– Не могу поверить, что Антон смог бы убить женщину, тем более ни в чем не повинную, – насупившись, сказала Ирина. – С мужчинами он никогда особо не церемонился, но перед женщинами часто терялся, становился покорным, как овечка. Особенно – перед красивыми женщинами, а я не думаю, что такой тип, как Медведев, мог взять себе в жены уродину. Да дело и не только в этом. Ведь рассматривать проблему можно и несколько иначе: а что, если Антон пришел к Медведеву уже пьяный, застрелил его, решил пропустить еще рюмочку, на посошок, и эта рюмочка оказалась для него роковой – он попросту уснул за столом?
Руднев задумчиво покивал.
– Сапожник напивается в стельку, – пробормотал он, – плотник напивается в доску, а как напивается милиционер?
– Старая шутка, – сказала Ирина. – Но сейчас нам не до шуток, Марк. Лучше скажи, что ты собираешься делать, чтобы вытащить Антона?
– Вытащить? Ты, наверное, шутишь? Твой брат на глазах у перепуганной женщины убивает ее мужа, и ты думаешь, что его так сразу же и отпустят? Для начала нам необходимо выяснить, что там произошло на самом деле. Кто знает, может, эта женщина не так уж удручена горем и не настолько уж откровенна… Кстати, мы уже приехали.
Около отделения милиции Руднев снизил скорость до предела и остановил джип рядом с милицейским «уазиком». Ирина хотела немедленно выйти из машины, но Руднев сказал, подняв указательный палец: «Одну минуточку, Ира», выскочил из машины и уже через секунду раскрывал перед ней дверцу, предлагая руку. Ирина позволила помочь себе сойти на землю. Будь на месте Руднева кто-нибудь другой, эти упражнения в галантности могли бы вызвать только лишь раздражение, но с Марком Ирина была знакома уже давно и знала: эта галантность не наиграна. Он действительно был таким.
– А нас пропустят? – спросила Ирина, входя в здание и отряхивая с каблуков слякоть.
– Еще как, – Руднев вошел следом, придержал дверь, чтоб не хлопнула, и подошел к окошку дежурного. – Здравствуй, Генаша. Егорыч у себя?
– Здравствуйте, Марк Васильевич, – услышала Ирина в ответ молодой сонный басок. – Да, он у себя.
Руднев сделал знак Ирине следовать за ним, и они быстрым шагом направились вперед по длинному узкому коридору. Освещение было слабеньким, тусклые лампочки под высоким потолком горели через одну, а местами и реже, но и при таком освещении было заметно, что здание уже давно нуждается в ремонте. Невзрачный линолеум на полу ссохся, окостенел и являл собой теперь лишь тропинку, рваную и исшарканную. Штукатурка на отсыревших стенах местами обвалилась.
Дойдя до середины коридора, Руднев неожиданно притормозил, пошарил взглядом по сторонам и метнулся к неплотно закрытой двери с табличкой, надпись на которой Ирина так и не успела прочесть – адвокат рывком открыл дверь нараспашку и шагнул в кабинет.
– A-а, Марк Васильевич! – донесся оттуда приветливый звонкий голос. – Заходи, рад видеть, старина!
Ирина вошла в кабинет следом и увидела обладателя приветливого голоса. Это был человек лет сорока, может быть, с небольшим; поначалу Ирина решила, что человек абсолютно лыс, и попыталась представить себе обстоятельства, при которых можно полностью утратить шевелюру в таком возрасте, но, приглядевшись, поняла, что ошиблась – человек не был лыс, просто его стриженные «ежиком» волосы были настолько белесыми, что при таком освещении казались просто невидимыми. Глаза у него были маленькими, такими же белесыми, как волосы, а на контурно выпирающих скулах поигрывали угловатые желваки. Человек был почти на голову выше Руднева, который на рост никогда не жаловался; у него была длинная крепкая шея, длинные крепкие руки с длинными крепкими пальцами, а улыбка была открытой настолько, что блеснули широкие коренные зубы из белого металла.
С Рудневым они приветствовали друг друга горячо, по-мужски – сначала обменялись резким рукопожатием, а потом коротко обнялись, похлопав друг друга по спинам.
