Так что – рявкнула, и – окаменела, стиснув зубы, чтоб не застонать.
Он подумал-посмотрел. Молча выставил пепельницу с сигаретами.
Взял себе, посидел-подождал, пока я зашевелюсь.
Вязко, натужно потянулась к пачке. Взяла.
Дал огоньку. Метнула на него стыдливый взгляд – понял ли.
Увидев спокойное лицо, поняла, что – всё понял, но делает вид, что нет, чтобы мне можно было сохранить лицо.
Мрачно пыхнула дымком.
Он – сказал:
«Сквозит у тебя какая-то неуверенность в том, что тебя воспримут. И сообщения кидаешь со всей дури. Попробуй принять вот какую точку… бытия и зрения окрест:
Всё вокруг – твоя свита. Они постоянно держат на тебе чуть-чуть внимания, чтобы поймать и исполнить. Вот, как я, например, в роли твоего лечащего доктора и хозяйки квартиры, занимаемой дорогим гостем».
Ну, вы поняли, откуда задумка песни «Подкроватия».
А тогда мне – поплохело. Мелькнуло, не успев толком сформулироваться, безумие… ощущение полной безнаказанности за любую херь, которую по любому намёку кидаются выполнять окружающие. И огромный ком этой хери – тоже мелькнул на доли секунды. Где на поверхности мелькнула вишенкой на торте картинка, что хозяйка гостиницы – вылизывает после туалета.
А потом оно всё сразу сменилось ощущением полной пустоты и нежелания жить. В смысле – общаться и кого-либо видеть.
Я потупила пару секунд. Потом через силу медленно – затянулась, выдохнула струю дыма и прошептала:
«Не могу».
Он удивился:
«Ну – как это? Зверушек в лесу – можешь, а человечков в городе – нет?»
Мелькнуло то самое, с волками. Потом – как в деревне собаки подходили пообщаться. А в лесу иногда – лисы, рыси, которых чуяла метров за двести.
Потом жахнуло яростью, что он копается у меня в памяти, как у себя. Безумной яростью.
Которая подбросила на ноги и очень тихо, холодно, отмороженно отчеканила:
«Пшёл вон из моих мозгов»
И повела тело на выход.
В дверях кухни в спину влетело:
«Ну вот, а говоришь – не могу… ЗАМРИ!»
Замри – это когда я от «говоришь не могу» – встала в дверях и мелькнуло, как дед на рукопашке состояние боя вытаскивал.
А потом было начала понимать, что эта скотина со мной делает, и из ярости я почти вывалилась. Но не успела вывалиться от «замри».
Он сказал:
«Не вываливайся из этого состояния»
Повернулась. Подмаршировала к столу. Прорычала тихо, в пространство над столом, чтобы не сдерживаться:
«А потрошить человечков, как зверушек – тоже можно?»
Он хмыкнул, сказал… почтительно, как мажодорм:
«Ваше высочество, запасы дикого скота в наших темницах исчерпались. Но если изволите, в несколько часов могу наловить на улице. Будут ли пожелания по возрасту, полу, виду?»
Меня накрыло пониманием, что он не совсем шутит. То есть я – могу. Попросить… повелеть наловить мне пяток юношей и сделать с ними всё. А он потом утилизирует остатки.
Если бы не опыт… добычи мяса в лесах – я бы блеванула прямо на стол. А так мне просто было жутко. От ощущения, что я – на ребре. На режущей кромке меча. И я или приму эту игру… эту роль в игре в жизнь. Или мне останется бытие той, которую ловят.
И я – не знала, куда идти. Потому что смерть была и там и там. Только в одном случае…
Что-то… наверное, изъятая из глубин, тщательно скрываемая, чтобы не сломали, гордость, сказала… приказала мной:
«Сегодня мы заняты. Однако, потрудитесь восполнить запасы».
Он – встал, и склонился в поклоне.
Кивнула.
И вот с этим кивком всё это стало мной.
До меня дошли прочитанные речи Ангела. До меня дошло, что… мерзких человечков, которых не много, но от которых мне было очень хреново на улицах и в транспорте, на самом деле можно ловить и потрошить. Мне. Потому что я – в Империи. И – княгиня.
И я могу не делать это сама. Потому что у меня может быть свита. Которая сделает это за меня и для меня. И которая, как наши собаки, будет грустить, если хозяева ничего не приказывают.
А потом мелькнуло ощущение, как я – в деревне, чую всех собак и они меня. И – мгновение, когда они собираются взорваться лаем на пришлую… волчицу. И я успеваю стать человеком и спокойно сказать: молчать, вы меня устраиваете там, с кем вы есть, не буду я вас в лес сманивать.
И от этого ощущения жахнуло ощущением, что мне не надо никого сманивать в свою свиту. У меня в свите, там, где мне нужно, и так вся Империя. А я – могу быть у неё. У них всех. На своём месте, с которого никто не будет выгонять, если моё.
Не выдержала. Из тела – выдернуло стержень, и я сложилась на пол. На колени сгорбившись.
Он – сел рядом. Плюхнулся на попу, скрестив ноги. И задал вопрос. Который до сознания просачивался медленно:
«У тебя дома есть земляничное варенье?»
Вытащило удивлением. И раздражением.
Сказала, холодно:
«Зачем спрашиваешь, если знаешь?»
Он, спокойно, но как-то без шутки, но весело:
«Я не знаю. Я – догадываюсь. А много или всего пара банок?»
