Согласно договорённости с ханом Курей, навстречу им, завывая, брызнули печенеги, заученными сызмальства движениями выхватывая одну за другой из колчанов стрелы и не целясь, посылали их в сторону врага.
До Святослава доносился посвист стрел, треск тетив, вопли воинов, конское ржанье, крики раненых – все те звуки, с которых начинался бой.
«Захлебнулись своим лаем, псы хазарские, – отметил князь, увидев, что кара-хазары врассыпную кинулись от печенегов, освобождая место белым хазарам, от которых уже шарахнулись печенеги. – Помощь пришла чёрным хазарам, забыл, как купец Окомир назвал тяжёлую вражескую конницу».
Выпустив стрелы, не нанёсшие особого урона пешей дружине и застрявшие в щитах, всадники приблизились к линии ратников и закружились перед двинувшимся на них строем, поражаемые копьями, выпущенными стрелами, а затем и мечами наскочившей сбоку конницы русичей, что бросил в бой сын Свенельда – Лют.
Хазарские всадники, воя на этот раз от ужаса, вырывались из сечи, уносясь подальше от русских копий и мечей.
Иосиф был вне себя от гнева, ощущая в глубине сердца зарождающийся предательский страх. Взмахом руки он отправил в бой пехоту, непобедимый «вечер потрясений», уже не веря, что им удастся разгромить русичей: «Но у меня ещё есть арсии», – постарался успокоить себя, настроив на воинственный лад.
Строй хазарской пехоты, как учили, встал на колено, прикрываясь щитами и выставив перед собой копья, основания коих прочно уперев в землю.
Шеренга красных щитов, ощетинившись копьями, приблизилась к ним.
Иосиф замер, затаив дыхание и наблюдая за действиями руссов.
Вот, направленные с двух сторон копья уткнулись остриями в щиты. Русские пешцы давили, хазарские пытались остановить надвигающуюся на них стену красных щитов с частоколом копий. И им это удавалось.
Сотня Медведя и варяги Свенельда остановились, не в силах продавить стену.
– Навались, ребятушки, – хрипел воевода Свенельд, но варяги не могли сдвинуть ощетинившуюся копьями живую крепкую изгородь.
«Действительно, вечер потрясений», – сжал до боли в руке рукоять меча Святослав, наблюдая за ходом битвы. Его боевая сотня тоже была в первой шеренге пеших дружинников, и, выбиваясь из сил, пыталась сдвинуть шеренгу врага.
Хазарская пехота стояла непробиваемой стеной, не уступая напору русичей.
Заревев, Медведь швырнул в сторону хазарских пешцев копьё, выхватил двуручный меч, и с рыком, согнувшись, со звериной ловкостью проскочил, срубив мечом древки направленных в него копий, к хазарской шеренге, легко снеся головы двум крепким воинам: «Нечего в меня копьями тыкать», – хищно ощерившись, ударил в живот третьего, и, оттолкнув труп ногой, высвободил двуручный меч, раскрутив его над головой и издав медвежий рёв, стал убивать и убивать, уже не понимая, кто он, но ощущая в себе неимоверную силу. Его руки будто срослись с мечом став одним целым, а меч, упиваясь кровью, запел торжественную песнь смерти, безжалостно разя врага и заставляя Медведя танцевать, делая то шаг вперёд, то назад, то бросаясь в стороны, то крутясь волчком вокруг своей оси и разя при этом врагов, нанося бесконечные удары и подпевая мечу рвущимся, помимо его воли, из груди, медвежьим рыком.
Он не видел, что за ним, руша стену противника, ворвались его вятичи, варяги и сотня князя. Задыхаясь от пляски, он рубил и рубил, подпевая мечу и исполняя с ним песнь смерти.
«Вечер потрясений», превратился в «день ужаса», подумал Святослав.
Хазары сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее стали отступать, вскоре обратившись в позорное бегство, а навстречу русичам, безжалостно рубя бегущую пехоту, по взмаху царской руки и под гулкий рёв боевых труб, мчался последний оплот Иосифа – конные арсии, которых арабы называли «знамя пророка», а хазары – «солнце кагана».
Сам богоносный каган, на смиренном белом коне, выехал из дворца, направившись воодушевлять воителей. Все, кто встречались на его пути: ремесленники, торговцы, беки, падали ниц, уткнув носы в землю.
Кортеж, миновав городские ворота, двинулся к хазарскому стану.
– Каган с нами! – арсии беспощадной лавиной врубились в пеший строй русичей, и всё закипело и закружилось.
Клубы поднятой пыли скрыли от Святослава картину боя.
– Ну, что ж, пора и нам косточки размять, как мозгуешь меченоша? – обратился он к Доброславу.