– Сто лет не виделись, – объяснил белесый мужчина, бросив на Ирину приветливый взгляд. – Ты с дамой?
Руднев тут же перестал улыбаться.
– Да, Коля, познакомься, это Савченко Ирина Владимировна. Она сестра твоего арестанта.
Белесый тоже немедленно принял серьезный вид. Улыбка выключилась резко, как электрическая лампочка, желваки опустились и пропали, металлический блеск во рту исчез за сомкнувшимися губами. Это был знак, что пора брать инициативу в свои руки.
– Рада познакомиться, – Ирина в два широких деловых шага преодолела расстояние от двери до стола и протянула белесому раскрытую ладонь. Секунду поколебавшись, тот осторожно ее пожал.
– Фомин Николай Егорович, – представил белесого Руднев. – Мой старый знакомый.
– Да уж, – сказал Фомин и, криво улыбнувшись, показал на Руднева пальцем. – Почудили мы с Марком в свое время… Но, мне кажется, Ирина Владимировна явилась сюда в этот час не для того, чтобы слушать наши воспоминания.
– Я бы хотела увидеть своего брата, – сказала Ирина. – Это возможно?
Фомин покосился на Руднева. Тот был невозмутим и, кажется, очень занят тем, что искал по карманам зажигалку.
– Как скоро я могу сделать это? – спросила Ирина, почувствовав, что молчание затягивается.
Фомин поднес ко рту мощный кулак и издал раскатистый звук, означающий предварительное откашливание.
– Хорошо, Ирина Владимировна, я попрошу, чтобы его привели прямо сейчас… Но хочу предупредить: он не совсем трезв.
– Как сапожник или как милиционер? – тут же поинтересовался Руднев, прекратив поиски зажигалки.
Фомин улыбнулся.
– Как плотник…
– Ну, это не страшно. Во всяком случае, говорить он сможет.
Фомин кивнул, взялся за телефон и отдал соответствующие распоряжения. Потом предложил гостям сесть и сам опустился за свой стол, заваленный всяким барахлом: всевозможными канцелярскими принадлежностями, работоспособность многих из которых показалась Ирине весьма сомнительной, папками для бумаг и бумагами без папок, старыми газетами, потрепанными книжками карманного формата, а в центре стола находилась большая пепельница из черепашьего панциря, и была она с горкой завалена искуренными до фильтра окурками. Из пепельницы неприятно пахло, и Фомин, сообразив, что Ирина это почувствовала, поторопился отправить сие мрачное захоронение окурков на подоконник, где порядка было не больше, чем на столе.
Ждали недолго, пару минут. Затем из коридора послышались шаги, дверь в кабинет открылась, и Ирина непроизвольно встала со стула.
– Егорыч, вот доставил твоего бандита.
Румяный милиционер с фуражкой, прилепленной к самому затылку, втолкнул в кабинет широкоплечего крепкого парня с корочкой запекшейся крови на лице. Он раскачивался, голова, опущенная ниже плеч, раскачивалась тоже; парень то и дело собирался придержаться за стену, но всякий раз оказывалось, что наручники, сковывающие руки за спиной, мешают ему сделать это. После третьей неудачной попытки парень глубоко вздохнул и, несуразно подергиваясь, вскинул голову. Криво и бессмысленно улыбнулся в пространство перед собой.
Ирина шагнула к нему и остановилась, не зная, что делать дальше. Она хотела взять его за руку, но поняла, что, не снимая наручников, это будет сделать невозможно, и вопросительно уставилась на Руднева. Понимающе кивнув, тот обратился к Фомину:
– Коля, нельзя ли снять с парня наручники? Куда он отсюда денется, а?
Фомин махнул рукой румяному милиционеру, и уже через несколько секунд Антон морщась растирал запястья.
– Что ты натворил, Тошка? – сказала Ирина вполголоса. – Что ты натворил?
Антон беззвучно усмехнулся.
– Тройка, – сказал он пьяным голосом.
– Что? – не поняла Ирина.
