– Пусти! Я убью себя! Дайте мне умереть! Я не хочу жить!
– Диктуйте адрес.
Люба быстро назвала адрес их коммуналки.
– Ждите, психиатрическая бригада выехала.
Алексея увезли в клинику, уколов чем-то еще дома. А Люба не могла найти себе места, она ходила взад-вперед, из угла в угол, и выкручивала себе пальцы.
Такой беды они не ждали.
Клятва
На следующий день Люба пришла в больницу к Ирине. Та лежала под простыней и немигающим взглядом смотрела в противоположную стену.
– Ир… – голос Любы оборвался, слезы предательски поползли вдоль носа.
Та не шевелилась. Все лицо было в царапинах и кровоподтеках, на руках не было живого места, на шее – страшные следы удушения, рот изуродован и разорван. Люба бросилась к подруге, попыталась ее обнять, но боялась повредить что-то. Она рыдала и задавала ей вопросы один за одним: кто так с ней поступил? За что? Почему? Почему именно с ней это случилось?
Ирина долго молчала, а потом хрипло сказала:
– Дверь закрой!
Люба бросилась к двери и закрыла ее как можно плотнее.
Ира медленно и отстраненно пересказала все подробности изнасилования и то, что они были вдвоем, насиловали по очереди и одновременно избивали, затыкая ей рот землей. Потом она почти приказала Любе поклясться, что та никому ничего не расскажет, кроме Алексея.
– Почему он не пришел, Люба? – Ира произнесла это с отчаянием. – Он меня предал?
– Нет, Ира, не предал… Он в больнице, с ним плохо… – Люба не знала, как сообщить, что у Алексея случился нервный срыв, и он в психиатрической лечебнице, а оттуда так быстро не выпускают. В палату вошла медсестра. Она загремела шприцами на металлическом подносе.
– Девушка, покиньте палату! Больной надо отдохнуть!
– Я все передам, Ира! Ты держись, – шепнула Люба подруге на ухо. Других слов поддержки она подобрать не могла.
– Поклянись… – прошипела Ира.
– Клянусь! Всем, чем хочешь! – заверила подругу Люба.
Она вышла из больницы, и ее вырвало прямо на газон. Страшная картина все стояла перед глазами. Люба пришла домой и долго писала в своем дневнике. Слезы (откуда они только берутся) капали на бумагу, оставляя разводы, она хлюпала, сморкалась и снова писала, пока в ручке не закончилась паста.
В их коммуналке воцарилась тишина. Все, не сговариваясь, общались шепотом и кивками. Но беда, как в народе говорят, не приходит одна.
Через несколько дней, так и не дождавшись Алексея, Иринка покончила с собой. За время пребывания в больнице она заметила, что одна из медсестер злоупотребляет медицинским спиртом, который выдают ей для проведения медицинских манипуляций: обработки кожи перед уколом. Но та разбавляла его и употребляла внутрь, а потом беспробудно дрыхла без всякого стеснения в сестринской на диване. Ночью пострадавшая пробралась в шкафчик с лекарствами и, съела их целую горсть. Она даже не пыталась себя спасти. Утром ее обнаружили с запиской в руке: «Леша! Я люблю тебя! Но с этим жить я не смогу. Мама, прости!» Хоронили ее в подвенечном платье, том, которое она так и не успела надеть на свою будущую свадьбу. Гроб подвезли к дому, чтобы все знавшие ее и помнившие могли проститься. Видеть ее изувеченное лицо было настолько больно, что случайные прохожие с ужасом отворачивались. Процессия длилась долго, проститься с Иринкой пришло много народа – одноклассники, учителя, друзья и соседи. Мать Иринки, убитая горем, уже не плакала, а только бормотала что-то, сложив руки в замок на груди. Алексея отпустили на похороны, и он долго стоял на коленях перед гробом и молил Господа вернуть ему Иринку.
На поминках Люба незаметно передала Алексею свои записи и, взяв его за руку, сказала:
– Я поклялась ей, что никому, кроме тебя, этого не расскажу!
Алексей сунул тетрадь под рубашку и с пониманием кивнул. Он не сомневался, что Люба стала единственным источником информации для милиции, потому что сама Ира ни им, ни матери, ни врачам ничего не рассказала. В нем зародилось зерно мести – он найдет этого ублюдка и убьет!
Татьяна
Когда Татьяна вернулась из деревни и узнала о случившемся, то сразу же побежала к Любе. Она не могла поверить своим ушам: неужели такое могло произойти с их подругой? Они сидели с Любой в обнимку и плакали. Но Люба, исполняя свою клятву, так и не открыла подруге того, что перед самоубийством ей рассказала Иринка.
