– Всё ещё думаешь, чем себя занять? – Хитер поставила передо мной стаканчик с моё любимой жижей из автомата. Договариваться с этой железкой получалось у всех, кроме меня.
Я кивнул.
– А на экране всё то же кино, – улыбнулась Хитер. – Ник, брось ты это. Тут даже полиция разобраться не может, а у них возможностей куда больше. Куча других событий жаждут твоего острого пера.
Я многозначительно посмотрел на Хитер, получил по затылку за мысли, которые она интерпретировала совершенно правильно, отпил кофе – сладкую дрянь, создающую иллюзию бодрости и пару лишних килограммов при частом употреблении, и с кислым видом глянул на Хитер. В редакции уже почти никого не было, из-за двери соседнего кабинета, на тёмные полы лилась неяркая полоса света – скорее всего, остался кто-то из дежурных журналистов, но и тот мирно похрапывал на клавиатуре. Я терпеть не мог раскисать при посторонних. Хитер – это другое.
– Да брось, Никки.
Утешать – не её конёк.
– Я…
Что я хотел ей сказать? Что зашёл в тупик? Что ошибся и всё происходящее не имеет никакой связи?
– Я просто думаю, что я пропустил.
– И поэтому просматриваешь это видео уже в двухсотый раз.
Я снова взглянул на экран, где замер стоп-кадр того видео, что я записал в квартире Мейвена. Всё тот же диван, на который я уже смотреть не мог, всё тот же исцарапанный пол, все те же окна.
– Может, вы были правы и парень просто схватил передоз, а девчонка не вынесла потери и покончила с собой? А старьевщик просто получил какой-то артефакт, который неожиданно рванул магией? Слишком много «просто», Хитер, понимаешь?
– Понимаю. Может, стоит подождать, пока это дело распутает полиция?
– Ты ведь понимаешь, что тогда это будет уже не совсем моё расследование? Они как обычно подгонят факты и выдадут только половину информации – сухую сводку: кто, что и где. А мне нужна история, которую уже не восстановишь, потому что виновники окажутся в тюрьме. Или мёртвыми.
Я хмуро посмотрел на экран. Интересно, мисс Грандж рассказывала следователям то же самое, что и мне или у меня был какой-то эксклюзивный материал?
Я прослушивал запись нашего разговора снова и снова. Мне не давала покоя мысль, что женщина, с которой я говорил, была не настоящей Селен. Её догоняла другая: настоящую мисс Грандж подменили трупом. Самоубийство – всего лишь имитация. В таком случае, зачем, где настоящая Селен, и кто эта мёртвая девушка?
Хитер вздохнула.
– В любом случае уже ночь. Поедем домой, а завтра подумаешь ещё.
Я тупо поводил мышкой, прокручивая картинку. Что ещё оставалось?
– Хорошо, – со страдальческим вздохом сдался я. – Ты иди, я скоро спущусь.
Хитер кивнула и ушла.
Я ещё раз просмотрел свой минутный ролик. Диван, стол, полы, окна, листовки. Диван, стол… Я приблизил кадр на каждый предмет по очереди. Если бы я догадался поближе снять бумаги, валявшиеся под столом… При таком приближении бумажки расплывались на пиксели, пытаться разглядеть в них что-то – гиблое дело. Белые листы, желтые листы, фиолетовые листы. В компьютере наверняка была какая-то информация, но спецслужбы уже выдрали все диски.
Я со злостью выключил компьютер и поплелся на выход из редакции.
Хитер уже пристроилась за рулём.
– Это моя машина, – буркнул я.
– Вот и располагайся с комфортом, – улыбнулась Хитер. Я могу её понять: она мечтала водить машину. Коллапс не прошёл бесследно – эффекты, магия и прочие аномалии вызвали у людей самые разные сбои в организме, их таскали многие поколения. От подозрения на одно из таких заболеваний относительно недавно избавилась Хитер. Ей разрешили водить машину, и не мог отказать моей детке в таком удовольствии. Тем более что мне с моей вернувшейся от усталости головной болью совсем не хотелось концентрироваться на дороге.
