на солнце – плёнка,
исчезли люди.
А воздух тонкий
лёгкие будит,
и ветер крыльями
обнимает.
Но ведь убитые
не летают…
А мы УБИЛИ друг друга…
«Синий чулок мизантропии…»
Синий чулок мизантропии
по коктейльным ступеням кафе
ищет счастье тобой утопленное,
чтобы боль отпустить в забытье.
Затушили костёр слезами
(горькими и глубокими)…
Мы при встрече молчим, глазами
ожидая ответы. Скомканы
наши дни: по секундам выжаты.
Наши мысли распались надвое.
Душу кормим холодными книжками,
загоняя жизнь в рамки «надо бы…».
Раскрывая сундук жестокости
тем, кто мину прошёл стороной,
отпускаем стальные колкости —
исповедуемся потом.
От бессилия тихо бесимся,
ненавидим свою свободу.
Возрождаемся с каждым месяцем,
умирая с последующим годом…
По коктейльным ступеням кафе
бродит синий чулок мизантропии…
Всё, что сложное – о тебе.
Всё простое – тобой утоплено.
«Я – пластиковый пакет…»
Я – пластиковый пакет.
Нелепо. Даже бессмысленно.
Сквозь шаткую сетку лет
кто-то узнает истину,
кто-то растает прахом
и будет летать обрывками,
кто-то вдруг станет папой
и купит аквариум с рыбками,
кто-то забудет время,
кто-то его прицепит,
кто-то заляжет тенью —
маску из глины слепит…
Кто-то останется кем-то,
свою выбирая нить.
Смятому ветром пакету —
без цели по улице плыть.
Казнь
Повисла на тонких нитях
маленькая душа.
Её заставили выпить
боли бокал до дна.
Сначала она кричала,
но мир оказался глух.
Просила подняться в небо,
но ветер весенний – сух.
Народу казались смешными
стенания волчьей души.
Мучительно вены стыли —
остатками счастья бичи
обсыпали лёгкое тело,
вспарывали святое.
Она ещё что-то хрипела,
пытаясь не слиться с толпою.
Ещё сохраняла чувства,
и сколько могла – стояла.
Палач растоптал надежду…
И после она замолчала.
«Мелкая морось снега …»
Мелкая морось снега —
таким к ней пришёл апрель.
Слепая вера в победу,
но приз достаётся не ей.
Тихие слёзы обиды,
просьбы в пустое небо,
Напоминаньем – книги —
кем для неё он не был.
Добрая – всё простила.
Сильная – переживёт.
Ошибочно полюбила.
Со временем всё поймет.
Кто-то заполнит горе,
она нарочно поверит,
боль свою прошлую скроет,
потеряет ключи от двери,
растворится в ком-то напрасно
и попробует как-то жить.
Теперь она знает – опасно
чью-то душу вдруг полюбить.
«Стёрла номера…»
Стёрла номера,
не знает адреса.
Помнит все слова,
что были сказаны.
Знает те слова,
что громко падали,
за губами
плотно
сжатыми.
И держала нити
очень долго,
и смотрела снизу,
виновато.
Ты безжалостно обрезал
всё возможное,
затоптал её другою —
неизбежною.
И остановилось сердце —
будто вырвано.
И закрылось жестью
что-то вешнее.
И исчезла прежняя,
счастливая,
появилась равнодушным облаком.
Стали дни
пустыми и постылыми.
Вечера – отмотанными сроками.
Стали все другие —
одинаковы,
а улыбки —
накладными, невесёлыми.
Что-то важное ты скомкал —
грубо, нагло.
И теперь
свободным
ходишь с «сёлами»…
«Солнце – по коже – хлопьями…»
Солнце – по коже – хлопьями,
с ветром сливается тело
лёгкое, словно пёрышко…
Я за тобой по топкому,
терновым была околышком…
Дни – цветками в моём венке,
слёзы – на нитку жемчуга,
на ваниль похожего…
Оставайся моим вдалеке,
я останусь твоей прохожею.
Пусть небо – тайной над нами,
а звёзды – недостижимы,
дарят надежду душам.
К такому финалу – сами —
кого-то зачем-то послушав…