– Давно пора, княже, – обрадовался отрок. – Вон и волхвы со своими амулетами и дуделками к воинам двинулись.
– Ну, так подай щит, а сам меня держись. Вы тоже, – обернулся к Бажену с Клёном, и направил коня в сторону русской конницы воеводы Люта.
– Русичи, бой ждёт вас и победа, – поднял над головой меч Святослав.
Усталые от жары и жажды конные ратники взбодрились и ринулись в бой за своим князем. Монотонный гулкий топот тысяч копыт, ржание лошадей, завывание арсиев, выкрики русичей: «Слава Перуну», лязг сабель и мечей, и вот две лавины сшиблись, раздались звонкие удары копий в щиты и кольчуги, всё смешалось, наземь валились выбитые из сёдел русичи и хазары.
– Пер-р-ун! – выкрикнул Святослав и его меч, высекая искры, столкнулся с саблей арсия, а белый конь, поднявшись на дыбы, ударил копытами в синий щит и выбитый из седла хазарский конник свалился на степную траву, и тут же был затоптан конскими копытами в круговерти сечи.
Меч Святослава окрасился кровью, когда, пробив кольчугу, вошёл в грудь вопящего арсия: «Где же конница печенегов? – рубился с хазарами князь, – пора бы ударить на арсиев».
Печенежская конница под водительством хана Кури, огибая сражающихся русичей и хазар, рубя попадающихся на своём пути арсиев, намеревалась ударить по врагу с тыла, но, постепенно замедляя бег коней, печенеги останавливались в растерянности – в стрелище от них, спокойно стояла разнаряженная свита и каган, над которым, оберегая от солнца, держал цветастый зонт управитель дворца.
– Божественный каган, – впервые в жизни растерялся хан, с силой натянув узду и остановив коня.
Некоторые его воины стекали с сёдел и ложились, уткнувшись лбами в землю.
Торжествуя – с нами божественная сила кагана, арсии воодушевились, и стали теснить русичей, белые хазары строились, готовясь к повторной атаке, пешие хазарские воины из «ночи потрясений», словно проснувшись и опомнившись, яростно заработали мечами, разя гридей.
Вперёд, сквозь тесные ряды дружины, пробился волхв бога Велеса, что умел безбоязненно ходить по раскалённым углям костра, и, держа перед собой амулеты, отважно пошёл на врага, за ним бросился Велерад и остатки его сотни. Бой закипел с новой силой. Кривая сабля, сверкнув, разрубила шею волхва и он, роняя амулеты, упал на примятую траву. Дружинники растерялись, Велерад решительно бросился на помощь ведуну и схватился с тремя вражескими воинами.
Волхва, прикрывая щитами, окружили гриди, и бородатый варяг Молчун, из сотни Свенельда, что билась сегодня пешей, как пушинку подняв ведуна, понёс мимо расступающихся дружинников в безопасное место.
Горан и Богучар следом несли павшего на поле брани сотника Велерада.
А вокруг кипел бой, и удача переходила на сторону хазар.
«Да где же этот треклятый хан Куря со своими печенегами?» – изнемогая от жары и усталости, отбивался от воинов «солнца кагана» Святослав.
Божественный каган, полюбовавшись павшими ниц печенегами, продолжил шествие, направившись в их сторону, но выпущенная кем-то шальная стрела сразила держащего зонт управителя дворца. Каган склонился над ним и затем недоумённо поднял голову.
– Это не каган! – взвыл вельможа из свиты. – Где настоящий каган?
– Подменили! Кагана подменили, – поднимались с пожухлой травы и тёплой земли печенеги, а тот, кого считали каганом, задрав полы бухарского халата, во все лопатки стал удирать в сторону города, но пущенный пришедшими в себя печенегами рой стрел, пригвоздил его и половину потрясённой свиты к земле.
«Мразь, подлая мразь!» – в сопровождении сотни конных арсиев, минуя распахнутые городские ворота, влетел в Итиль царь Иосиф, направив коня в сторону дворца кагана.
Но «солнцеликого» там не нашёл.
«Бежал, бежал, собака. Жалкий пёс из рода Ашинов, – пинал трон, в сердцах сорвав висевший над ним балдахин. – А я ползал на животе перед этой мерзостью. Следовало раньше его придушить, – бушевал Иосиф. Несколько арсиев невозмутимо стояли рядом, ожидая команды – кого рубить. – Ну что ж, – неожиданно для себя успокоился царь. – На побережье готовы к отплытию несколько загруженных сундуками с золотом и драгоценностями судов, что должны уйти в Персию, куда дальновидно, заранее отправил любимую жену, детей и многие ценности, не веря в кагана и сегодняшнюю победу. И предчувствия не обманули. Только бы арсии задержали русичей, чтоб успел добраться до кораблей. В Персии стану богатым купцом. Сотня арсиев будет охранять меня, а придёт время, вновь вернусь в Итиль. Если не я, так мои сыновья. Первым делом прикажу соглядатаям найти бывшего кагана, думаю, он направился в милую его сердцу Палестину, и придушить там, как шелудивого пса».
