ISBN :
Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 23.07.2024
– А! – снова протянул Ржевский. – Теперь ясно. – Поскольку Рыкова молчала, он на всякий случай уточнил: – Это финал? Вы закончили? А то опять скажете, что я не дослушал.
– Закончила, – сухо произнесла Анна Львовна.
Тогда Ржевский вскочил с места и принялся громко аплодировать:
– Браво, мадам! Браво! Прекрасно! Браво! Давно не слышал стихов с таким глубоким смыслом. Браво! Браво!
Рыкова, только что сердившаяся, простила поручика и снисходительно улыбнулась ему, а затем поклонилась всему обществу, которое, чуть подумав, последовало примеру поручика и тоже начало аплодировать стоя.
Аплодисменты продолжались не менее минуты, но Рыкова, окружённая овациями, вдруг опомнилась и беспокойно оглянулась:
– А где же Пушкин?
Поэта и впрямь нигде не было. Его принялись окликать по имени отчеству, но он не отзывался. Посмотрели за диваном, под столом, но никого не нашли.
– Так он небось в передней свою пуговицу ищет! – с самым невинным видом воскликнул Ржевский, чтобы никто не заподозрил побега. – Пойду посмотрю.
Пушкин в передней как раз надевал перед зеркалом цилиндр, только что поданный швейцаром.
– Ну что? Едем? – спросил поэт.
– Минуту, – ответил поручик и снова взбежал по лестнице наверх, в залу.
Всё общество вопросительно смотрело на Ржевского, а тот уже сообразил, что теперь можно использовать лучшую отговорку из всех возможных.
– Ну что? – сердито спросила Анна Львовна. – Нашёл Пушкин пуговицу?
– Не в пуговице дело, – изобразив смущение, ответил поручик. – У Пушкина живот прихватило, но это же человек деликатный: разве признается! Видать, макароны с пармезаном впрок не пошли.
Старушка Белобровкина поверила:
– Да, от гостиничной еды что угодно может быть. Домашняя пища куда лучше.
Ржевский поспешил откланяться:
– Повезу Пушкина обратно в гостиницу. Уж извините.
Он снова спустился в переднюю, взял свой головной убор, вышел во двор и сел в коляску, в которую уже успел сесть Пушкин.
Короткий ноябрьский день закончился. Стремительно темнело, поэтому даже если бы кто-то смотрел в окно, он бы не заметил, что за воротами особняка Ржевский велел остановиться, вылез из экипажа и галантно подал руку некоей крестьянке, чтобы усадить эту особу рядом с Пушкиным.
Коляска была двухместная, так что поручик вынужденно переместился на облучок, рядом со своим Ванькой, а крестьянка вдруг заговорила тоном барышни:
– Александр Аполлонович, не покажется ли это странно? Вы мне своё место уступили, а ведь простой девушке положено ехать на облучке.
– А если на мостовую свалитесь? – ответил Ржевский. – Сидите уж.
* * *
Возле гостиницы было гораздо светлее, чем возле дома Мещерских. Почти во всех окнах горели огни, а фонари, расставленные вдоль фасада и перед парадным входом, сияли вовсю. Значит, прохожие даже издали могли видеть происходящее возле гостиницы, поэтому Тасенька постаралась играть свою роль как можно лучше. Не дожидаясь, пока кто-нибудь подаст руку, барышня-крестьянка выпрыгнула из коляски сама.
Ржевский понял, что должен соответствовать, поэтому соскочил с облучка и, почти не оглядываясь на спутницу, бросил:
– Пойдём, Таська.
Тасенька замерла от неожиданности, но быстро сообразила, что всё правильно, а поручик так же небрежно бросил своему слуге-вознице:
– Стой тут, Ванька. Жди нас. И в кабак не отлучаться!
После этого Ржевский, Тасенька и Пушкин направились к главному входу, но так просто войти не удалось. Швейцар, рослый бородач в красной ливрее, открыл дверь и участливо спросил:
– Вы, господа, видать, в карты проигрались?
– Проигрались? – не понял Ржевский.
– Наши гостиничные мамзели, значит, не по карману? – всё так же участливо продолжал швейцар. – Потому и девку простую с собой ведёте? Да ещё одну на двоих.
Поручик хотел найти приличное объяснение, зачем двое господ ведут к себе юную крестьянку, но ничего приличного на ум не шло. В итоге он вынул из кармана серебряный пятак и, уронив в ладонь швейцару, сказал:
– Ты нас тут не видел.
– Само собой, – подмигнул гостиничный служитель.
Тасенька, по счастью, не слышала разговора. Прошмыгнув в гостиницу, как только швейцар открыл дверь, барышня-крестьянка в нетерпении остановилась возле лестницы. Хотелось скорее приступить к расследованию.
На Тасеньку подозрительно глянул ещё один швейцар, дежуривший с другой стороны входа, поэтому пришлось Ржевскому и здесь дать пятак, а вот коридорному лакею, встреченному на этаже, поручик решил ничего не давать.
Пушкин меж тем открыл дверь своего номера и со вздохом проговорил:
– Вот место преступления. Прошу.
Прежнего хаоса, который запомнился Ржевскому, не было. Слуга Пушкина – Никита – успел всё прибрать, оказавшись расторопным, несмотря на возраст.
Когда дверь открылась, Никита как раз заканчивал разглаживать покрывало на хозяйской кровати, а затем обернулся и всплеснул руками:
– Батюшка Александр Сергеич! Что это вы затеяли? Время ли сейчас для девок?
– Никита! – с укоризной произнёс Пушкин, впуская гостей в номер и закрывая дверь. – Не стыдно тебе так судить о барине? Это совсем не то, что ты подумал.