– Я говорю, что твоя попытка разыграть участие тянет на троечку. – Пожалуй, если бы Антон не старался скрыть свое опьянение, то его речь была бы разборчивей. – Или даже на три с плюсом. Поздравляю, ты делаешь успехи, Птичка!
Он театрально похлопал в ладоши.
– Прекрати, – сказала Ирина строго. Она не любила, когда кто-нибудь называл ее этим старым прозвищем, даже если это был ее родной брат. – Не смей так со мной разговаривать!
– Ты еще назови меня сопляком…
– Сопляк! – Ирина повернулась к Фомину. – Николай Егорович, можно я поговорю с братом с глазу на глаз?
– Конечно, конечно! – Фомин, закусив сигарету, потряс спичечным коробком, проверяя наличие в нем спичек, и направился к двери. – Я буду тут, в соседнем кабинете.
– Марк, ты слышал – я сказала, с глазу на глаз!
– Извини, Ира, – Руднев не двинулся с места, – но сейчас не то время, чтобы вести личные разговоры. Давайте условимся: сейчас мы будем заниматься только делом, а сантименты и ваши личные душевные порывы оставим на потом. – Он подошел к Антону и поводил перед его глазами указательным пальцем. – Ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? Или будет лучше, если ты сперва проспишься? Мне нужна твоя полная откровенность. И взаимопонимание.
– Пошел к черту, – сказал Антон с недовольством. – Ирка, что это за тип? И почему я должен с ним откровенничать?
– Не груби, – сказала Ирина. – Это Марк Васильевич Руднев, мой адвокат. С этой минуты он и твой адвокат тоже.
– Ах, Руднев… – Антон склонил голову набок, с интересом оглядывая адвоката. – Так вот ты какой, северный олень… Наслышан, наслышан. Это я дал ментам твой телефон – знал, что ты сразу обо всем расскажешь Ирке. И, как обычно, я угадал.
– Я так и думал, – сказал Руднев. – Ты куришь, Антон?
Антон курил.
– Тогда вот возьми сигарету и сядь на стул, нам с тобой есть о чем поговорить. Ирина, ты тоже сядь, возможно, разговор будет долгим.
Усадив брата с сестрой на стулья, Руднев сам пристроился на угол стола.
– Теперь давай договоримся: мне совсем неинтересно, какие у тебя были отношения с этим Медведевым, и, вообще, за что ты его пристрелил. Больше меня интересует: кто был этому свидетелем, насколько он был вменяемым и какие есть возможности, чтобы опровергнуть его показания.
Антон смотрел на Руднева с легким недоумением и методично взмахивал ресницами.
– Итак, – продолжил Руднев, – сегодня около часа ночи ты ворвался в квартиру Медведева Олега Ивановича, известного также под кличкой Зубастый, и выпустил в него восемь пуль из пистолета «беретта». К слову, Зубастому вполне хватило бы и одной пули, но ты был за что-то так зол на него, что добавил еще семь. Впрочем, твоя злость меня пока тоже не интересует. Мне интересны подробности, на которые, возможно, ты не обратил внимания поначалу, но которые нам с тобой сейчас и предстоит выяснить.
Руднев соскочил со стола, сложил руки за спиной и прошелся по кабинету, от двери до окна.
– Каким образом ты проник в квартиру, Антон? Отмычки? Или у тебя был ключ?
– Ничего подобного, – ответил Антон, усмехнувшись. – Зубастый сам открыл мне дверь.
– В час ночи? – Руднев засомневался. – Вот так просто взял и открыл?
– А что еще ему оставалось делать? Ждать, когда я вышибу дверь? Или открою стрельбу прямо через нее?
– И он сразу открыл дверь?
– Конечно… Впрочем, нет, не сразу. Он открыл только через минуту. Отлучился, я думаю, чтобы надеть халат и взять пушку.
– У Зубастого был пистолет?
Вместо ответа Антон только хмыкнул.
– Я не так поставил вопрос. У Зубастого пистолет был при себе, когда он открыл тебе дверь?
– Естественно. Только это не пистолет – у него был револьвер, «магнум» сорок пятого калибра.
