Михаил Шамильевич Ахметов "Замок Кафки – окончание"

Лаземан равнодушно махнул рукой и повернулся в сторону.

«Ну, видел их на постоялом дворе с час назад, да только они уехали уже оттуда». «Куда?» – быстро спросил К., но Лаземан лишь коротоко буркнул, «Не знаю», и окончательно развернувшись от К., тяжело и широко ставя ноги, двинулся к своему дому.

Слегка растерянный К. смотрел как тот исчезает за углом, ни разу не обернувшись даже бросить прощальный взгляд, как будто К. вовсе и не существовало в его мире. К. понял, что больше ничего от Лаземана он не добьётся, даже если догонит его и начнёт лупить кулаками по его широкой спине, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание. С другой стороны, Лаземан и так сообщил К. ценную информацию, о том, что Герстекеры побывали утром на постоялом дворе. Возможно, имело смысл отправиться туда, а затем по обстоятельствам в школу, где были его вещи и где, как выразился секретарь Мом не так давно, его ждал долг школьного служителя. Возвращаться же в дом к Герстекерам, чтобы проверить, как там чувствует себя на печи странное существо с хвостом и женской грудью, К. точно один не собирался, пусть этим занимаются хозяева, а ему лучше предположить, что всё это ему привиделось. Не хватало, чтобы тут его ещё и вырядили в сумасшедшие. Поэтому он вышел за ворота и быстрым шагом отправился к постоялому двору «У моста», напрасно размышляя, куда могли таким странным образом исчезнуть приехавшие к дому сани и сама Матильда.

Глава 29 (4)

Церковь.

К. уже немного ориентировался в Деревне, благо, что уже давно наступил день и не надо было выискивать дорогу под обманчивым светом луны, как в прошлый раз. Солнца, правда, тоже видно не было, но заволокшиеся небеса отбрасывали на заснеженные крыши домов белый молочный свет, в котором кружились такие же белые и поэтому, почти невидимые снежинки. Дорога к постоялому двору вела мимо школы, куда К. решил заглянуть попозже, справедливо полагая, что раз уж он опоздал на свою работу ещё с утра, и тем более отсутствовал там весь предыдущий день, то ещё один лишний час погоды ему уже не сделает. Тем не менее, мимо школьной ограды он прошёл осторожно и озираясь по сторонам, в ожидании, не появится ли внезапно из ниоткуда учитель с детьми, и тогда уж К. точно придётся вместо постоялого двора, как миленькому, заворачивать обратно в школу, не будет же школьный сторож бегать как заяц от своего начальника, раз уж тот его заметил. Тогда ему придётся подзадержаться в школе, ибо долг школьного служителя он не исполнял целый день, не считая сегодняшнего, и наверняка, там накопилась гора дел требующих его внимания, которые раньше должен был переделывать сам школьный учитель с Гизой, пусть, может быть, даже с помощью Шварцера. Но, коль скоро, теперь у них появилась возможность свалить всё это на К., да ещё придумать ему множество новых обязанностей, которые раньше никто не выполнял, (не зря же по справедливому замечанию старосты, школа давно тонула в страшной грязи), то тогда ему, наверняка, придётся трудиться не покладая рук до самого заката, ровно к тому времени, когда от Герстекеров на постоялом дворе простынет и след.

После школьного здания, которое он благополучно миновал, К. увидел сельскую церковь – её-то он хорошо запомнил ещё с первой прогулки по Деревне. Это было довольно унылое каменное серое здание с острым шпилем кирпичного цвета, за который всю зиму тщетно пытался зацепиться падавший снег. Ворота были полураскрыты и очень хорошо сочетались с цветом неба. Около входа в церковь, придерживая тяжёлую дверь, стоял церковный служка – маленький старичок с морщинистой физиономией, испещрённой пятнами самых разных оттенков и островками невыбритой щетины – и пристально смотрел на К., будто ожидая именно его.

К. невольно замедлил шаг от такого навязчивого внимания и даже совсем остановился, когда увидел, что служка призывно машет рукой именно в его направлении. К. даже огляделся по сторонам, предположив, что, может быть, кто-то ещё из местных прихожан знакомых старичку вдруг оказался рядом, но нет, он по прежнему был один на пустой дороге. Заинтересованный К. сделал несколько шагов и прошёл за ворота внутрь. Но как только служка заметил, что К. обратил на него внимание, он перестал приманивать его рукой и вместо этого опустил взгляд и начал тщательно рассматривать свои пальцы, как будто сравнивая их длину. К. в недоумении остановился; если его не звали или он ошибся в своём предположении, что его зовут, то заходить в церковь большого смысла для него не имело, его ждали другие дела. Но стоило К. отвернуться и сделать шаг в обратном направлении, как он краем глаза уловил, что старичок снова замахал ему руками. Раздосадованный и непонимающий К. развернулся и твёрдым шагом снова направился к служке, но тот не дожидаясь развязки, молча нырнул в полуоткрытую дверь с проворством явно нехарактерным для его возраста и исчез внутри притвора, а когда К. досадливо вздохнув, уже было хотел уйти, из дверного проёма снова высунулась рука, поманила его, и затем уже исчезла окончательно.

Делать было нечего, не так уж часто здесь в Деревне обращали внимание на К., вернее, обращали, но либо как на чужеродную диковинку, от которой не знаешь чего ждать, либо это внимание было презрительным, как и подобало смотреть на чужака, не знающего местных порядков. Но здесь его явно звали внутрь, хотя и довольно странным манером, поэтому К. после недолго размышления тяжело вздохнул и прошёл через двери в притвор. Вполне вероятно, что старичок по своему внешнему чудному виду мог оказаться местным дурачком и на его знаки можно было вообще не обращать внимания, в этом случае К. решил тогда просто мельком осмотреть церковь, раз уж выдался такой случай, а потом все-таки поспешить на постоялый двор, до которого он всё никак не мог добраться.