Девочки стали чаще видеться и гулять вместе. В августе в парке открыли летнюю дискотеку, и Татьяна как-то позвала Любу посмотреть, что это там такое сверкает заманчивыми огнями. Они спустились с моста, обошли озеро и направились в сторону разукрашенного забора. Оттуда доносилась громкая современная музыка. Рядом стояли небольшие павильоны с напитками и коробочками, полными конфет, чипсов и жвачек. Как стали сгущаться сумерки, в парк потянулась молодежь: наряженные по последнему писку моды девушки на каблуках с ярким макияжем и не менее франтоватого вида парни. Посасывая спиртные напитки, они рассаживались на свободных лавочках. Билеты на входе продавала хамоватая толстушка с объемным начесом и броской боевой раскраской. Те, кто посмелее, становились в центр импровизированного танцпола и танцевали. В основном это были девушки в коротких юбках и топах, старшеклассницы или уже студентки, они складывали свои сумочки в центр ими образованного круга и кружились в танце вокруг своей оси, вульгарно виляя бедрами и вскидывая руки вверх. Парни же предпочитали наслаждаться зрелищем, сидя вдоль стен на лавочках и попивая пиво или коктейли. Свисающие ветки деревьев создавали купол над этим пространством, а это было именно пространство: пышущее, движущееся, живое и порой кипящее, здесь бурлили страсти, участники достигали экстаза и эйфории.
Громкая музыка, мигающий свет софитов, песни попсовых исполнителей создавали необычайно привлекательную атмосферу для молодежи. Вот и Люба с Татьяной, словно завороженные, засиделись допоздна, увлеченные происходящим, наблюдая за дискотекой сквозь сетчатый забор. Какие-то подвыпившие парни подошли к ним и предложили угостить пивом.
– Мы не пьем! – буркнула Люба и схватила Таню за руку. – Пошли, нам домой пора.
Парни захохотали им вслед.
– Это они над нами? – спросила Татьяна.
– Не знаю… Пошли, мать заругает.
На следующий день Татьяна предложила снова сходить в парк ненадолго. Люба согласилась, и они решили тоже нарядиться и подкраситься, чтобы стать похожими на тех девушек с танцпола. Так они стали ходить в парк ежедневно, просиживая там по несколько часов, рассматривая наряды, прически и прочие неизменные атрибуты происходящего веселья.
Иногда с ними пытались знакомится парни, угостить спиртным и даже покурить. Девочки отказывались, но с некоторыми (особенно настойчивыми) знакомились и, бывало, с интересом слушали их байки и анекдоты. Любе мать недавно подарила часы, чтобы та не опаздывала и возвращалась домой вовремя.
Как-то с ними заговорили парни из «будки» (так они называли помещение, в котором на ночь прятали колонки и диджейский пульт). Они предложили бесплатно войти на танцпол и потанцевать вместе со всеми. Девчонки согласились и даже обрадовались такому знакомству. Теперь они стали ходить на дискотеку с еще большей охотой, и даже иногда вливались в поток остальной молодежи, стараясь повторить их движения, хотя получалось пока не очень-то похоже. Песни звучали одна за одной, ритм словно объединял танцующих в единый организм. Быстрые песни через некоторое время сменялись «медляками». У парней появлялась возможность пригласить понравившуюся девушку, и в толпе, поплотнее прижавшись к ней, потоптаться на месте, изображая танец. И тут из колонок, как будто лично для Любы, зазвучало: «Крошка моя, я по тебе скучаю, я от тебя письма не получаю…»
Люба прислушалась, сердце заколотилось.
– Таня, пойдем, нам пора! – закричала она, стараясь перекрыть громыхающую музыку.
– Еще немножко, ну, Люб! – Татьяна тоже кричала ей прямо в ухо.
– Пойдем!
Люба тащила подругу на выход. Музыка гнала ее домой. В сердце поселилось странное предчувствие.
Тетя Нина
На кухне сидела незнакомая женщина и плакала. Мать гладила ее по спине. На столе стояли рюмки и стаканы.
– Здрасьте… – промямлила Люба, войдя.
Женщина подняла на нее глаза и зарыдала с новой силой. И тут Люба заметила в них явное сходство с Сергеем – те же глаза, брови, нос и даже губы как у него, только волосы длинные, крашеные. Это была его мать. «Но почему она плачет?» – Люба попила воды прямо из-под крана, быстро вышла и встала за стеной, затаив дыхание. Она хотела услышать, о чем говорят взрослые.
