Нехорошее место…
Здесь пахнет бедой…
Как зловеще в ночи
тарахтит козодой!
Словно предупреждает,
что гибель близка!
И на сердце щемящая
боль и тоска…
Все уснули давно,
а Мунузе невмочь.
О, какая стоит
бесконечная ночь!
Нет покоя душе,
и никак не заснуть.
Хоть бы утро скорей,
и продолжился путь!..
Славно греет костёр,
да видать далеко.
Не заметить его
в темноте нелегко.
Загасить бы его,
чтоб несчастье отвесть…
Что за шум нарастает?..
Враги?! Так и есть!
Слышен радостный гогот,
стучат сапоги.
На огонь, словно бесы,
слетелись враги.
Скалят весело зубы
в щербатой красе…
Вы вернётесь в Кордову,
да только не все!
На погибель сюда
вас отправил эмир!
В Пиренейских горах
будет воронам пир!
Храбрый воин тотчас
надевает шишак.
Он себя и жену
не отдаст им за так!
И булат из Дамаска,
проверенный меч,
Засверкал, чтобы головы
недругам сечь!
Слуги брызнули в стороны
блохам сродни.
В рукопашном бою
бесполезны они.
С каждым взмахом клинка
тут же валится труп.
Был отважный бербер
на удары не скуп.
У него самого
кровь хлестала из жил,
Но с десяток врагов
навсегда уложил…
Клятву, данную свято,
Мунуза сдержал
И у ног ненаглядной
под копьями пал.
Лампагия и Абд ар-Рахман
Возвращался довольный
собою Гехди.
Знал: награда и почести
ждут впереди.
Не ошибся служака:
эмир-лиходей
Оценил по достоинству
каждый трофей.
Вот на блюде —
отрубленная голова,
А поодаль – прекрасная
в скорби вдова.
Рад, конечно, эмир,
что мятежник убит,
Но теперь о другом…
Как же похоть свербит!..
Очень хочется взять,
да не смеет рука…
Заменить бы такой
хоть на ночь муженька…
И сама хороша,
как арабская ночь!..
До чего же красива ты,
Эдова дочь!..
Брось же тень на меня
ты, о птица Хумай![14 - Хумай («птица, предвещающая счастье») – в иранской и арабской мифологии – волшебная птица, птица-феникс, вещая птица. Считалось, что она делает царём человека, на которого бросает свою тень, а посмевший убить птицу Хумай умрёт в течение сорока дней.?]
До величия, славы
меня поднимай!..
Только как подступиться
к такой красоте?..
И слова подбираются
что-то не те…
…Но Лампагия вышла
породой в отца
И достойной супругой
была храбреца!
Ни слезинки в глазах.
Взгляд спокоен и строг.
Сильным духом сполна
одарил её Бог!
Нет ни страха, ни вызова
в позе её.
Смотрит прямо в глаза.
Просто смотрит и всё…
Кто поверит тебе?
Полно, не пустословь,
Ты, в расцвете сгубивший
большую любовь!
Не ответит на чувства
твои красота,
Ибо совесть твоя
перед ней не чиста!
Ничего не вернуть.
Ничего не забыть.
Поумерь-ка, мясник,
неуместную прыть!
…Долго длился меж ними
немой диалог.
И эмир отступил.
Не решился. Не смог.
Спохватился, подумав:
узнает халиф…
Правосудный и так-то
завистлив, ревнив…
«Как посмел?! – скажет он.
– Не по чину тебе!»
Нет, опасно, опасно
перечить судьбе…
За такое не только
лишат булавы,
а, что хуже всего,
не сносить головы…
Пусть уж лучше халиф
добивается ласк…
И Лампагию вывезли
морем в Дамаск.
Так простилась она
с вольной волей совсем
И попала к Хишаму
игрушкой в гарем…
* * *
Ходят слухи, какой-то
халиф-омейяд
Был когда-то на франкской
принцессе женат.