Войдя в центральный неф, где рядами поперёк стояли одна за другой скамьи, вплоть до самого алтаря и кафедры проповедника, он остановился, осматриваясь по сторонам. Служка, видимо, успел за это время юркнуть куда-то в боковой проход к которому К. доступа не было. Церковь была пустой, лишь перед алтарём виднелась одинокая коленопреклонённая фигура. На самом алтаре горело, потрескивая, несколько толстых свечей. Воздух в церкви, несмотря на отсутствие людей, был несвежим и спёртым; может быть, здесь недавно проходила служба, подумалось К., и тяжёлое дыхание жителей Деревни не успело вырваться на волю из этих стен.

К. сосредоточенным взглядом посмотрел поверх длинных пустых скамей на человека перед алтарём. Время от времени тот приподнимал голову и тяжело вздохнув, изо всей силы бился ею о свои ладони, лежащие на каменном полу. К. захваченный любопытством медленно подходил всё ближе и ближе, пока человек, наконец, не почувствовал его приближение и не обернулся с лёгким испуганным вскриком. Это был молодой человек, узкоплечий невысокий, слабый, небрежно одетый, с глазами охваченными беспокойством.

«Это ты?» – поразился он и провёл рукою по глазам, словно желая отогнать какой-то сон. К. остановился; ему подумалось, что молодой человек принял его за кого-то другого. «Не думаю, что мы знакомы, – осторожно сказал он, – я землемер К., и простите, что я вас невольно отвлёк, я в первый раз в этой церкви».

Молодой человек беспокойно заморгал глазами.

«Должно быть, я обознался, – рассеянно сказал он, – я Франкель, помощник святого отца, Я так усердно молился, что – он снова провёл рукой по глазам, – мне показалось, что я уже не в этом мире».

Он поднялся с колен и подал свою распухшую покрасневшую руку К., тесно сплетя свои горячие длинные пальцы с замёрзшими влажными пальцами К., и потом уже тот, отняв руку, увидел на ней красные мазки.

«Простите, – всполошился Франкель, заметив это, – обычно я так увлекаюсь молитвой, что нередко повреждаю руки в кровь, когда бью по ним головой, – он осторожно вытянул из кармана синий измятый платок, – возьмите, прошу вас». «Ну, лучше бить головой по ладони, чем по каменному полу», – шутливо сказал К., благодарностью принимая платок и вытирая им руку. Молодой человек засмеялся в ответ странным высоким смехом, потирая свой лоб. «Да уж, – признался он, – это я сам вывел из опыта. Святой отец часто был недоволен, что я пою на хорах с разбитым лбом. Он говорит, что набожность это, конечно, хорошо, но вряд ли Богу будет угодно, если прихожане будут так же калечить себя, видя мой пример. А руки я всегда могу спрятать за спиной или надеть перчатки.

«Рад, что ваш священник, благоразумный человек», – вежливо ответил К. и перевёл взгляд на алтарь, где рядом с ним висело изображение рыцаря в средневековых латах, поражающего копьём какую-то тварь. К. вздрогнул, так как сразу узнал в ней существо, что он сегодня днём увидел на печи в доме Герстекеров – те же мяса, женские груди и длинный хвост, которым тварь, защищаясь, била по сверкающей броне рыцаря.

«А что это за картина? – запнувшись, произнёс К., подняв руку, как будто это была многопудовая гиря, – кто на ней изображён?»

Молодой человек проследил взглядом за рукой К. и слегка нахмурился.

«Это Конрад – первый граф Вествест поражает дьявола в образе ведьмы, хозяйки этого Леса, – изрёк он несколько отчуждённым голосом, как будто открывая некую тайну, которую К. не имеет права знать, и открывает он её лишь потому, что должен свидетельствовать о славе и мощи своих повелителей всякому кто об этом спросит, – а затем на холме в середине Леса был возведён Замок». «А Деревня уже существовала в это время?» – невинным голосом спросил К. Франкель сверкнул на него глазами, как будто К. внезапно разразился каким-то богохульством в святых стенах. «Деревня была во власти колдуньи», – наконец, неохотно проронил он, – но благодаря подвигу графа, жители спасли свои души, прежде погрязшие в невежестве, варварстве и страхе, но об этом всём приезжим знать необязательно, тем более, это всё – всего лишь легенды стародавних времён». «Стародавних, – переспросил К, а мне показалось, что я где-то уже видел это существо». «Конечно, видели, если хотя бы неделю здесь прожили- снисходительно обронил молодой человек, – оно изображено на всех графских гербах, здесь и в Замке».

К. потер свой лоб; может и вправду ему всё привиделось сегодня, из бессознательно наложившейся картинки с герба на какое-нибудь невинное животное, вроде кошки греющейся на печи у Герстекеров; правда размер был великоват, но может в этой деревне разводят особо крупных кошек. А он всю неделю спал какими-то урывками, изнемогая от навалившихся на него усталости и чувства безнадёжности. Ведь и спим мы для того, чтобы набраться сил, а если долго не спишь, то нередко с нами случаются совершенно бессмысленные вещи.

«А вы, я так понимаю, человек здесь новый? – в свою очередь спросил Франкель, – вы, как мне помнится, назвались землемером, но я знаю, что у нас в Деревне человека с такой профессией нет, хотя, надо сказать, я сам здесь не очень давно».

«Да, меня приняли на графскую службу, – скромно сказал К., правда не уточняя деталей, но в любом случае, он не лгал, слова, «Как вам известно, вы приняты на графскую службу» были написаны в послании Кламма и имели в конце cобственноручную подпись Кламма, – а вы сами откуда сюда приехали? Наверное, тоже издалека?»