В окне мелькали огни рекламных вывесок, бессчётных фонарей, окон. Ночной Уэйстбридж мне напоминал парк аттракционов: всё мелькает, шумит не меньше, чем днём, на главной площади развлекаются уличные музыканты, бурлит жизнь в южной стороне, в Оранжевом квартале – месте, где можно купить абсолютно всё, попробовать самую необычную еду (в том числе из чего-то не очень легально пойманного за пределами Стены), в подвалах проводят запрещённые турниры (например, робобои), словом, творится абсолютно хаотичный незаконный порядок.
– Дастин не…
– Прекрати.
– Что?
– Прекрати меня спрашивать о нём.
Я хотел сказать это грубо и резко – настолько меня вдруг взбесил её вопрос – но вышло устало и как-то умоляюще.
– Я просто хочу…
– Я понимаю, тебе было удобно. Но тебе не кажется, что ты перебарщиваешь с этими попытками заставить меня с ним помириться?
– Ник, я…
Хитер замерла на полуслове. Не знаю, что её удивило больше – мой тон или то, что я вообще начал об этом говорить.
– Я хочу, чтобы ты перестал грузиться по этому поводу, – сказала она спокойно.
Мы остановились на светофоре.
– А я хочу, чтобы от меня отстали, Хитер. Как ты не поймёшь, ему это не нужно, он уже всё решил. Как всегда, за других. А ты этими вопросами…
Даже если меня будут пытать, я не признаюсь, что внутри всё скручивает внутри от мысли: я потерял лучшего друга, принеся наши отношения в жертву совести. И любимой работе.
– Хочешь, я поговорю с ним?
– Нет, Хитер, не хочу, – я старался не смотреть на неё. – Это бесполезно. Ты просто не знаешь его так, как знаю его я. Если упрется, то проще еще один Коллапс устроить, чем переубедить Хоука и заставить поменять точку зрения. Для Дастина всегда существовал только Дастин. Я… Я могу его понять. После того, что он видел… После родителей. Но с тех пор с годами он становился только хуже. Я имею в виду вот эту его независимость и эгоизм. Ему никогда никто не был нужен.
– Если бы это было так, он бы не стал помогать тебе. Снова и снова. Себе в ущерб. Я могу ошибаться, но, кажется, эгоисты так не поступают. Другой вопрос: не стал ли ты слишком часто этим пользоваться?
Я взглянул на Хитер ошалевшим взглядом.
– Я?! Пользоваться?! Да ты… Ты сама…
От возмущения я забыл все слова, и тирада, которую я хотел ей выдать по поводу того, что все мои обращения к Дастину в основном исходили от неё, погасла не разгоревшись, вместе с запрещающим сигналом светофора.
– Ник, в последнее время вы общались только по работе. Понимаешь? Помнишь Элли?
– Твою подругу? Причём тут…
– Она уехала, но я каждый пишу ей, поздравляю с днём рождения, со всеми праздниками, которые вспомню. На протяжении десяти лет, Ник. Я не хочу сказать, что я лучше тебя, я хочу сказать, что дружба – это не набор услуг, оказанных друг другу, она подразумевает ещё кое-что.
Я прищурил глаза, глядя в окно.
– Неплохо бы Дастину это понять.
Хитер вздохнула.
– Вы как малые дети, честное слово.
– Я…
И тут я снова замер.
– Стой.
– Что?
– Остановись!
Хитер свернула к обочине и включила аварийные фары.
– Что…
Я выскочил из машины и почти бегом побежал до старого рекламного щита. Про него, кажется, все забыли, потому что половина пикселей стёрлась, картинка наполовину состояла из блёклых синих квадратов, но даже в этой мозаике я узнал, чья половина лица, обрамленного алыми волосами, была на старой афише. «Эл н а: п ра л ви. ько в л бе „Те ый с ет“. чало в 23».