В хазарском войске произошёл надлом – слух о предательстве кагана быстро распространился среди конников и пешцев. В их стане безысходно ревели трубы. Опустив сабли, они бросились на зов труб, став не воинами, а толпой.
Русичи были в недоумении и даже не преследовали улепётывающего противника: «Может, бог Велес отомстил за смерть своего волхва, поворотив врагов вспять?»
Хан Куря нашёл забрызганного кровью Святослава сидящим на туше убитого коня. Его меч торчал в земле с правой стороны от руки, чтоб в случае опасности можно было легко им воспользоваться. Рядом, на истоптанной и тёмной от крови траве лежали бездыханные тела русичей и арсиев.
– Прости, князь, – преклонил перед Святославом колени хан. – Хазарский шайтан затмил разум мой, потому и промедлил с помощью, – склонил он повинную голову.
– Тяжко нам пришлось, и много моих гридей погибло, – вздохнул Святослав. – Не пойму, что случилось с хазарскими воинами? Почему побежали?
– Потому что их предали. Каган бросил их и скрылся, посадив на своё место безропотного слугу.
– Нет ничего страшнее предательства, – устало вымолвил князь.
– На том свете предателей ждут муки вечные, – с уверенностью произнёс хан.
Вечером, на закате солнца, волхвы с помощниками проводили обряд погребения. На берегу пылали костры, в огне которых сжигали усопших воинов.
– Дым столбом к небу поднимается, – грустно вещал волхв Богомил, – и души воинов павших последовали за солнцем в загробный мир. Бог Сварог проводит их туда.
Волхва бога Велеса и сотника Велерада поместили в небольших лодьях, наполненных древками хазарских копий и сеном, чтоб пламя было высоким и ярким.
Жрецу бога Велеса положили в лодку амулеты, а сотнику – поминальную пищу, и гридень Молчун, тайно от волхвов, спрятал под сено бурдюк с вином – сухая ложка рот дерёт.
Лодьи развернули кормой к закату и волхвы – Валдай с Богомилом, подожгли факелами сено. Вспыхнуло пламя, и гриди оттолкнули лодьи от берега.
– Души братьев наших поплывут по воде в Сваргу Синюю, в Ирий, что создал бог Сварог, и жить станут в прекрасном саду, где растут невиданные на земле деревья, и самое прекрасное из древес – Мировое дерево, подле которого и поселятся души павших воинов, среди цветов и красочных, поющих на разные голоса птиц, – громко, вслед уплывающим горящим лодьям, проповедовал волхв Семаргл. – И встретят их там ушедшие ранее родичи. Не надо плакать и грустить по воинам, братие. Мы здесь в гостях, а они уже – Дома.
Наступили сумерки, и после обряда погребения Святослав решил дать ратникам отдохнуть – Итиль подождёт.
К тому же хазары, скорее всего пешцы «вечера потрясений», обоз которых достался русичам, погрузили туда огромное количество бурдюков с вином, чтоб отметить вечером победу над урусами.
Однако получилось всё наоборот.
– С понятием народ, хотя и копчёные, – хапнув себе два бурдюка с вином и прилично отведав напитка, сидя у костра в цветастом бухарском халате, рассуждал бывший дворовый холоп Тишка.
– Ты вон ступай за печенежскими конями убирай, – ржанул Бобёр, выставив на обозрение два крупных зуба. – Всё поле загажено, а он тут расселся, лентяй, и вино лакает.
– А вот это ты видал? – указал гридню на торчащие в большом красном щите стрелы. – Посчитай, если умеешь, сколь разов князюшку от смерти спа-а-а-с, – залился пьяными слезами Тишка. – И Велерада жалко.
– Помянем товарища и брата нашего, – поднялись сидящие у костра дружинники, молча выпив из хазарских серебряных кубков, что нашли в богатом обозе.
– Печенеги захваченных лошадей делят, – когда вновь расположились у костра, промолвил Чиж. – Видел намедни, как два копчёных, бившиеся до этого бок о бок, плюют друг в друга, непотребными словами обзываются, ибо конягу поделить не могут.
– Тишка, дай один бурдюк с вином, – прикололся над бывшим холопом гридень Горан.
– Ступай девок хазарских щупать, – пододвинул поближе бурдюк Тишка.
– Одно другому не помеха, – хохотнул гридень. – Эй, артельщики, идите к нам, – узрел мотающихся из стороны в сторону скоморохов. – Кажись, даже мишку своего напоили.