При этих словах молодой человек задрожал как лист, он бросил тоскливый взгляд на К., причём не постеснялся слёз набежавших ему на глаза, губы его затряслись и чтобы унять дрожь, он прижал ко рту костяшки согнутых пальцев.

«Меня выслали из Замка», – еле расслышал К. ответ, а Франкель отвернувшись от него, снова опустился на колени.

Выслали из Замка! Такого К. здесь ещё не слышал, и он даже забыл на время о своих собственных бедах, глядя на раздавленного горем Франкеля. Какие же прегрешения совершил этот слабый на вид молодой человек, раз он заслужил такое наказание. Хотя, вполне может быть, его преступление не столь велико, как могло бы показаться на первый взгляд, если взять для примера вину Амалии, которая по мнению К. была совершенно бездоказательной. Но кто он такой, чтобы судить местные порядки; похоже здесь малейшие промахи вызывают самые тяжкие обвинения.

«И вы молитесь, чтобы вам позволили, вернуться обратно?» – догадался вдруг К. «Да!» – выкрикнул молодой человек прямо в пол, не поворачивая лица, и внезапно затрясся в рыданиях.

Какую же немыслимую силу имеет Замок над своими обитателями, поразился К.; в его воображении предстала мертвящая безликая холодная сила прижимающая людей к земле и от которой нет нигде исхода. Даже здесь в Божьей обители их цепко держит эта всесильная рука и сам Бог не может дать избавления, как ни стучи головой по ладоням, а хоть бы и прямо по каменному полу, разбивая лоб в кровь.

Не в первый раз К. встречал уже человека таинственными узами связанного с Замком, но в первый раз он был с ним наедине; никто сейчас не оттаскивал К. за руки и ноги, никто не мешал ему хоть чуть-чуть прикоснуться к здешним тайнам, надо лишь только немного подождать, пока Франкель не придёт в себя и не успокоится. К. надо только себя пересилить и прикинуться внешне понимающим и внимательным, может быть, тогда молодой человек доверится ему; если он сейчас изливает душу Богу, то почему бы ему не излить её и участливому собеседнику. Надо только не допустить ошибки и не спугнуть Франкеля неверным словом, а перво-наперво сначала нужно подождать в стороне.

Поэтому К. решил отойти вглубь зала на время, чтобы не мешать молодому человеку переживать своё горе; там как раз стояли удобные пустые скамьи, тем более, у него самого вдруг в ногах появилась щемящая усталость; странно, ведь он отдохнул у Герстекеров, да и прошёл до церкви совсем небольшое расстояние, его и не сравнить с просторами, что он легко покрывал раньше пешком с одной лишь палкой там, где всё нужное рассеянно на огромном пространстве. Но теперь эти расстояния стягиваются в маленькую точку, а с ними собирается и вся усталость накопленная К. во время этих странствий.

Но К. не успел сделать даже одного шага назад, ибо позади себя он услышал торопливый вскрик: «Он здесь!» К. в испуге резко перевернулся, потерял на миг равновесие, и чтобы не упасть, ему пришлось уцепиться рукой за спину всё ещё сотрясающегося в рыданиях Франкеля.

Он увидел, что теперь перед ним стоят ещё два человека: один из них уже знакомый ему церковный служка, тот самый, который заманил К. внутрь, а второй высокий господин средних лет в чёрном одеянии священника и с лицом, на котором выпирало вперёд всё – щеки, нос, губы, а когда он раскрыл рот, то и зубы его, тоже выдвинулись вперёд прямо на К.

«Как вы ведёте себя в доме Божием?, – возмущенно выдохнул он, сверля К. взглядом, – вы отвлекаете моего помощника от молитвы, кто вы такой?». Он с горечью раскрыл рот и резко, словно навсегда, закрыл его.

Смущенный К. отнял ладонь от жёсткой негнущейся спины Франкеля и выпрямился, не находя от растерянности подходящих слов. Он только показал рукой на старичка, желая объяснить, что именно тот зазвал К. в церковь, а сам он никаких преступных намерений не имел, да и вообще, как любой прихожанин, он мог заявится сюда без всяких запретов. Конечно, он не местный житель, но церковь должна принимать в свое лоно всех грешников, даже намного более закоренелых, чем мог бы быть К.

«Я пытался отвадить этого господина, – вдруг сморкающимся голосом высказался служка, потирая свою клочковатую грязную бородёнку, – я махал на него руками, чтобы он проходил мимо, но он бросился ко мне и я еле успел скрыться от него в притворе. Я не видел его здесь раньше, мне он сразу показался опасным человеком».

Опасным? К. только устало вздохнул, его беда постоянно в том, что он даже не успевает произвести благоприятное впечатление, как его сразу начинают подозревать в каких-нибудь злодейских замыслах. Какая всё же странная эта Деревня и какие чудные здесь жители, неужели это тоже влияние Замка? А он ещё хотел стать здесь своим, укорениться, влиться в общину, показать своим примером как он может хорошо трудиться, и приобрести этим заслуженное уважение, ведь он никогда не был тунеядцем и всегда зарабатывал на хлеб в поте лица.

Ничего не объясняя, К. вынул из кармана первое письмо Кламма, развернул, тщательно разгладил его на рукаве и протянул бумагу к священнику; пусть не он убеждает здешнюю власть, а сам Кламм.

Священнослужитель принял письмо с недоверчивым взглядом, но, тем не менее, начал читать. Старичок с полуоткрытым ртом смотрел, то на К. то на своего начальника, не осмеливаясь мешать чтению, но все равно сохраняя при этом подозревающий вид в те моменты, когда он кидал взгляды на К. Только Франкель продолжал всхлипывать и что-то тихо бормотать, так и стоя на коленях, уперевшись своим лбом в пол, и не обращая внимания на пришедших, как будто важнейшей и единственной его целью было замолить свои грехи перед Замком.

