уродство, но уродство намеренное. Пожалуй, даже агрессивное. Взять хоть башню – одинокую, но вездесущую спутницу моего детства, единственное башенное сооружение во всем городе – массивное, приземистое, с продольными мостиками, соединяющими две половины, и наклонной лестницей. Листья, шелестящие на ветках деревьев или опадающие на землю и поскрипывающие под ногами; серый туман, небо, затянутое плотной пеленой облаков.
Мы встретились на тускло освещенной автобусной остановке, крыша которой дребезжала на вечернем ветру; Робин нарочито крепко обняла меня. На голове у нее была угольно-черная ведьминская шляпа с широкими полями.
– Выглядишь потрясающе, – сказала я куда-то ей в плечо.
– Знаю. – Она отстранилась. – А ты?.. Ты у нас сегодня кто?
Я отогнула подол пальто, мелькнуло красное.
– Красная шапочка, – заливаясь краской, ответила я. Сразу стало понятно, что идея была глупая, самоубийственная.
– Ясно. – Она рассмеялась. – Ладно, для начала скажу так: ты очаровательна. – Слова, исполненные сарказма, прозвучали как выстрел. – Но понимаешь, это вечеринка для взрослых. И выглядеть ты должна соответственно. – Она усадила меня рядом с собой на железную скамью и, задумчиво шевеля иссиня-черными губами, принялась рыться в сумке.
Какой-то старик, от которого несло потом и перегаром, остановился рядом, глядя, как она тянется к моему лицу и велит не дергаться. Не знаю уж, сколько он стоял около нас, но меня не оставляла вонь и неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Но само прикосновение ладоней Робин, уверенность, с какой она мягко наносила на мою кожу основу под макияж, потом пудру, смешок, с каким она велела мне надуть губы, легкое дыхание, которое я ощущала, когда она наклонялась совсем близко, чтобы накрасить мне губы, – все это… Словом, пусть смотрят, подумала я, наплевать.
– Ну вот, – проговорила она под конец. – Что скажешь?
Я открыла глаза, моргнула; поймала свое отражение в исцарапанных окнах притормозившего у остановки автобуса. Неброско подведенные глаза выглядели больше, чем обычно; выражение лица изменилось, стало вроде как не совсем моим; губы сделались полнее и буквально расцвели; густые румяна легли под скулами.
Я выглядела совершенно непохожей на себя, стараниями Робин появилось мое новое «я». Не переставая моргать, я ощутила дрожь узнавания. Мои черты обрели большую завершенность, большую выразительность, я стала походить на вывешенные повсюду фотографии Эмили Фрост, которые со временем выцвели и истрепались на ветру.
– Ну как, нравится? – спросила она, тоже разглядывая мое отражение в окне автобуса.
– Вау. – Лучшего ответа у меня не нашлось.
Всю дорогу до студенческого городка она болтала не останавливаясь, перескакивая с одной темы на другую. Говорила о младшей сестре, чье пристрастие к некоторым сериалам означало, что и Робин приходилось слушать их посреди ночи через стену. О татуировке, о которой давно мечтала и рисунок которой продумывала «пятьдесят тысяч раз», но пока так ничего и не решила. О виденном некогда фильме ужасов, название которого она забыла, но один эпизод запомнила – тот, где героиню расчленяют на куски: он показался ей «совершенно нереалистичным», потому что в такой ситуации «крови должно быть гораздо больше». Я подумала: может, стоит ей рассказать про тот случай, где тоже не было крови (по крайней мере, насколько это мне запомнилось), но слов не нашла. Вообще-то я уже почти все ей про себя рассказала – кроме этого. Я не хотела, чтобы она меня жалела; я бы не вынесла, если бы она стала воспринимать меня как-то иначе, не такой, какой я ей представлялась.
Когда мы пришли к подножию башни, нас оглушили доносившиеся сверху голоса и музыка. Робин схватила меня за руку, и мы вошли через деревянные двери в тускло освещенную прихожую, где перед крохотным экраном, окруженный со всех сторон неприличными рисунками на стенах и выцветшими почтовыми открытками, сидел одинокий охранник.
– Эй, дамы, – пробурчал он, – вы здесь учитесь?
– Вы что, не узнаете нас? – сказала Робин. – Это же я! Робин. Десятый этаж.
Он пожал плечами и равнодушно перевел взгляд на экран.
– Смотри-ка, сработало, даже не верится, – прошептала я, уже поднимаясь в лифте. Робин поправляла макияж, вглядываясь в запыленное и захватанное пальцами зеркало; у верхнего крупная надпись помадой: «ВСЕХ ТОРИ В ЖОПУ».
– Ну да. Вообще-то нас должны были встречать и, если что, выручить, – сказала она и со значением подмигнула мне.
Я засмеялась. Судя по рассказам, которые я слышала от Алекс и Грейс в начале недели, сомнительно, чтобы Энди мог кого-либо выручить; но лучше помолчать, решила я.