– Бова, бороться иди. Мохнатая рожа нынче тоже чуток заложил за ухо, – развеселился Чиж.
– Гляди, птичка, дочирикаешься у меня, – беззлобно бурчал дружинник. – Наборолся сегодня уже до отвала.
Итиль, как спелое яблоко, пал в руки Святослава.
Город сдался без боя.
– Биться с нами некому, – заняв дворец кагана, Святослав собрал в бывшем тронном зале Совет из воевод и старших гридей.
– Хазарская конница – беки-шмеки, удрали в свои кочевья, – высказался сын воеводы Свенельда, Лют, – а хазарское ополчение, побросав оружие – печенеги, вон, собирают, хозяйственный народ, разошлись по домам, узнав, что каган и царь Иосиф предали их.
– Княже, вели отдать город на поток, – просительно произнёс боярин Добровит. – А то поизносились пешцы.
– Гм. Поизносились, говоришь? – промолвил Святослав. – А это ничего, ежели пешцы русскую одёжу на бухарские халаты сменят? – развеселил воевод и гридей, улыбнувшись сам.
– А следом и киевляне тюрбаны с халатами напялят, когда рухлядь всякую привезём, – загоготал Горан.
–Добычу ты привезёшь, – к удивлению всех, включая князя, высказался Молчун. – Девок хазарских навезёшь… Одна вон, с лошадиным крупом…
– Так, ладно, – хлопнул ладонью по подлокотнику трона князь. – Отдаю город на поток. Но жителей не убивать…
– Правильно! Продадим полоняников цареградским купцам, – чего-то стал высчитывать Добровит. – И пойдёмте казну кагановскую глядеть, – чуть не пустил слюни умиления боярин. – Скорее бы всё это в Киев увезти.
– Да подождёт твоя Куявия, – неожиданно для всех вспылил Святослав. – Со взятием Итиля война с хазарами не закончена, – подошёл и глянул на город в окно. – Через седмицу пойдём на полдень, к морю, – сжал пальцы в кулак. – Ну что рты раскрыли? – обернулся к боярам с гридями. – Зверюгу хазарскую добивать надо. А то воспрянет, и на Русь пойдёт.
Хотя такое решение князя большинству было не по душе, но возразить никто не посмел, зная, что в гневе Святослав может быть необуздан.
– А теперь, братья, пойдёмте в сокровищницу кагана, – подсластил ложкой мёда огромную бочку с дёгтем. – Бывший казначей, как мне доложили, уже там. Успокоите своё недовольство видом серебра и злата. Печенегам тоже следует долю выделить, – друг за другом направились по переходам и галереям дворца, под водительством бывшего слуги кагана в жёлтом халате с красочными птицами и синих башмаках с загнутыми носами.
– Ну, чисто киевлянин после нашего приезда с добычей домой, – глядя на слугу, хохотнул Свенельд, спускаясь вместе со всеми по гранитным ступеням в подвал, с расставленными светильниками на выступах стены.
Спустившись, ахнули, узрев десятки пыльных сундуков, наполненных серебром и златом.
– Половину отдадим хану Куре, – подпортил настроение свите Святослав, заглянув в раскрытый сундук. – Теперь будет, чем оплатить дружинникам ратный труд.
Ближе к вечеру, когда сошёл зной, в тенистом саду кагана, под сенью необхватного дуба, восседал на изукрашенном золотом и драгоценными каменьями троне князь Святослав. Перед ним выстроились в ряд отличившиеся в боях воины.
По сторонам от князя стояли воеводы: Свенельд, его сын Лют и Добровит, перед которыми, на инкрустированных столах, высились горки наградных украшений из серебра и золота, кубков, кинжалов и других вещей и предметов.
Первым получил нашейную серебряную гривну Возгарь.
– Назначаю тебя сотником, вместо ушедшего в Ирий славного Велерада, – поднялся Святослав. – И помимо нашейной гривны прими от меня кинжал, – протянул наградное оружие воину.
Вытянув из ножен клинок, Возгарь поднёс его к губам и произнёс, с трудом сдерживая предательски набежавшие, и не свойственные мужу слёзы.
– Княже, – задержал дыхание, подбирая нужные слова, – жизни за тебя не пожалею, – склонил голову перед Святославом.
Следом получил серебряный кубок с рубинами гридень Молчун.
Его приятель и побратим Горан удостоился золотой чары.
Богучар принял от князя саблю, с выгравированной на лезвии какой тарабарщиной на арабском языке, но зато в богато украшенных ножнах.
Бова, Бобёр и Чиж получили по золотой ромейской монете, которую боярин Добровит назвал «солидом».