Священник внимательно дочитал бумагу и даже просмотрел её на просвет там, где была подпись Кламма. Морщины изрезавшие его высокий лоб чуть разгладились, но лицо оставалось по прежнему суровым. Он протянул письмо обратно К.

«Вам надлежало давно уже появиться здесь, – холодно изрёк он, – а вы за неделю вашего пребывания в деревне, судя по дате вашего письма, не посетили ни одной службы. Неудивительно, что мой помошник, а он надо сказать, человек с большим опытом, сразу распознал в вас чужака».

«Мне показалось, наоборот, что он звал меня, когда увидел, – смущённо сказал К., складывая письмо, и пряча его обратно в карман, – поэтому я и зашёл сюда».

«Вы всё у нас видите неправильно, – проронил в ответ святой отец, – но, тем не менее, я вынужден вам поставить на вид ваше небрежение церковными делами. Здесь у нас такого не принято. Прежде всего каждый должен думать о Боге и о спасении души своей от рук сатаны, а не помогать ему своим неблагочестием. – он чуть задумался, – Да, я припоминаю, кажется, староста или школьный учитель, во всяком случае, кто-то из них двоих, говорили при мне о приезде землемера, стало быть о вас. Но должен вам сказать, что мнение о вас тогда скорее было неблагоприятное, хотя для меня это не так важно, мирские дела это дела мирян».

К. облегченно вздохнул, хоть здесь его приняли, пусть как и закоренелого грешника, но всё равно допустили в лоно Церкви, и это показалось ему, хоть суровой, но лаской матери, по прежнему любящей своего блудного сына. И ему вовсе не доставит сложности посещение церковных служб, коли это покажет его в выгодном свете для деревенской общины, а там глядишь и священник изменит своё мнение о К. в лучшую сторону.

«Я человек новый здесь, – вежливо сказал он, – конечно, я могу совершать по незнанию ошибки, но они непреднамеренные, поверьте, господин», – и он вопросительно посмотрел на священника.

«Моя фамилия Ледерер, – кивнул тот, – ошибки совершают все, но всё же я советую вам, господин землемер, стараться их совершать поменьше, даже непреднамеренных. Больше слушайте голос Бога в вашей душе и тогда вы сможете их избежать, ибо дьявол, – и он обратил руку к картине с рыцарем, – дьявол рядом всегда».

К. вздрогнул, вспомнив существо увиденное им на печи; воображаемый или настоящий дух тьмы подстерегал его недавно на обратной дороге от Лаземанов? И либо К. двигался по пути греха и дьявол ждал его там, чтобы составить компанию и увлечь его дальше вниз, либо путь его был правилен и нечистый дух только хотел заставить К. свернуть с него? При тщательном рассмотрении более вероятен был всё же первый вариант, вряд ли его искушение Матильдой было чем-то праведным, особенно по отношению, хоть к бывшей его, но невесте. Пастор заметил настроение К., и видимо решив, что он достаточно изобличил его в грехах, требующих раскаяния, немного смягчился.

«Итак, я думаю, вы можете стать, достаточно прилежным сыном Церкви – превозгласил он, осеняя задумавшегося К. крестом, – ибо я узреваю в вас искру веры, которую можно раздуть во спасение вашей души. Но полагаю, что вам, господин землемер, придётся приложить для этого и самому немало усилий».

К. снова облегченно вздохнул, за всю последнюю неделю, это пожалуй был самый благоприятный разговор с власть предержащими здесь, а то, что священник Ледерер это человек от мнения которого много что зависело в Деревне, а может быть даже и в Замке, сомневаться не приходилось. И если К. удастся заполучить святого отца в союзники, он сможет тогда значительно укрепить свои позиции здесь; даже странно, как это ему не приходило в голову обратиться к всепрощающей матери Церкви раньше, ведь она принимает своих грешных детей такими какие они есть, требуя взамен лишь веры или хотя бы её видимости.

Он поблагодарил святого отца за его участие и попросил разрешения ненадолго остаться в церковном зале, чтобы поразмыслить, как он сказал, немного о своей жизни и помолиться; он безусловно сильно раскаивается в своём неблагочестии, хотя ежедневный звон колоколов доносящийся от замковой церкви – а стало быть, их здесь даже две – давно уже должен был напомнить ему, куда ему следовало бы явиться в первую очередь.

Выслушав его слова, господин Ледерер благосклонно кивнул и простившись, неторопливо удалился вместе со своим донельзя ретивым, несмотря на старость, помощником. К. взяв для отвода глаз Библию с ближайшей скамьи, утвердился на ней же, а сам начал снова следить за Франкелем, который так и продолжал бормотать молитвы, стоя по прежнему на коленях, уткнувшись лбом в пол, и не обращая ни на что другое внимания.

В церковном зале было зябко, ждать пришлось довольно долго и К. начал понемногу коченеть. Ему даже вспомнилось детство, как он мёрз в церкви на службах зимой, будучи там со своими родителями, и как местный пастор Гульд приговаривал, глядя на мёрзнущих прихожан, – «Кому в храме холодно, тому в аду жарко будет». Наконец, он с радостью заметил, что Франкель зашевелился, и закончив свои молитвы, поднялся с колен. К. пришло в голову, что молодой человек тоже не выдержал холода, который кстати, становился всё ощутимей. Но, может быть, и ощутив холод, Франкель углубленный в свои думы, не обратил никакого внимания, что в зале он не один, и не замечая К., опустив голову, прошел мимо него к выходу. К. с запозданием вспомнил, что просидев с одеревенелой от холода спиной битый час в ожидании молодого человека, он даже не придумал подходящего повода, чтобы обратиться к Франкелю, когда тот закончит здесь свои дела. Поэтому он так отчаянно бросился вслед молодому человеку, что уронил раскрытую посередине Библию со спинки скамьи на пол. Услышав звук падения, Франкель обернулся с тревожным выражением на лице, и К. увидел его покрасневшие от пролитых слёз глаза и не до конца высохшие от них дорожки, по которым слёзы ещё недавно сбегали вниз.

