Лина Серебрякова "Избегнув чар Сократа…"

Передо мной зачитанная книга. Паустовский "Ручьи, где плещется форель". Ах! Любовь певицы Марии Черни и боевого генерала, старинный замок в заснеженных Альпах, крыло рояля, гости…

У меня тоже есть общество, где я блистаю – костелянши, горничные, массажистки. Там подают брагу и сивуху, пляшут и орут песни.

Скучно, грустно

Молодой девчонке

На чужой, на чужой,

На чужой сторонке.

Вам неловко, Марина? Извините.

А какие бывают содружества! Гуляя по горящей Москве и зайдя в дом Ростопчиных, интендант Великой армии Анри Бейль, будущий барон де Стендаль, взял себе томик Вольтера из роскошного издания в сафьяновом переплете in-folio. Позже, в Париже, друзья укорили его тем, что он разрознил такую библиотеку! И это после ужасов зимнего отступления и рубки на Березине! Друзья – Мериме, Жорж Санд, Сент-Бёв…

У меня никогда не было таких друзей. И как Васин, Окаста – не было. Я словно Пушкин в изгнании, готова вопиять в пустыне: книг, книг, беседы!

Эти небожители манят меня. Получилось бы у меня написать хоть что-нибудь? Иной раз кажется – да. Простите, Богоравные, позвольте дерзнуть.

Хотя, между нами, сейчас не нужен господин Сочинитель. Сейчас нужен Вестник. "Муравей, принесший весть" – словами Тагора. Я даже бросила читать, когда Катя спросила у старого профессора: "Как жить?", а он ответил: "Не знаю, Катя". Чехов, по-моему, это ужасное предчувствие ужасного слепого обмана. Не знаю. Я отношусь к нему трепетно и, словно молодой Горький, смотрю страницу на свет – неужели одними словами?

Словами… Поразительна фраза Геродота о причерноморских славянах, о том, что они жили и молились в деревянных домах и удивлялись собственному языку. Как всё близко!

Полумрак, тишина. Как бы сохранить все это в Москве: комнатку, полумрак, тишину?

Сосны, сосны шумят.

от Аннеты 18 октября

Марина! Трепещите! Дерзаю показать Вам своё сочинение, трясусь и бледнею от страха. Вестимо, о детстве, которое жжет моё сердце.

Именинница

Девочка подбежала к зеркалу и замерла от восхищения. В розовом платье с оборками и кружевной отделкой она показалась себе настоящей принцессой. Держа пальчиками пышную юбку, она посмотрела через одно плечо, через другое.

– Тря-ля-ля!

Полосатая кошка, потянувшись, ударила лапой конец пояска. Стоявшая у накрытого стола Екатерина Петровна улыбнулась.

– Нравится?

– Очень! – Аня порывисто обняла ее. – Это настоящий шелк, мама, как у тебя?

– Настоящий, как у меня, – мать освободилась из ее объятий и посмотрела на сына, сидящего на диване. – Поздравь же сестренку, старший брат!

– Перебьется, – крупный ладный мальчик с темными, как у матери, глазами и такой же, как у нее, горделивой головой, снисходительно качнулся вперед.– Тряпичница растет.

Девочка фыркнула и вновь обхватила мать, но та снова развела ее руки.

– Давайте чай пить, у нас мало времени.

– Мало? Почему? – лицо девочки вытянулось.

– Потому что мне надо уходить.

– Но у меня же "день рождения!" Ты обещала взять отгул!

– Я и взяла, но сегодня Правление, необходимо быть.

– А ты не ходи! Это же мой праздник!

– Как "не ходи"! В четырнадцать ноль-ноль. Без меня не начнут.

– А ты не смотри на часы. Если не смотреть, то и не видишь никакого времени.

– Да-а? – дурашливо воскликнул брат. – Слышь, мам, что изрекает наша дуреха?

– Юрасик, нехорошо так говорить.

– Я не дуреха! – вскричала Аня. – У меня почти все пятерки, а у тебя трояков целая куча.

– Поговори еще, – брат приподнялся, отводя руку.

– Перестань, – привычно вмешалась мать. – Время всегда есть. Вот тебе сегодня десять лет, а разве это не время? Не упрямься, неси свой пирог.

– Съела? – съязвил брат

Независимо двигая плечами, сестра пошла к дверям. В зеркале отразилось пышное платье и сдвинутые брови.