– Так-так-так, для нас это хорошо, особенно если за этим «магнумом» тянутся красные следы. Ты не в курсе, Антон, – за ним не тянутся красные следы?
И снова Антон только лишь хмыкнул. Подобные вопросы, вероятно, казались ему слишком банальными и даже глупыми, чтобы вызвать серьезное к себе отношение.
– Хорошо, и что было дальше?
– Как только он приоткрыл дверь, я ударил в нее плечом и вломился в квартиру. Он упал на пол, и я его расстрелял.
– Это произошло в прихожей?
– Да, прямо в прихожей.
– А где в это время находилась супруга Зубастого?
– Супруга? – Антон презрительно хмыкнул. – Это Сонька Губа, она супруга каждому, кто заплатит. И когда я завалил этого гада, она не сильно печалилась. Больше испугалась, все ждала, когда я за нее примусь, тряслась, как осиновый лист. Может, со страху ментов и вызвала – в другое время никогда бы не стала, но тут, видно, подумала: пан или пропал. И решила рискнуть.
– Где находилась эта Сонька Губа, когда ты стрелял в Зубастого?
– В постели, где же еще? Спала уже, да выстрелы разбудили. Когда я вошел в спальню, она хотела завизжать, но я ей пригрозил…
– Каким образом?
– Собственно, я и не грозил даже, а просто показал пистолет и покачал головой, но она меня прекрасно поняла. Кричать, по крайней мере, не стала.
Руднев перестал наконец расхаживать от двери к окну, остановился у стула, на котором сидел Антон, и присел на корточки.
– А сейчас, Антон, постарайся припомнить расположение комнат в квартире Зубастого. Только внимательно, как можно точнее.
– Ну и?
– Скажи, находясь в спальне, лежа в постели, можно видеть, что происходит в прихожей?
– Н-нет, – сказал Антон неуверенно. Потом добавил уже более окрепшим голосом: – Нет, это невозможно. Во-первых, дверь в спальню была прикрыта…
– Прикрыта или закрыта? – перебил его Руднев.
– А что, есть какая-то разница?
– Огромная. Если дверь закрыта, то это значит – заперта так, что никто не сможет увидеть, что происходит за ней, и тем более не сможет проникнуть. А если она всего лишь прикрыта, то всегда есть шанс что-нибудь подсмотреть в оставшуюся щель. Понимаешь?
– Понимаю. Дверь была закрыта. Никаких щелей. Это во-первых. А во-вторых, даже если дверь и раскрыта настежь, то все равно, лежа в постели, невозможно видеть прихожую. Это реально, если стоять у окна, лицом к двери, да и то… А лежа в постели – нет, невозможно.
Руднев хлопнул себя по коленям и распрямился.
– Это мне нравится, – сказал он. – Это нам на пользу… Хотя хочу тебя предупредить – все очень и очень серьезно. Не стоит ни на минуту забывать об этом, Антон.
Антон нахмурился с какой-то, как показалось Ирине, брезгливостью. Она хотела еще раз напомнить Антону, чтобы тот не смел грубить адвокату, но брат не дал ей и рта раскрыть.
– Какого черта? – сказал он. – Если ты думаешь, что я буду тут расшаркиваться перед тобой только потому, что ты адвокат, то ошибаешься… Знаешь, кого я не люблю больше всего на свете? Адвокатов.
– Все не любят адвокатов, – согласился Руднев. – Но когда приходит нужда, многие бегут именно к нам, адвокатам, и готовы последнее отдать, лишь бы их дело попало к кому-нибудь половчее… Впрочем, этот довод стереотипный. То же самое говорят о себе милиционеры, сантехники, связисты и еще целая армия народу. И даже бандиты.
– Заткнись, – посоветовал ему Антон.
– Антон! – вспылила Ирина, вскочив со стула. – Мне кажется, будет лучше, если ты действительно сперва проспишься, там, на нарах…
– А я и так спал, пока вы не пришли, – сказал Антон невозмутимо. – И я не просил меня будить. И тем более не просил тебя приводить с собой адвокатов.
Знаешь, Птичка, если бы я боялся тюрьмы, то попросту убежал бы и не стал дожидаться, когда за мной придут.