«А, господин землемер», – сказал он медленно, словно постепенно пробуждая старое воспоминание, как будто с момента их знакомства истекло много лет. К. не успел ответить, как выражение лица Франкеля снова изменилось, когда он посмотрел вниз. Как оказалось, К. не только нечаянно уронил священную книгу, но и второпях ещё и наступил на неё ногой.

«Негодяй! – выкрикнул молодой человек таким громовым голосом, какой трудно было ожидать от столь тщедушного на вид существа, переводя гневный взгляд снова на К., – И вы посмели сделать это здесь!? В этом святом месте!?», – и он вдруг бросился к К. согнувшись почти пополам, будто собираясь ударом точно в середину, снести того с лица земли.

К. сам изрядно перепугался, но, к счастью, быстро сообразил в чём причина вспышки гнева молодого человека, и подскочив над лежащей на полу книгой, резко наклонился вперёд чтобы поднять её. Столкновения было не избежать, они оба с глухим треском стукнулись головами, одновременно, как близнецы, закричали от боли и повалились на пол; только Франкель при этом снова рухнул на колени, а К. упал на спину.

Какое-то время К. просто лежал на спине, держась за голову, ощущая как растёт горячая опухоль у него на лбу и только слышал, как рядом глухо подвывает Франкель, который похоже имел дело с теми же проблемами. Наконец у К. перестало так сильно шуметь в ушах и он с трудом, стараясь не отрывать рук от головы, перекатился в сидячее положение. Молодой человек, стоял перед ним на коленях, держался руками за лицо и сквозь пальцы у него просачивалась кровь; вид у Франкеля был при этом довольно ошарашенный, казалось, он не даже понимал, где находится.

«Прошу прощения, – К. с трудом пошевелил своим языком, – это чистое недоразумение, – он протянул руку и взял лежавшую в стороне книгу, чуть не ставшую причиной нечаянного смертоубийства – они же могли ненамеренно проломить друг другу лбы – и то, пока было неизвестно, всё ли в порядке с Франкелем, ведь просто так кровь из головы у людей не течёт, – я всего лишь хотел вас позвать, но случайно уронил Библию, да ещё и наступил на неё. Но я не нарочно, – он отнял от своего полыхающего лба руку и добавил: – поэтому совершенно незачем было на меня так бросаться».

Взгляд молодого человека принял чуть более осмысленное выражение. «Я не бросался на вас, – неразборчивым, глухим и шепелявым голосом, пробормотал он, – я кинулся поднять книгу, которую вы попирали ногами».

К. устало качнул подбородком и чуть снова не вскрикнул от боли, так сильно ему снова ударило в голову.

«Говорю же вам, это чистое недоразумение, я такой же христианин, а не какой-нибудь язычник. Господин Ледерер вам может подтвердить, – он ещё раз осторожно ощупал набухшую и уже изрядных размеров шишку торчащую как сучок у него высоко над правой бровью. Хоть голова и болела довольно сильно, но кость явно была целой, так что можно было надеяться обойтись только шишкой и лёгким сотрясением. Но как это было всё некстати! Разве можно теперь показываться с таким дьявольским рогом перед впечатлительными и чувствительными чиновниками из Замка? Да их сразу стошнит при виде К., и то, если ему удастся прорваться к ним через хозяйку и хозяина гостиницы, которые и в нормальном виде-то дадут К. от ворот поворот.

«Вы мне кажется выбили нос и разбили зуб, – жалостливо пролепетал Франкель, отнимая руки от лица, и в ужасе озирая свои окровавленные ладони, – то есть, я хотел сказать наоборот».

«Вам надо бы умыться», – сочувственно сказал К., ему стало жалко молодого человека, так как было видно, что тот пострадал похлеще К., хотя больше и по своей вине; всё-таки сейчас были не времена первых христиан, когда верующие люди с готовностью становились мучениками. Лишиться здоровья из-за случайно упавшей, пусть и священной книги, по мнению К. было всё же перебором.

Франкель согласно кивнул в ответ, и у него тут же снова закапала из носа кровь. С тихим вскриком он прижал её носовым платком, и пошатываясь поднялся на ноги. К. смотрел на него снизу вверх и пытался вспомнить нечто существенное, а именно – зачем он так отчаянно бросился за молодым человеком минуту назад. Ему же было крайне важно что-то от него узнать, но он никак не мог вспомнить что конкретно; как только он пытался напрячь свой мозг, у него начинала гудеть и болеть голова.

«Я смогу найти вас поcле?» – наконец, отчаявшись от своих бесплодных попыток вспомнить, спросил К.; может быть, это удастся позже, подумалось ему, пока главное – не упустить в дальнейшем из вида Франкеля. «Зачем?» – в ужасе спросил тот, делая шаг назад, и представляя видимо последствия новой встречи. «Я хотел бы скомпенсировать, причинённые вам неудобства, – пошёл на хитрость К., раз он уж никак не мог припомнить своих истинных намерений, – по мере моих возможностей и сил».

Молодой человек ответил недоверчивым взглядом, но всё же после согласно кивнул.

«Я живу на Рунденгассе, снимаю комнату у пекаря на втором этаже, – сказал он, – это большой каменный дом, вы его сразу узнаете, там деревенская пекарня».

«Запомнить бы это с первого раза», – устало подумал К., оперевшись спиной на скамью – вставать ему всё ещё не хотелось – и он лишь молча глядел, как Франкель кивнув ему на прощанье, пошатываясь побрёл к выходу из зала. Глаза его сами собой закрылись и он впал в недолгое болезненное забытье – все-таки Франкель приложился от души к его голове – своей.

В себя его привёл далекий звон колоколов. Первую секунду К. никак не мог сообразить, где он находится, и отчего у него так сильно саднит в голове, которую, казалось, засунули в какую-то несуществующую дыру. Кряхтя и пошатываясь, он поднялся и с трудом утвердился на ногах, держась на всякий случай за край ближайшей к нему скамьи. Отдалённый колокольный перезвон понемногу затих – значит, и здесь церковь Замка была главнее, если все колокола перетащили туда, оставив тут словно в насмешку, всего один колокол, в который, наверное, и не звонили-то толком никогда; и постепенно в памяти К. всплыли все недавние события. Правда, ему ещё немного пришлось отдохнуть сидя на скамье, чтобы к нему вернулись все силы и все воспоминания, которые едва не выбил из него этот Франкель одним нечаянным, но мощным ударом. В церкви по прежнему никого не было и никто не мешал К., как следует прийти в себя. Все-таки он был сильно раздосадован, что вместо истории молодого человека, получил от него лишь оглушающий удар по голове, как будто предупреждение свыше, что не стоит ему слишком глубоко совать свой нос в дела Замка. Он с трудом припомнил адрес, который ему сказал Франкель, но название улицы вышибло у него из памяти окончательно, хотя там, вроде как, должна была быть пекарня в двухэтажном каменном дома, как говорил ему молодой человек, а таких домов вряд ли много выстроено в Деревне.

Отдохнув и собравшись с силами, К. вышел в притвор и сразу обнаружил там уже знакомого ему старичка церковного служку, который сидел там за столиком и высунув от напряжения бледный язык, что-то заносил пером в бумаги лежавшие перед ним. При виде К. он, как будто споткнулся, и открыв в растерянности рот с редкими зубами, испуганно заморгал на него своими маленькими глазками, должно быть, оробев от внешнего устрашающего вида К.

Но К. хватило одного только взгляда брошенного на столик с бумагами. Протоколы! Значит, даже здесь, даже в церкви, ведётся тщательное документирование всех произошедших событий, подчиняясь регламенту установленному Замком. Правда, вместо секретаря Мома, за столом сидел невзрачный старичок в одежде с заплатками, но суть дела от этого, похоже, не менялась; наверное и сам Мом позавидовал бы сейчас прыти старикашки, уже исписавшим своим ужасным мелким почерком несколько листов. И даже, может быть, решил бы, что этого упорного старичка, вообще не удастся выпроводить отсюда, пока тот полностью не исполнит свой долг и не заполнит все регистрационные формы до мельчайших деталей и подробностей. И когда это он всё ухитрился написать, пришло в голову К., неужели, ему уже столько успел сообщить Франкель, за то время, пока сам К. приходил в себя после всего, что случилось? Или им дело не ограничилось и руку здесь приложил ещё и священник, изложив свои подозрения против уклоняющегося от посещения церковных служб приезжего землемера? Интересно, сколько лжи они ещё понаписали о К., выгораживая самих себя и свои поступки. А теперь, значит, настало время для допроса самого К.?

Он буквально закипел внутри от таких мыслей и одним прыжком оказался рядом со столиком так, что старичка чуть не сдуло с места от одного его мощного движения.

«Не желаете ли провести допрос?» – саркастически осведомился он и с такой энергией ударил кулаком по столу, что подпрыгнула чернильница, а листы бумаги исписанные и ещё чистые взвились в воздух, как снег во дворе школы подброшенный его лопатой. На лице церковного служки проступило выражение крайнего ужаса, он выронил перо, которое держал в руке и оцепенел; видно было, что он что-то хотел сказать – может быть даже попросить у К. пощады – но язык его не слушался и вместо нужных ему слов старичок издал лишь жалкое бульканье, видно, решив, что настал его последний час. Впрочем, его можно было понять, вполне могло статься, что он видел такое устрашающее зрелище первый раз в своей жизни.

«Ну, так что же? – продолжал допекать его К., раздражение которого не утихало, – я здесь, можно приступать к разбирательству, графская канцелярия наверное, уже заждалась протоколов, не так ли?»

Старичок немного пришёл в себя и осторожно поднялся с совершенно мокрого табурета на котором принял первый натиск К.

«Виноват, господин, виноват, – пролепетал он, жалостливо моргая своими глазками, – я только схожу за господином священником, и мы всё сделаем, как вы требуете».

К. недоуменно нахмурился, кажется, эти низшие чиновники, весьма жалкие личности, стоит хоть немного на них надавить, как они сразу идут на попятную и даже сами готовы выполнять все твои требования; интересно, если бы он также накричал тогда на Мома, был бы тот же эффект? К. представил себе секретаря по Деревне, убегающего от него в мокрых штанах и злобно усмехнулся; наверное такого надругательства над администрацией ему бы не простили и Замок обрушил бы на него свой гнев всерьёз. Но насколько не похожим на самодовольного Мома выглядит сейчас этот старикашка: в поношенной и заплатанной одежде, с жалким и испуганным видом, с трясущимися от страха губами – вот он, осторожно, не смея отвернуться, задом отступает от К., даже позабыв забрать с собой свои протоколы – какое упущение! – и лишь только затем отойдя на несколько шагов, поворачивается, и несмотря на свои хромоту и старость, мгновенно исчезает из поля зрения К., как будто его здесь никогда и не было – совершенно жалкое и недостойное поведение для человека связанного с Замком, пусть даже и из самых низших чинов.