– Ты старше, вот и знаешь больше, – оглянулась она и показала ему язык.

– А за язык получишь! – рванулся он.

– Мама! – присела девочка, закрыв голову.

Мать хлопнула в ладони.

– Прекрати немедленно! Как тебе не стыдно угрожать девочке!

– Блин! Я пошутил, – с улыбкой превосходства он опустился на место.

– Нашел время, – устало сказала мать.

Девочка обиженно задержалась у двери.

– Я не дуреха! Вы нарочно говорите о непонятном! Нарочно, нарочно!

Дверь за нею закрылась.

Женщина качнула головой.

– Как она утомляет!

– Детский сад, – усмехнулся сын.

– Ну-ну, сам-то…– она потрепала его по волосам и отстранилась, услыша торопливые шаги из кухни.

Пирог был высокий, румяный, украшенный витой решеткой из теста, в углублениях которой медово светилось абрикосовое варенье. Посередине красовалась засахаренная десятка, окруженная маленькими свечами. Растопырив острые локти, пыхтя от усердия, девочка уместила пирог на приготовленное место.

Брат чиркнул спичкой. Огоньки загорелись ровно и ясно. Расширив глаза, девочка смотрела на свечи.

Наступил самый тожественный момент.

– Гаси, – улыбнулась мать.

Набрав воздуха, раздувая щеки, девочка дунула на огоньки. Они погасли разом, над столом потянулся дымок.

– Дорогая Аня! Поздравляем тебя с днем рождения. Расти большая, здоровенькая, мы желаем тебе самого хорошего. Не правда ли, старший брат?

– Пусть растет. Может, поумнеет.

Аня молча дернула плечом.

продолжение… ох!.. завтра.

от Марины 19 октября

Нравится. Смелее. Жду продолжения.

От Аннеты 19 октября

Спасибо.

Екатерина Петровна взяла нож и стала разрезать пирог, особо выделив засахаренный кусок, который перенесла на тарелочку виновницы торжества. Положила сыну, себе, вытерла бумажной салфеткой лезвие ножа и осмотрела его.

– Какой острый. Ты наточил?

Мальчик кивнул.

– Молодец! – похвалила она. – Настоящая мужская работа. Отец удивится.

– Ну-ка, ну-ка, – ревниво воскликнула девочка, быстро протянула руку и коснулась пальцем острия. – Ой!

– Обрезалась?! – вскинулась мать. – Ну что с ней делать!

– А мне не больно, не больно, – Аня сунула палец в рот, смаргивая слезинки. – Нарочно не больно!

– Покажи-ка. Да, неглубоко, – женщина принесла йод и пластырь. – Все. До свадьбы заживет.

– До сва-адьбы… А почему?

Опустив глаза, мать терпеливо перевела дыхание и стала раскладывать по розеточкам варенье и разливать чай.

– Ну, какие заветные желания у нашей именинницы? – обратилась к дочери с улыбкой.

– Ты обещала отдать меня в музыкальную школу, помнишь? Тебе еще написали на моей…– этой… из интерната.

– Характеристике? Мало ли что напишут. С тобой надо ездить, там ждать. У меня нет такого времени.

Девочка опустила глаза.

– Она близко, в нашей же школе, в другом корпусе.

– А инструмент где возьмешь? Пианино дорогие. А шуму-то! Все соседи сбегутся.

– Я потихонечку буду играть. Никто не услышит.

– Нет и нет. К тому же ты опоздала, музыке обучают лет с шести, даже с пяти, а тебе уже десять, – с облегчение нашлась женщина.

Неяркое декабрьское солнце играло на золоченых ободках чайной посуды, подсвечивало заваренный чай, искрилось на гранях хрустальной вазы с яблоками. Лучи его мягко озаряли прическу хозяйки дома, ее шелковое фиолетовое платье с рисунком из мелких желтых квадратиков, похожих на ранний городской вечер.

– Мама, – вдруг тихо проговорила Аня, – наверное, не нужно больше показывать, сколько мне лет?

Подросток недоуменно поднял глаза, не зная, как отнестись к таким словам. Женщина откинулась на стуле.

– Выросла моя дочка, – произнесла негромко, словно вглядываясь в даль.

– Да нет, я не то… я… я …– запнулась девочка, закрасневшись, – ну, не знаю, я…

– Съешь еще пирога, – предложила мать.