Я, ну или тогда ещё пока не совсем я, почти не задумываясь, естественно, ответила:
«Во всей деревне, полагаю, наберётся не менее пары десятков вёдер. Я не считаю, кто сколько набрал и наварил»
Он хмыкнул, сказал:
«Очень хорошо. До идеально – смысл второй фразы вполне передан «полагаю» и обобщением «пары десятков»».
Я – замерла от мысли, что, наверное, мне можно… просто не общаться с теми, с кем приходиться общаться не так, как я хочу. Можно не ломать себя, не паясничать так, как заходит в них.
А потом – пронзило ощущением, осознанием, что с ним мне… я с ним просто общаюсь. Что это – третий человек в мире, с которым я за последние три года общаюсь голосом. Причём второго я убила.
Окатило, пропитало… разными эмоциями.
Почти сразу – с собачьей тоской и грустью, что кто – я, и кто – он. Ну, точней, какая – я, и какой – он.
А он сказал, снова – как каплями дождя по броне:
«С-с-сегодня…»
У меня вообще, цепануло, что как-то затянуто вот это «с». Но – не обратила. Услышала только:
«Сегодня, ты работаешь под другим именем. Многие редакторы, как и писатели – работают под якобы псевдонимом. Хотя – просто отказываются от фамилии рода и клички, данной родителями. И работают под своим истинным именем. В отличие от актёров, которые берут какой-то звучный псевдоним в рекламных целях. Типа «мыр-мыр», «Мырлин Мырло».
Потому предлагаю тебе: во-первых, под фамилией рода. То есть Мацумото. Тут хочу отметить, что вообще-то даже юридически, хотя не оформлялось… Отец – не тот, кто заделал, а тот, кто поддерживал и воспитывал. То есть ты одному пожилому самураю – приёмная дочь с полным правом на фамилию. А то, что он тебе дед – это детали. Несколько неудобно его не спросить, но догадываюсь, что он будет не против».
Чуть улыбнуло от «догадываюсь, что не против». Типа он не знает про «извини, я не обучен воспитывать девочек, и могу обещать только то, что воспитаю из тебя Мацумото».
Помедлила. Сказала по-японски:
«Я – Мацумото».
Помедлил. Откликнулся:
«Хай, Мацумото-сама».
Меня начало потихонечку распирать от смеха. И от смущения, что «Мацумото-сама» – это мне. И от того, что это не серьёзно как-то, хотя не понарошку. И от его гайдзинской неуклюжести с попыткой соответствовать. И от ощущения правильности тоже начало распирать на радостный смех.
Фамилия в свидетельстве о рождении меня бесила. Когда подавала на паспорт – хотела поменять на Мацумото. Дед запретил, объяснив, почему. Во всех деталях включая японские интриги с пятнадцатого века по 1944-й, из-за чего у нас – мизерные, конечно, но не исчезающее малые шансы поймать сюрикен от пятёрки нанятых по наши головы шиноби. Именно сюрикен, а не кунай. Из-за чего он, в том числе, после лагеря военнопленных пропал без вести, а не вернулся.
Ну и в распиравшем меня смехе – была нотка истерики, что теперь придут они за мной, ниндзя с сюрикенами. То есть вся та хрень – придёт.
А он – продолжил:
«Касательно личного имени, я предлагаю международный обработанный вариант. Айрин. Рина или Айри или Айра – разговорное русское сокращение»
Замолк. Я – зависла. С нарастающим внутренним хохотом пытаясь не завозмущатся вслух, откуда он взял «Айри» с «Айрой», если дома я уже второй десяток лет как «Рина».
Буркнула, чтоб не заржать:
«Меня второй десяток как Рина зовут».
Он помолчал и включил… ну, я потом узнала, что это называется «административно-боевой режим с посекундной тарификацией рабочего времени»
То есть он стал очень быстрым и бодрым. И меня взбодрило ощущением, что я – в схватке, на татами.
А он – скомандовал:
«Тогда, Айрин Мацумото, вставай и побежали работать. Минута до выхода»
И – убежал одеваться.
Следующие часы эмоций почти не было. На них, как в драке, не хватало внимания.
Я потратила секунду испугаться, что я не знаю, что делать. И ещё секунду – со стыдом усомниться, что справлюсь. Потом решила, что Айрин Мацумото может довериться ему позаботиться о ней. Если сама не будет его подводить.
Вскочила, рванула было в комнату. И – замерла в непонимании, зачем. Потому что одежды у меня никакой другой не было. Потом – сообразила, что он имел в виду. И рванула в туалет.
Через почти минуту стояли в прихожей. Я, закончив завязывать шнурки, потянулась к «пилоту». Он махнул рукой «оставь» и махнул, уже в движении к двери, «за мной».
Удивилась. Успела вздрогнуть от предвкушения холода и понадеяться, что мы – пробежимся, и это не далеко.
Почти всё угадала.
Вышли. Спустились по лестнице. Не выходя, завернули в дверь в подвал.
Прошли почему-то аж два пролёта в темноту.
Он шепнул «стоп», и я не стукнулась в ему в спину.
В темноте клацнул кодовый числовой замок.
По команде «ход» аккуратно перешагнула порог двери, встала. Он – очень громко захлопнул дверь за спиной, обогнал.
Спустились ещё на два пролёта. Он – выстучал по двери ритм. Дверь – распахнулась, и я увидела небольшой тоннель с лампочками.