Итак, он снова избежал допроса, хотя и таким необычным способом; К. нагнулся и поднял с пола несколько разлетевшихся исписанных листков. По крайней мере, он сейчас хотя бы узнает, что о нём понарассказывали святой отец и Франкель, а может быть, и найдёт в протоколе какие-то важные для него сведения, которые помогут ему более умело противодействовать одолевающим его противникам.

Он быстро пробежал взглядом корявые строчки; ну и почерк, поразился К., как можно принимать на службу в Замок таких неквалифицированных работников, да и ошибок здесь полным полно; хотя, если уж в Замке взяли на службу таких специалистов как Артур и Иеремия, а потом ещё и навязали их К., хлебнувшим с ними горя полной мерой – то и такие кандидаты, как этот старичок, удивления вызывать уже не должны. Неизвестно, как там на более высоких уровнях обстоят дела, хотя судя по разговорам местных жителей, чиновники работают там уже намного более профессионально, иначе бы громоздкая организация Замка давно бы уже рухнула и погребла бы под своими обломками всех причастных и непричастных, но, конечно, работа низших звеньев этой системы построена отвратительно, что видно К. даже невооруженным глазом – а этот старикашка, просто ещё один наглядный тому пример.

К. ещё раз, но уже с поднимающейся внутри него тревогой просмотрел поднятые им бумаги. Он ожидал увидеть в них показания священника и молодого человека изгнанного из Замка, а видел лишь какие-то унылые списки съестных продуктов, хозяйственной и церковной утвари. Ну, как могут относится к допросу сотня свечей, воск и кадка с мёдом? Выходит, старичок, вовсе никакой не представитель администрации за которого принял его К. Что теперь подумает он нём священник, когда служка, заикаясь от страха, расскажет ему о нападении К. Лучше теперь К., наверное, несмотря на все его обещания господину Ледереру, в ближайшее время в церкви не появляться.

К. печально вздохнул и аккуратно сложил листочки стопкой на столе. Через маленькое оконце в притворе, он увидел что день уже на исходе и на Деревню опускаются сумерки. Ему надо было спешить на постоялый двор «У моста», где сегодня видели Герстекеров и куда К. весь день двигался, но всё никак не мог добраться.

Глава 30 (5)

Учитель. Школа. Ханс.

Ветер на улице совсем утих, лёгкий снегопад и тот прекратился, и разгорячённый К., шагая в расстегнутом пальто, и держа в руках свою шапку, жадно вдыхал свежий морозный воздух, который казалось можно было пить, как прохладное молоко, после спёртой церковной атмосферы. По мере того как охлаждался сам К., охлаждались и приходили в порядок и его собственные мысли. Теперь он уже сам удивлялся горячности охватившей его в притворе церкви; должно быть, он действительно всерьёз напугал старичка, который вероятно всего лишь занимался там хозяйственными делами. Но, с другой стороны, служка вполне справедливо поплатился за то, что изначально обманом завлёк К. в церковь, а потом вдруг от всего отрёкся и переиначил свои действия перед господином Ледерером, обвинив в произволе самого К. Может, в следующий раз это будет для него уроком, тем более, что К. не нанёс ему фактически никакого ущерба – свои мокрые штаны старичок может просушить, это не проблема, к тому же, сами его записи остались в целости и сохранности, К. их аккуратно собрал и положил на обратно на стол, так что ущерба местному делопроизводству было не нанесено никакого. Но всё это неважно, не забыть бы адрес Франкеля, чтобы как-нибудь зайти к нему в гости; К. слегка нахмурился – из адреса он запомнил лишь то, что там был дом деревенского пекаря. Он напрягся, чтобы припомнить детали – ведь это было совсем недавно! – но его кровь лишь приливала к голове и без пользы текла дальше, пульсируя в такт его шагам.

«А, господин, школьный сторож, – вдруг услышал К. откуда-то со стороны, – какая неожиданная встреча!» Он остановился, будто налетев на какое-то препятствие, голос был полон нескрываемой иронии и К. вдруг увидел, что перед ним стоят школьный учитель, с которым он как раз пытался сегодня избежать встречи, и учительница Гиза в длинной до пят меховой шубе, в ней она казалось дородной и величественной по сравнению с маленьким тщедушным учителем. К. недоумевающе огляделся вокруг, и до него понемногу дошло, что в задумчивости он всё это время шёл неверной дорогой и вместо того чтобы приближаться к постоялому двору, напротив, удалялся от него, и в итоге снова оказался перед школьной оградой.

«Вы, я так понимаю, наконец-то, явились на службу, – с ехидцей произнёс школьный учитель, но довольно спокойным голосом, видно свой громовой учительский рык он припас на потом, – а мы уже и не чаяли вас увидеть. Вы не подскажете фройляйн Гиза, сколько мы уже ждём здесь на службу господина школьного сторожа?»

Гиза в ответ презрительно улыбнулась, и даже не удостоив К. взглядом проронила: «Это вопиющее безобразие длится уже второй день. Я и не припомню на своей памяти более наглого небрежения своими обязанностями, – и она всё-таки посмотрела на К., – но, что можно было ещё ожидать от подобной личности? Вы господин учитель, как я прекрасно помню, были изначально против этой глупой затеи с наймом школьного сторожа».

«Увы, нам не всегда получается действовать, как считается полезным и нужным, – ответил учитель и К. почему-то показалось, что эти двое будто отрепетировали своё разговор заранее, настолько хорошо и складно они говорили, назубок выучив свои роли, – мои руки были связаны обещанием господину старосте. В отличие от этого господина, который ни в грош не ставит сельскую администрацию в лице уважаемого старосты или меня, и ведёт себя так как ему заблагорассудится, забыв про все свои обязательства, которые он нам дал совсем недавно».