«Эх, – мысленно вздохнул Ржевский, вспомнив о своём обещании вести себя так, чтобы никто ничего не подумал. – Мы ещё ничего сделать не успели, а уже три человека много чего подумали».
Тасенька, кажется, не поняла, в каком значении употреблено слово «девка», поэтому не смутилась и пытливым взглядом сыщика оглядывала номер.
– Это Таисия Ивановна, – строго сказал Никите поручик. – Она поможет пропавшие бумаги искать.
Никита вгляделся в гостью:
– А гостья-то непростая! – воскликнул он. – Барышня переодетая.
Тасенька ответила ему нарочито просто:
– Вовсе я не барышня. Я барышнина горничная.
– Нет, – улыбнулся Никита. – Ручки вон какие белые да нежные. И личико тоже. У горничных такого не бывает.
Тасенька на этот раз смутилась:
– Ладно, признаюсь. Я барышня. Только не говори никому.
– А зачем же вы сюда явились, барышня? – с поклоном спросил слуга. – Неужто и вправду сможете бумаги найти?
– Надеюсь на это, – снова обретя уверенность, ответила Тасенька. – Но ты, Никита, должен мне помочь. Я тебя стану спрашивать, а ты рассказывай всё, как в точности было. Ничего не утаивай. Любая подробность может иметь большое значение.
– Спрашивайте, барышня.
Ржевский и Пушкин молча переминались с ноги на ногу, а Тасенька огляделась и подошла к секретеру, на откинутой столешнице которого теперь царила идеальная геометрия. Все бумаги были сложены в аккуратные стопки. Чернильница, пресс-папье и прочие вещи из письменного набора располагались на одинаковом расстоянии друг от друга. Даже два пера, торчавшие из чернильницы, торчали не как-нибудь, а смотрели в противоположные стороны.
– Я вижу, Никита, ты порядок любишь, – наконец произнесла Тасенька.
– Я к барину Александру Сергеичу на то и приставлен, чтобы порядок был, – ответил пожилой слуга.
– А сегодня, когда барин ушёл обедать, ты порядок в его бумагах наводил?
– Навёл немного.
Пушкин вздохнул и посетовал:
– У меня в бумагах своя система, которая только кажется беспорядком, а Никита всё перекладывает. Бывает, он так переложит листы, что я после ищу целый день.
Никита понурился, а Пушкин, видя это, поспешно добавил:
– Правда, его порядок порой лучше моего. Никита мне некоторые черновики с «Онегиным» перекладывал, а я в итоге решил порядок глав поменять.
Тасенька улыбнулась, но думала при этом о чём-то своём.
– Значит, – снова обратилась она к Никите, – когда твой барин ушёл обедать, ты все бумаги на секретере аккуратно разложил?
– Разложил.
– А после ты из номера отлучался? Тебе ведь тоже надо обедать.
– Да, – сказал Никита. – Я ходил в трактир неподалёку, поел и скоро вернулся.
– И сколько времени тебя не было? – уточнила Тасенька.
– Полчаса, наверное.
– Значит, ты вернулся раньше барина?
– Да.
– А бумаги лежали всё так же?
Никита задумался.
– Нет, – наконец произнёс он. – Я их сложил уголочек к уголочку, а когда вернулся, они неровно лежали, будто шевелил кто. Я решил, что сквозняк.
– А ты окна проверил? – насторожилась Тасенька.
– Проверил, – ответил Никита. – Закрыты были, но мало ли в гостиницах щелей! Откуда только ни дует! Так что я снова бумаги поправил, чтоб ровно лежали.
– А когда же стало ясно, что пропали три листа?
– Когда явился барин Александр Сергеич. Он по обыкновению пожурил меня, что я бумаги переложил.
– И он сразу начал искать листы? – спросила Тасенька.
– Не сразу, – ответил слуга. – Барин откуда-то бутылку вина принёс початую, так что сперва сдвинул все бумаги в сторону и эту самую бутылку на пустое место поставил. – Никита подошёл к секретеру и показал место, где стояла бутылка.
– А дальше? – продолжала спрашивать Тасенька.
– Велел мне сбегать за бокалом. Я побежал на кухню, дали мне там бокал для барина. Возвращаюсь, а барин кричит: «Куда ты дел листы со стихами?!» Я говорю: «Да вот они тут все лежат». А барин сказал, что не хватает новых, которые с самого верху лежали.
– Значит, пропавшие три листа лежали сверху? – снова уточнила Тасенька.
– Выходит, что так, – согласился Никита. – Я порядок не менял. Просто положил стихи отдельно, письма – отдельно, а барские шалости – отдельно.
– Шалости? – не понял Ржевский.
Никита обернулся к нему и обстоятельно пояснил:
– Это рисунки дерзостные с подписями, которые даже друзьям показать совестно. Барин ими бумагу марает, а бумаги эти после в печку кидает.
– А из шалостей что-нибудь пропало? – спросил поручик.
Вместо Никиты ответил Пушкин:
– Ничего не пропало. По крайней мере, ничего из того, что я помню. И письма все целы. Пропали только три листа со стихами. – Он вздохнул. – Потому я не верю, что бумаги похитил недоброжелатель. Если бы кто-то хотел мне навредить, то скорее взял бы листы с рисунками. Он не имел бы времени читать стихи. Не имел бы времени понять, что в некоторых строках сокрыт мой приговор.
– Зачем читать? – не понял Ржевский. – Не проще ли сгрести в охапку сразу все бумаги, а разбираться после?
– А ведь верно, – согласился Пушкин. – Почему взято только три листа?
Тасенька начала рассуждать вслух:
– Если взять всё, пропажа обнаружится гораздо быстрее. К тому же такую кипу бумаг трудно вынести незаметно. А если взять три листа, их можно спрятать куда угодно.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом