– Это наше. Отдай нам пожалуйста.
– I see,[16]– выдавил «спящий».
Он разжал непослушные руки и выпустил груз. Рана на левом бедре была не смертельной; недлинный порез на штанине говорил о ноже, взрезавшем кожу, но крови было достаточно. Зажав шуйцей[17]рану, чужак застонал. Морщась от боли, он снова взглянул на Алёнку и, чуть не плача, спросил:
– I injured. Do you have any dressing material?[18]
И без его тарабарщины было понятно, что ногу нужно спасать; девушка обратилась к брату:
– Дай мне свой мечик.
– Зачем?
Всю свою злость на пришельца юноша вкладывал в вёсла и грёб большими рывками.
– Отрезать подол у рубахи.
– Зачем?
– Рану перевязать.
– Зачем?
– Если не дашь, я расскажу Добрыни, что ты не помог нуждающемуся.
Угроза подействовала; Кирилл бросил вёсла и нехотя вынул свой меч, лишь хмуро добавив:
– Ты помогаешь врагу.
– Человеку, Кирилл. Человеку. Ты ж не слепой. Посмотри на него, он ещё с волосами.
***
– Наш Демид не туда глядит, – хохотнул подошедший Семён. – Или туда? А, Демид?
Невысокий, но крепкий кузнец и ещё более страстный лошадник Семён Семёнович Коваль, широкой, тяжёлой дланью хлопнул Игоря по спине, соблазняя постного парня на доброе утро. Приосанившись рядом, он, вельми чем-то довольный, сщурился на восток, бражно рыгнул и, отведя взор от солнца, принялся наблюдать как лошадь, шумно дыша в прозрачную воду, трогает Лютое, проверяя своим лошадиным чутьём пригодность питья.
Игорь дёрнул плечом и грубее чем нужно ответил:
– Гляжу куда глядится. Тебе-то чего?
– Да мне ничего, – ответил Семён. – Я это так…, просто спросил, – он плюнул сквозь жёлтые зубы и, не глядя на парня, продолжил незлобно дурачиться: – Интересно, как там наши Алёнка с Кириллом?
Игорь зарделся и на вопрос не ответил; где-то сейчас в дремучем бору, просыпалась зазноба и вьюнош жалел, что не рядом. Пригнав лошадей к водопою, он стоял и смотрел на жгучий восход и балясы лошадника были ему не к чему.
Кузнец не сдавался:
– Я говорю, мне интересно, как там наши Алёнка с Кириллом?
– А мне почём знать?
Вот уже год, приметив в юноше чувства к девице, Семён не спускал с него глаз. Шутками-прибаутками он выведывал помыслы Игоря в сторону крестницы.
– И сердце не ёкает?
– С чего ему ёкать?
– Даже вот так?
– У еёного братца, – Игорь презрительно хмыкнул, – имеется меч. Если что – сестру защитит.
– Кто защитит? Кого? – зычный голос Добрыни Никитича возвестил о прибытии главного.
Верхом на борзом коне воевода выглядел молодцом и чувствовал себя так же. Спрыгнув на землю, он позволил коню опробовать воду, сам же встал ближе к Семёну.
– Так о чём ругаетесь, други?
– О сердечной болезни, Добрыня Никитич, – лошадник притворно вздохнул.
– Да ну! – богатырь тряхнул головой рассыпав светлые кудри по раменам.[19]
– Вот те и ну. Я ему, как там наша Алёнка, а он мне – не ёкает, а если у парня не ёкает, значит, что-то не так.
Добрыня, приняв игру, улыбнулся.
– Я бы сказал, если у человека не ёкает о ближнем своём, значит, он болен и болен смертельно, – и, напустив на лицо серьёзную мину, добавил: – А раз так, в лазарет его, срочно. Пусть его сердце проверят; мож усохло маленько, а мож и вовсе нема.
Игорь не выдержал:
– Да идите вы оба… в Лютое!
От злости на старших, он ударил по крупу стоявшую рядом кобылу. Табун всколыхнулся – боль одной стала болью для всех.
– За лошадку в бубен получишь, паршивец! – рявкнул Семён. – Бить того, кто не сможет ответить – последнее дело. Месяц чистить конюшни и только попробуй кого-нибудь пнуть.