Отчим нажал кнопку магнитофона, откуда раздался треск, а затем: «Давай за жизнь, давай, брат, до конца, давай за тех, кто с нами был тогда…»
Он налил что-то в рюмки и протянул:
– Нин, выпей… Выпей – легче станет!
Страшный мысли роились в голове Любы. Нет, нет, она не сомневается – Сергей жив! Но почему плачет его мать?
Мария встала и направилась к выходу – надо бежать, пока ее не застали тут, в коридоре.
Люба на цыпочках засеменила в сторону их комнаты и успела, в такт шагам матери, достичь поворота. Там она развернулась и погромче хлопнула дверью, якобы выходя. Мать как раз подошла к комнате.
– Мам, это кто? – спросила она у матери.
– Тетя Нина… Сергея мать, – она вошла в комнату, достала из шкафа чистый носовой платок.
– Почему она плачет?
– Сергей без вести пропал.
– Как пропал? Где? – Люба аж села.
– Да кто ж знает? Она к военкому ходила, нет его нигде, и письма не идут два месяца.
Мать вышла, а Люба так и осталась сидеть в оцепенении. Нет, слез не было. И кома в горле не было. Все ее существо словно сжалось, и как будто навалилась внезапная усталость, плечи поникли, взгляд опустел. Она вздохнула и, не раздеваясь, легла, отвернувшись к стене.
Утром, проснувшись очень рано, она переоделась в привычное домашнее: штруксовую цветастую юбку и изношенную футболку и отправилась в ванную – надо было перестирать вещи. Включила воду, насыпала порошка и стала наблюдать, как шуба пены вырастает в тазу, потом опустила в нее одежду и пошла пить чай на кухне.
Следом за ней вошел Алексей. Он только вчера выписался из больницы и ждал прихода Любы вечером, но так ее и не застал. Ему многое хотелось с ней обсудить, но он не знал, с чего начать. Увидев глубокую печаль в ее глазах, он почувствовал, что сейчас не время для обсуждений и спросил, все ли в порядке.
– Сергей пропал без вести. – сходу выпалила Люба и одинокая слеза покатилась из левого глаза.
– Да, я слышал. Что у вас с ним? Было что-то? – он заглянул в ее глаза.
– Нет.
– Не ври мне, Люба, скажи – было?
– Что было? Не было ничего! – Люба раздраженно дернула плечом.
– Я слышал вас тогда… Ночью… Ты ходила к нему! – Алексей обошел стол и снова заглянул Любе в глаза.
– Нет, ничего не было. Я просто люблю его.
– Бли-и-ин, как же так… Как тебя угораздило? Он же старый для тебя!
– Никакой он не старый и… Тс-с-с! – Люба приложила палец к губам – кто-то из соседей шоркал тапками по коридору.
– Доброе утро! – одновременно проговорили они и стали отхлебывать чай, каждый из своей кружки.
– Доброе… Доброе… – проговорил Юрий Михалыч и пошаркал в сторону туалета.
– Пойдем в мою комнату. Поговорить надо, – сказал Алексей, и они, взяв свой чай с собой, направились в его комнату.
Новые знакомые
К вечеру Татьяна опять зашла за Любой, и они вместе пошли на дискотеку в парке. Мать рассказала Татьяне, что в молодости она и сама ходила на эту танцплощадку, а потом подолгу засиживалась с друзьями на лавочках, и как ее будущий муж (Татьянин отец) пел ей песни под Луной. Люба не могла разделить радость Татьяны от такого обстоятельства. Даже заикнуться о Сергее она не смела, да та и не поняла бы. Она хорошо знала свою подругу и поэтому помалкивала. Татьяна могла (чего доброго) и проболтаться Любиной матери, как уже случилось однажды по какой-то мелочи, за что Люба была наказана. Нет, не стоит ей ничего говорить…
Люба надела еще не успевшую до конца высохнуть, выстиранную только утром одежду и те самые кожаные босоножки, купленные матерью за успешное окончание учебного года. По дороге Татьяна приоткрыла сумку и подмигнула Любе:
– У родителей стащила!
– Что это? – удивилась Люба.
– Вино с завода!
Отец Татьяны работал на винном заводе и зарплату им выдали хозрасчетным способом: часть – деньгами, часть – продукцией.
– Будешь? – Татьяна улыбалась.
– Нет, я не пью, – как будто по привычке ответила Люба.
– Да ладно тебе, давай попробуем, это ж свое! Я уже пробовала.
