Вот кто они такие.
А те, кого мы увидели… Они возились в грязи, полураздетые. Без всякого оружия боролись. Несколько растрепанных пресветлых парней лет пятнадцати на вид – и их свет я распознала только потому, что очень чувствительная ведьма. Ничего у них не было от инквизиторов… Как и у тех, кто стоял кругом. Как и у того…
…я сглотнула…
…кого почти половину оборота назад я спасала. В сарае на постоялом дворе. Хмурого, кучерявого, в темных одеждах и даже не пытающегося разнять своих воспитанников. Он просто стоял и смотрел, и так оценивающе.
Триединая, только не это!
Тот пьяный мужик, которого я перевязала, который меня целовал, он же не может быть здесь за главного?!
Может. Потому что несколькими гортанными криками он остановил драку – или это была тренировка?! и что лучше?! – и приказал всем расходиться по своим делам. И так это сделал… в общем, даже мне захотелось разойтись. Дел-то у меня невпроворот…
Мы с Аникой шагнули назад синхронно. В надежде, что подозрительно живой, здоровый, агрессивный и самый неправильный инквизитор нас не заприметит. И мы успеем убраться отсюда вместе со Шреясом.
Не успели.
Темноволосый подобрал что-то из грязи, недобро усмехнулся и вдруг посмотрел на нас с дочкой тяжелым ничего не выражающим взглядом.
Не узнал.
Это же хорошо? Или плохо? Может пусть бы лучше вспомнил, что мы обе, по сути, спасли его жизнь… и это улучшило бы его настроение и отношение?
Триединая, куда нас Совет засунул вообще?!
– Ведьма, – голос его был под стать обстановке. Холодный, грубый, каждое слово – как каменной плитой придавливает. – Еще и с ребенком. Думал этот день не может стать хуже.
Смешки не разошедшихся учеников вынудили меня стиснуть зубы и вздернуть подбородок.
Внутри вскипела темная кровь.
Да как он смеет! Все они!
Да, ведьма! И пора бы проявить ко мне побольше уважения!
– Ваш дом крайний у той рощи, – небрежно кивнул в сторону инквизитор, даже не соизволив представиться. А ведь кучу сил у меня высосал! И целовал! – Конечно, если вы не боитесь оставаться здесь.
Последнее прозвучало с таким не-тонким намеком, что я посмотрела на кучерявого внимательней.
Если он всем здесь заведует и знал о нашем появлении, то не мог не знать о заключенном мной договоре. Где темной по светлому было расписано, что, в случае если я сама откажусь от работы сразу, мне полагается выплатить довольно существенный штраф. А если задержусь хотя бы на три оборота – вот тогда я не знала, что значат эти строки, но теперь поняла! – то существенное вознаграждение.
Потому я фыркнула и решительно отправилась в сторону указанного места.
Вот только решительности с каждым шагом становилось все меньше… Потому что то, что было названо “домом” на него не было похоже. Даже в Индауре мы жили в лучших условиях!
Я подавила стон, провалившись чуть не по колено в лужу с ледяной жижей у порога и на мгновение прикрыла глаза.
Когда меня отправили на окраину королевства в эту академию для особо “одаренных” пресветлых, я ведь даже обрадовалась.
В моем понимании это выглядело так:
– роскошные особняки в окружении садов – инквизиторы любят показуху;
– обученные манерам пресветлые, радующиеся, что хоть одна ведьма согласилась поехать в такую глушь;
– возможность получить передышку в нашей с дочкой непростой жизни
Но уж точно я не ожидала острых скал, разбросанных среди леса лачуг и толпу неопрятных дикарей, с воплями мутузивших друг друга на земляной поляне.
Вот за что мне это, а? Особенно старший инквизитор, будто сам вышедший из Запределья?
– Ладно, хуже уже не будет, – я осторожно толкнула скрипучую дверь. Та неохотно поддалась… а потом с грохотом упала, не удержавшись на перепиленных кем-то петлях.
В чахлых кустах неподалеку раздались гнусные смешки.
– Им – будет, – пообещала Аника и сжала маленькие кулачки.
Не говори "проблема", говори "задача"
– А я говорил тебе, – Ворон, довольный своей правотой, сидел на почерневшей перекладине под потолком и буравил нас своими глазками-бусинками. Я его не призывала. Сам проявился впервые за долгое время. Явно чтобы упиваться происходящим.
Я говорила, что у нас схожие характеры?
Ошиблась. У моей нечисти стократ хуже!