Лифт заскрипел и остановился на восьмом этаже.
– Дальше не идет, а гулянка на десятом. – Робин толкнула дверь. Потом еще раз. Наконец она со стоном открылась, и мы вышли в тускло освещенный коридор, где стоял застарелый запах сырой одежды и разлитого пива.
Я следовала в нескольких шагах позади Робин, то и дело останавливаясь, чтобы разглядеть висевшие всюду выцветшие фотографии и плакаты. На одной двери мое внимание привлекла афиша фестиваля в Гластонбери со списком участников, напечатанным таким мелким шрифтом, что, чтобы их разглядеть, пришлось наклониться едва ли не вплотную. Вдруг дверь неожиданно распахнулась. Я инстинктивно подалась назад. Робин резко остановилась и повернулась ко мне.
На пороге стоял высокий тощий парень со спутанными, как после сна, волосами. Но какой уж тут сон, когда двумя этажами выше так грохочет музыка. И мне еще предстояло на собственном студенческом опыте убедиться, что никакой шум сну не помеха, когда не хочется делать срочную работу.
– Вы чего тут? – зевнул он.
– Привет, – незамедлительно откликнулась Робин и протянула руку с полуироничной официальностью, которая должна была сгладить даже самую щекотливую ситуацию. – Робин Адамс, рада познакомиться. А это Виви. Мы идем на вечеринку, хочешь с нами?
Какое-то время он тупо смотрел на протянутую руку, моргая и стряхивая с себя остатки сна.
– Ты приглашаешь меня на вечеринку, которая проходит в моем общежитии?
– Ну, организует ее мой парень, так что в некотором смысле меня можно считать хозяйкой, – возразила Робин. – Стало быть, я могу приглашать кого угодно, даже тех, кто живет двумя этажами ниже и считает, что формальные приглашения им не требуются. И даже если они не находят нужным нормально представиться. Типа имя назвать.
Он искоса посмотрел на меня и тут же повернулся к Робин.
– Том.
На лице парня мелькнула улыбка, в которой было что-то волчье и вместе с тем притягательное – точнее определить затрудняюсь. В конце концов он протянул руку Робин, и я невольно ощутила легкий укол зависти.
– Очень приятно, – скромно потупилась Робин. – Ладно, мы наверх. Хочешь, идем вместе, не хочешь – не надо. Сам решай.
Она повернулась и зашагала по коридору; я последовала за ней, бросив беглый взгляд на Тома: он по-прежнему стоял на пороге, опершись о косяк двери и, кажется, переваривая новое знакомство. Он помахал мне рукой; я быстро отвернулась и, вспыхнув от смущения, поспешила догнать подругу.
– Странный он, а? – сказала она, когда я присоединилась к ней. Робин сидела на перилах лестничного пролета, рискуя рухнуть с десятого этажа.
– Душ бы ему принять.
– Все студенты универа такие. Все так выглядят. – Она засмеялась. – Этот тебе, видите ли, не понравился. Посмотрим, что ты скажешь, когда Энди увидишь.
Тут она не ошиблась. Энди оказался тощим, похожим на богомола, со спутанными, липнущими к прыщавой спине волосами. Будучи хозяином вечеринки, он руководил процессом, сидя на единственной кровати в гигантской, по масштабам общежития, жарко натопленной вонючей комнате. Даже на фоне грохочущей музыки выделялся его визгливый голос. Вокруг кровати сидели с отрешенными лицами студенты, передававшие друг другу толстые, слабо тлеющие самокрутки с марихуаной.
– Я не говорю, будто Айн Рэнд[8 - Айн Рэнд (1905–1982) – американская писательница, выразившая идеи объективизма в романах «Источник», «Атлант расправил плечи» и др.] во всем права, – вещал он. – Но в некоторых из ее идей есть крупица здравого смысла. Нужно лишь рассмотреть их непредвзято. – Он зашелся в хриплом, трескучем кашле. Робин присела рядом с ним и ласково погладила по спине. Он притянул ее к себе и впился в губы тошнотворно долгим поцелуем, оторвавшись, однако, для затяжки, чтобы потом вдохнуть дым в открытый рот Робин. Она повернулась к собравшимся и, к моему ужасу, ткнула в меня пальцем.
– Это Виви, – объявила она.
– Привет, Виви, – хором, словно пребывая под гипнозом, откликнулись они. «Значит, теперь я Виви», – подумала я и, смущенно помахав всем рукой, направилась в угол комнаты, где был устроен импровизированный бар. Похоже, Виви довольно веселая. Я плеснула немного какой-то сомнительной колы в с виду неиспользованную кружку, на которой еще можно было разглядеть полустертый университетский девиз: «Исключительная карьера для исключительных студентов». Теплая жидкость, колючая и приторная, стала комом в горле.