От резких слов Коваля Игорь недобро ссутулился. Высокий, худой, с некрасивым, будто щерблёным лицом, он словно пристыл, не смея уйти, не желая быть рядом с Семёном.
Добрыня не вмешивался. Неблагодарное дело учить уму-разуму строптивых юнцов, друг и товарищ, не раз проверенный в битвах, сам взвалил на себя и волок это дело с упрямством старого мула, понимая, что взрослого мужа учить будет поздно. Где словом, где подзатыльником направлял он салаг в нужное, доброе русло.
Семён уже отвернулся от Игоря, посчитав, что с юноши хватит.
– Как думаешь, справятся близнецы?
– А ты сомневаешься?
– Нет, но…
– Я отослал их подальше от нужного места. Туда вертолёт не летает. Эти спящие не любят восточного брега. Он для них, почему-то, – запретная зона, – богатырь говорил громче чем нужно, зная, что Игорь их слушает. – Худшее, что может случиться, – опять подерутся.
Семён усмехнулся.
– Всякая невзгода служит уроком? Да?
– Подумал, оставшись без нянек, до них, наконец, дойдёт, что сила – в единстве. Помёрзнут в лесу и вернутся.
Лицо Коваля, разменявшего пятый десяток, стало серьёзным.
– Кто примет посылку?
– Наши у южного брега. Павел и Глеб.
Семён согласно кивнул.
– Добрые вои.
Солнце всходило над Лютым. После долгой зимы хотелось движения; кони нервно топтались и фыркали в воду. Два мужа и вьюнош в воинском облачении стояли у озера и слушали утро. Мир просыпался.
[1] Верблюд (старослав.)
[2] 1 шест – 21,336 метра.
[3] Обезьяны (старослав.)
[4] Дьяволы (старослав.)
[5] Тоже самое, что и обогреть.
[6] Художника (старосл.)
[7] Мга – туман, съедающий снег.
[8]«Всяко слово гнило да не исходит из уст ваших». (Еф. 4:29)
[9] «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого…» (Ев. 4:12)
[10] Евангелие от Иоанна (1:1-5)
[11] Жеребёнок, лошадь (старослав.)
[12] Ядь – еда (старослав.)
[13] Воины (старослав.)
[14] Томас Кенилли «Список Шиндлера».
[15] Архангел Михаил
[16] Я понимаю.
[17] Левой рукой. Шуйца – левая рука (старослав.)
[18] Я ранен. Нет ли у вас перевязочного средства?
[19] По плечам (старослав.)
Глава 4 Друг
Толпа начала расходиться и поток пожеланий, фальшивых улыбок и прочих формальностей, к вящей радости Алекса, выдохся. Друзья остались одни.
– Как тебе представление?
– Могло быть и хуже.
– Вообще-то…, – Дэвид состроил гримасу и потянул себя за ухо, – идея устроить сюрприз не моя.
– Да? – от мысли, что Джун замешана в празднике, Алекс тепло улыбнулся. – И кто массовик-затейник?
– Филин. В нашем с ребятами плане был только «Пони» – никаких балаганов на вынос.
Радость сдулась мгновенно.
– Это что, шутка такая?
Дэвид пожал плечами.
– Два дня назад, Филин вызвал меня и сказал, что ты – его личная гордость и что ради тебя не грех и нарушить главное правило чистильщиков: не выделять и не выделяться, и велел устроить твой день создания «по-новому». Цитирую: «Я хочу, чтобы не только айтишники, но все отделы поздравили нашего Алекса. Поработаешь ивент-менеджером», – Дэвид презрительно фыркнул. – Я возразил, мол, это вызовет ревность…
– А он?
– Послал меня в жопу. Нет, – добавил он быстро, – я не против узнать правдивы ли слухи о том, то, что срака у нашего шефа из чистого золота…, – Дэвид умолк озарённый внезапной догадкой. – Мать твою, Алекс, – заговорил он притворно-любезно, – а может, ты уже знаешь ответ?
– Ты о чём?
– Я о заднице Филина.
– Совсем уже сбрендил? Это ты у нас гей! – возмущение Алекса прозвучало столь искренне, что Дэвид задумался.
– И в рот ничего такого не брал? – было не ясно, шутит ли он или…
Алекс взъярился.