– Я уже разведал все, полетал, послушал, – не унималась наглая птица, – Его зовут Киану Бхавин, главу этого… тьфу и учебным заведением не назовешь. Вот если бы Аника не лазала где ни попадя, а ты оставила его в покое тогда, Запределье сделало бы свое дело всем на радость. А без главы в этой дыре всех бы распустили. И у нас бы не было столько проблем.
– Во-первых, – сообщила ему ядовито, – у тебя проблем и нет, судя по тому, сколько у тебя времени на разговоры. Во-вторых, у ведьм тоже не бывает проблем. У них задачи.
– Мама, тогда у нас задача с полом, – мрачно сообщила мне дочка.
Я вздохнула и постаралась усмирить свой гнев на мироздание.
"Задачи" были буквально со всем. И одной силой здесь не поможешь – разве что снести все до основания.
Прогнившие доски пола – удивительно, что тот не земляной! Ничем не прикрытые окна – стекол в эту глушь не завезли, наверное – колченогая мебель, печка, труба которой, сделанная из незнакомого мне металла, погнулась и забилась… Это уже не говоря про грязь, почти полное отсутствие утвари и каких-либо предметов обихода!
Убраться-то мы попытались, да и в петли дома я вплела достаточно заклинаний, чтобы та закрывалась без скрипа, и любой, кто снова подступился к ним с ножом, очень пожалел об этом. Но этого было мало!
Я уже побывала у заведующего здесь хозяйством Чирага Мишти, который совсем не оправдывал свое имя “милый”, с требованием поменять нам дом. И получила ответ, что это единственное свободное помещение.
– Хотя вы, конечно, можете жить со мной, – сообщил мне этот недоинквизитор. И прошелся масляным взглядом.
Я потребовала материалов для починки, обогрева и постельного белья с покрывалами – но принесли лишь ветхие тряпки, несколько несуразных деревяшек и сырого угля, которым если топить, то рискуешь задохнуться только от ветхого дыма.
Попыталась узнать, где здесь столовая и кухня, чтобы мы с Аникой могли полноценно пообедать – скорее уже поужинать – но получила лишь заверения, что никто тут никого во второй половине дня не обихаживает. Все сами себе готовят. “Это входит в обучение”.
И мне выдадут продукты и котелок, теперь-то еды вдоволь.
И то, и другое я взяла, конечно.
А потом вернулась в убогую лачугу и задумалась.
То, что здесь творилось, не могло быть случайным. Ведьмочек – то есть нас – пытались выжить. Уж не знаю по каким причинам. Может они были ведьмоненавистниками, что не редкость – не могла десятилетиями длящаяся “болезнь” пройти бесследно. Может прятали что, или женщины здесь были не у дел, как в некоторых общинах… Не зря же ни одна преподавательница здесь не прижилась?
– А может все дело в том, что главный инквизитор ненормален и заразил этой ненормальностью всех вокруг? – каркнул за моим плечом Ворон.
– Не подслушивай, – буркнула.
– Ты слишком громко думаешь, – хмыкнул… то есть каркнул.
– Знаешь, иногда у меня ощущение возникает, что не ты здесь подчиненная нечисть, а я, – нахмурилась.
– Это не ощущение. Кха-ха-ха…
– Развею, – прошипела скорее по привычке, чем зло.
– Сначала жизнь свою наладь. Смотри, наша девочка совсем выдохлась…
Мы оба посмотрели в угол, где пристроилась Аника.
Малышка старательно мне помогала все это время, но сейчас совсем сникла.
Так не пойдет!
Я достала из заговоренного кожаного футляра рулоном свернутый договор с Советом и принялась медленно и вдумчиво перечитывать его. Хотя полагала, что помню почти каждый пункт.
Но вдруг…
– Отлично, – прищурилась, вглядываясь в строчки. – Аника, вставай. Я сейчас принесу воду из ручья, мы умоемся, переоденемся и навестим нашего главу… где бы он ни прятался.
– А что надевать, мамочка?
– Самое-самое красивое платье, – сообщила я ведьмочке, чувствуя, как по лицу у меня растекается недобрая улыбка. – И пусть им всем будет ведьмочка!
Значит, война!
Бхавин
Под кожей расползалась боль.
Закручивалась черными вихрями, так и норовя утащить в Запределье. Сначала тихая, вкрадчивая, как первые капли дождя. Сильнее. А дальше уже ничего не видно в полном мраке, под завесой ливня, в громовых раскатах и шипении смертоносных молний…
И хочется орать и кидаться чем-нибудь острым в кого-нибудь виноватого. И целителей хочется. Или забыться. Но все нельзя.