Я оглядела собравшихся и подумала, ждет ли меня тоже такое будущее и хочу ли я этого. Я заметила девушку в облегающем платье в стиле Одри Хепберн и тиаре, она стояла, покачиваясь, в опасной близости от открытого окна и болтала о чем-то с молодым человеком. Тот был мертвенно-бледным, с пятнами фальшивой крови на щеках, он не отрывал взгляда от чего-то в середине комнаты. Там, в нескольких футах от меня, устроились две девицы, одна с ярко-бирюзовыми, а вторая с ярко-розовыми, как у Барби, волосами и броским макияжем. Сидя на полу скрестив ноги, они вели разговор, судя по всему наскучивший обеим. Та, что сидела ко мне лицом, кажется, отключалась с каждым глотком водки, которую пила из уже наполовину пустой бутылки. Я насчитала три глотка подряд, после чего она поднялась и, покачиваясь, вышла в ярко освещенный коридор. Несколько парней, похожих в своих меховых одеждах на питекантропов, с дикими воплями подбежали к окну и выбросили из него упаковку стирального порошка, жертвой которого стал случайный прохожий. Когда картонная упаковка стукнулась о его голову, парни взревели еще громче, что напомнило мне рычание монструозных существ, виденных однажды в телепередаче о происхождении жизни на Земле.
Подошла Робин и сделала себе коктейль, попутно плеснув в мою кружку изрядную порцию рома.
– Нравится? – усмехнулась она.
– Ну да, круто, – соврала я, делая глоток. Получилась какая-то бурда – обжигающе-горячая, с прогорклым химическим привкусом. Не допив, я отставила кружку; к счастью, Робин отвлеклась на что-то и не заметила.
– Люблю университетские посиделки. Не то чтобы полет мысли, но неплохо разнообразия ради побыть среди взрослых. – Я пристально посмотрела на нее, пытаясь уловить в выражении ее лица иронию, которой не было в голосе, и кивнула, не высказывая собственного мнения. – Слушай, я знаю, что ты не по этой части, но все-таки… Может, есть желание? – Она раскрыла ладонь, в которой было зажато несколько шероховатых белых таблеток с вытисненным изображением цветка.
– Только если это аспирин, – сухо ответила я.
– Да я не настаиваю. Просто… подумала, стоит предложить, чтобы ты не чувствовала себя потерянной.
Парни издали очередной вопль: теперь они швыряли через окно куски мыла и намокшие рулоны туалетной бумаги. Барби вернулась, похлопала приятельницу по плечу, чмокнула в щеку; раскачивающаяся из стороны в сторону девица по-прежнему раскачивалась, болтающий молодой человек по-прежнему болтал.
Я взяла таблетку из протянутой руки Робин, нервно сжала в ладони. Почувствовала, как она нежно обняла меня за плечи.
– Если тебе здесь не нравится, просто скажи, что тебе надо идти. Вот и все. Если тебе не по себе, можем уйти вместе.
Этого тепла руки, этого предложения было достаточно: я проглотила таблетку, запив ее обжигающим пойлом.
Следующие пятнадцать минут не было никаких особенных ощущений, хотя я вздрагивала при любом прикосновении, а каждый удар сердца казался предзнаменованием несчастья. Мне приходилось слышать о благовоспитанных подростках, которые внезапно умирали после первого употребления наркотиков, и уже представляла себе бесстрастно составленное заключение патологоанатома. Сердце то замирало, то начинало отчаянно стучать, волнами накатывала и отступала паника.
По-прежнему ничего; минута проходила за минутой – и ничего, пустота предвкушения, пока вдруг, совершенно внезапно, вокруг меня не возникло пространство поразительной, неисчерпаемой наполненности, не заструился сладкий воздух. Люди показались прозрачными и нереальными. Я отрешенно наблюдала за студентами вокруг меня, занятыми каждый своим делом и погруженными в свои мысли, и испытывала чувство единения со всеми и благодарность к ним. Мощная химия и сладость греха: вот он, источник безграничного идеализма, за который борются студенты.
Я повернулась к Робин, собираясь выложить ей все – не только касательно того, что происходит здесь и сейчас, но все про себя, про свою жизнь, поделиться всеми тайными чувствами, всем еще невысказанным, – но на ее месте уже сидел парень с восьмого этажа, имя которого стерлось у меня из памяти. А может, он и не представлялся? Не уверена.
– Ты как здесь оказался? – спросила я, цепляясь за ручки кресла, чтобы остановить кружение комнаты.
– По лестнице поднялся, – бросил он. – А ты?.. Ты что, пьяна?
– Можно и так сказать. – Слова путались в голове, ладони нестерпимо жгло, и я подняла их в воздух.
– Если судить по зрачкам, это пожалуй, не просто опьянение, – сказал он, приближаясь ко мне.
– Не твое дело. – Я отклонилась назад.