«Прошу меня извинить, – сказал К. вежливым тоном, ссорится ещё раз с ними обоими ему сейчас не хотелось, – я… – Он на секунду задумался и решил ограничиться самой маленькой по возможности ложью, которую можно было употребить, – я был болен весь прошлый день и сегодня только встал на ноги. Но я готов прямо с завтрашнего утра или даже сегодня с вечера, – добавил К., – снова приняться за работу».

«А, так, значит, вы всё это время болели? А лицо вы себе разбили, видимо, тоже во время болезни?»– деланно удивился учитель и повернулся к Гизе с такой гримасой, как будто К. в своих безусловно лживых словах достиг пределов своей наглости.

«Он совсем изолгался», – фыркнула надменно Гиза в ответ, поправляя меховой воротник своей шубы.

«Значит ты болел?» – уже громовым голосом повторил учитель, разворачиваясь обратно и К. быстро сообразил, что его попытка обмануть сразу двух опытных школьных работников – тех кто из года в год привыкал изобличать шкодливых учеников с их проделками, и кто только по тону и дрожанию голоса юного обманщика, мог легко определить насколько тот заврался – такая попытка неизбежно потерпит неудачу; хоть К. был совсем и не юн не малоопытен, тягаться в этом сразу с двумя учителями ему явно было не под силу. Поэтому К. решил не усугублять свою вину дополнительной ложью, тем более, что он сразу подметил, как учитель снова обращается к нему на «ты». Это служило явным знаком того, что тот до сих пор считает его своим подчинённым – отбившимся, конечно, немного от рук – но всё равно ещё безусловно пребывающим в орбите его учительской власти. Поэтому К. решил пока не сопротивляться их натиску, тем более, что против двоих людей уверенных в своей правоте это было ещё и тяжело. Так что он снял шапку, молча упёр взгляд в землю, словом, принял вид мрачного раскаяния.

«Так, значит, ты решил не только прогуливать службу, – подступил ближе к нему учитель, заметив, что К. перестал ему сопротивляться, – но и ещё заведомо лжешь сейчас нам с фройлян Гизой, пытаясь скрыть свою нерадивость?»

«Да, он похоже, пьян, – поддержала учителя Гиза, упоминая К. только в третьем лице, как будто обращаться к нему напрямую, было ниже её достоинства, – вы посмотрите только как он стоит весь расстёгнутый и без шапки».

К. растерянно посмотрел на свою шапку, которую он держал в руке, и безропотно нахлобучил её себе на голову. Но Гизе, похоже, этого было мало и несмотря на своё презрение, она сделала шаг к К. – он с удивлением, обнаружил, что Гиза на полголовы выше его – и с надменным видом, но склоняясь всё ниже и ниже, застегнула ему пуговицы на пальто сверху донизу, как наверное, по привычке делала сотни раз со своими разбаловавшимися учениками. Странная теплота вдруг разлилась в ответ по его телу. И это впечатление было столь сильным, что К. и вправду, почувствовал себя вдруг неугомонным школьником, которого только что поймала за очередной проказой строгая учительница. Ещё немного и она прикажет привести ему в школу своих родителей, подумалось К. Долго же ей придётся их ждать!

«Пьян он или нет, мне это неважно, – вмешался снова школьный учитель, возвращая К. к сегодняшней действительности, где вряд ли можно было сыскать пьяного ученика, так что К., волей-неволей, снова пришлось встать взрослым, – важно то, что он отлынивает от своих обязанностей, хотя наверняка, претендует на жильё, еду и жалованье!»

К. только молча вздохнул в ответ, на самом деле припомнив, что договоре, который, кстати, он так и не подписал – хотя учитель тогда прямо заверил его, что это произойдёт сразу после переезда К. с Фридой и помощниками в школьное помещение – что там действительно упоминались все эти условия. Но получается, раз договор не подписан, то все эти соглашения держатся только на честном слове учителя, если он конечно не забыл, что договор так и не был оформлен. Но можно ли надеяться на его забывчивость, если он один ведёт половину всех предметов в школе и наверняка, обладает отличной памятью? И если сейчас учитель неожиданно аннулирует свои обещания не подкрепленные ничьей подписью – ни его, ни К., то тогда он может оказаться в сложном положении; для начала К. даже не сможет забрать своё добро из школы – чужаков туда не пускают, а у него там вещи, в том числе и его паспорт и метрика – разве что, после унизительных просьб, на которые учитель ещё и неизвестно как откликнется. А без вещей и с несколькими монетками в кармане, кто накормит К. сегодня вечером, да ещё во все последующие дни? На Герстекеров полагаться было нельзя, они то появляются, то исчезают, а возвращаться к ним домой в их отсутствие К. совершенно не хотелось по известным причинам; Матильда тоже таинственно пропала, не сдержав своего обещания взять его с собой в Замок; Пепи, этот несмыслёныш с налитым кругленьким тельцем, наверняка, уже забыла про него и предалась снова своим девичьим мечтаниям с подружками горничными. Оставалась только семья Варнавы, которые, наверное, с радостью приютили бы его у себя, но объедать бедняков, самих живущих впроголодь К. сам не желал. Так что ему, пока только оставалось смиренно стоять и покорно слушать ругань школьного учителя, надеясь, что тот не упомянет про неподписанный договор.

Наконец, судя по всему, учитель выдохся отчитывать К., а может просто решил, что это ниже его достоинства тратить столько времени на простого школьного сторожа, да к тому же К. сейчас являл собой молчаливый и послушный вид и не пререкался, как обычно, со своим начальником, так что любой, даже весьма жестокосердный человек на месте учителя, уже давно должен был хоть немного, но смягчиться.