Во-первых, если глава академии будет орать и кидаться, как истеричка, то что уж про всех остальных говорить? Во-вторых, целителям про него знать нельзя. Да и вообще, настоящий инквизитор попадает к целителям только тогда, когда обломок меча в его спине мешает ему спать. В-третьих…
Забывать он тоже не имеет права.
Так что остается в такие моменты только прятаться. Ненавидя бессмысленность, но неизбежность происходящего. И тот факт, что единственное доступное "спасение" в такой ситуации – это запереться в самой дальней комнате без окон и взять в зубы тряпку, чтобы вопли слышны не были. И отдаться этой боли до конца. Упасть целиком в бурное море, смиренно дожидаясь, когда оно уже наиграется и вышвырнет его на берег. Слабого и опустошенного утопленника.
Утопленником Киану Бхавин себе категорически не нравился.
Сегодня все проходило особенно тяжело. Наверное потому, что Запределье еще совсем близко, буквально в крови. Но если уж он пережил очередной поход за тварями, переживет и сегодняшний день. А потом на пол оборота – а то и на целый – будет избавлен от этих страданий…
Инквизитор выполз из своей каморки в большую переднюю комнату, которая ему заменяла и гостиную, и кабинет, и библиотеку. Пережитое не отпускало его – тело гудело, рубашка промокла от пота, а по конечностям пробегала дрожь.
Пошатываясь, мужчина дошел до бочонка с вином и налил сразу целый кубок. И залпом выпил. Он терпеть не мог этого состояния! Но терпел. И боль постепенно затихала и сворачивалась змеиным клубком где-то в глубине.
Только недавно заработанные раны еще саднили.
Киану очень хорошо помнил, как их получил. Но ни Света не помнил, кто его выходил.
Только то, что едва выкарабкался из переделки с тварями, влил в себя крепкую настойку, чтобы хоть как-то остановить распространение отравы, и поскакал в поисках укрытия или помощи…
И провал.
А спустя двое суток он очнулся на незнакомом постоялом дворе, с уже вылеченными порезами от когтей. И хозяева этого двора не смогли толком ответить ни на один вопрос.
Пресветлый устало потер лицо и собрался сменить промокшую от пота рубашку, но почувствовал… Тьму-у. В прямом смысле. Вот кого он еще терпеть не мог! Ведьм. Которые всегда были не вовремя. И новый, совершенно идиотский закон. Устанавливающий, что каждое заведение, в котором обучались пресветлые, перешедшие порог детства, должно быть отравлено присутствием темных.
Его академию это бедствие пока обходило стороной. Очень уж далеко они расположились от столицы. Двое возможных преподавательниц просто не доехали, еще двое – убрались прочь в первый же оборот. Эти, как он полагал, исчезнут еще раньше.
Белобрысые, бледные, немощные на вид. Они совсем не подходили для этого места. И это место не подходило им. Видимо, пришли сообщить ему об этом.
Инквизитор быстро натянул на себя камзол, заправил все еще влажную рубашку, закрепил перевязь с мечом. Комнату осмотрел – нет ли следов его слабости.
Тут же раздался довольно уверенный стук. И вот вроде бы голова у него не болела больше, но от этого стука что-то внутри сотряслось. Он открыл дверь рывком и уставился на двух ведьм на собственном пороге. Те – на него.
Дожились…
Светлые волосы стянуты в причудливые косы, на бледных лицах – румянец от холода. И смотрят решительно. И молчат.
Какое-то время они так еще постояли. Никто первым не заговаривал. И явно же ведьмы молчат не потому, что слово сказать боятся – из принципа. Только инквизиторские принципы еще принципиальнее!
– Мама, – хрустальными льдинками вдруг звякнул голосок. Маленькая ведьма обращалась к той, что побольше, но продолжала смотреть на него, не отрываясь. На инквизитора. И он был готов искру отдать, что на простодушном якобы личике мелькнула в этот момент насмешка, – Я думала гостеприимство – оно и у пресветлых гостеприимство. А здесь принято оставлять ведьмочек замерзать на пороге?
– Это не самое худшее, что инквизиторы с ведьмами делали, – если бы старшая белобрысая – Эва Танья, он помнил имя из письма! – не отреагировала столь быстро и с совершенно безмятежным лицом, они бы точно услышали, как скрипнули его зубы.
“Приби-ить бы”, – проныло что-то внутренее, врожденное…