– Ник, что случилось? – спросила подбежавшая Хитер. – Ты в порядке?
– Я её нашёл.
– Кого?
– Селен Грандж.
Хитер недоумённо посмотрела на экран.
12
Утром я вскочил с постели раньше Хитер. Такого не случалось… Да в общем-то, никогда. Мысль о мисс Грандж не давала мне покоя половину ночи, а когда я, наконец, заснул, мне снились странные сны, полные рыжеволосых девушек.
Расправившись с завтраком, я вновь задумался над шарадой, которую увидел на рекламном щите. Набор букв явно содержал название места, где выступала мисс Грандж, вот только как его разгадать, лично для меня оставалось загадкой.
– Ты снова этим занят? – Хитер недовольно скривилась и плюхнулась в кресло. – Чего ты так вцепился в эту женщину?
Я удивлённо посмотрел на Хитер. Этот вопрос неожиданно загнал меня в тупик. Я бы мог сказать, что мисс Грандж – моя зацепка, что от того, узнаю ли я что-то о её смерти, зависит дальнейший ход моего расследования, но я понимал, что я совру. Прежде всего, самому себе.
В этот момент я явно ощутил, что здесь было что-то большее, чем желание написать материал и разобраться в этом мутном деле. Во-первых, эта женщина запала мне в душу. не так, как вы могли бы подумать – у меня была Хитер, с которой я был связан навечно и бесповоротно как минимум трудовым договором. Но Селен… Что-то было в ней такое… В её словах, в её глазах – что-то, что вызывало восхищение и одновременно… Сострадание. Когда мисс Грандж рассказывала о своей жизни, у меня возникло впечатление, что она давно хотела этим с кем-то поделиться, и выпей она ещё немного, я мог бы услышать немало интересного. Были ли эти откровения предсмертной исповедью, не знаю, но чувство, которое я испытывал, вспоминая её грустное лицо, руки, покачивающие виски в бокале, нагоняло на меня щемящую тоску.
Во-вторых, вспоминая неизвестную девушку, тело которой покинуло квартирку мисс Грандж, я чувствовал себя обманутым. Кем она была? Если это – подлинная мисс Грандж, то кто рассказывал мне ту трогательную историю и смотрел на меня задумчивым печальным взглядом? Лгала ли мне та красотка? Неужели эти грустные глазки были лишь притворством, на которое я клюнул, как птенец? Наверное, это играла моя гордыня. Или гордость. Между ними не такая уж большая разница – порог между собственным достоинством и смертным грехом весьма зыбок.
Ну, а в-третьих, меня терзало чувство вины. Я не мог отмахнуться от мысли, что если весь наш диалог был искренним, девушка наговорила мне лишнего и поплатилась за это.
Мой монолог для Хитер мог бы стать откровением, после которого она, вероятно, посмотрела бы на меня иначе, узнала бы обо мне что-то новое. Но несмотря на моё временами проявляющееся слабоумие, я ещё не совсем выжил из ума, чтобы говорить своей девушке о таких душевных муках из-за другой женщины.
– Она что-то знала, детка. Знала, а когда сказала, оказалась мертва. Ты ведь помнишь, я говорил тебе о трупе?
– Который не был похож на рыжеволосую красотку?
– Ага. Клуб может многое прояснить. Так что я вцепился не в женщину, а в возможность продолжить расследование.
– Не нравится мне это.
Хитер помешала чай, громко гремя ложечкой о стенки кружки. Надо же, меня почти перестало это раздражать.
– Почему? Ты же любишь интересные истории, потому что их любят читатели.
– Люблю. Но тебя я люблю больше.
Ого. Я тупо уставился на неё. Кажется, Хитер и вправду переживала. Я подумал о своём прошлом приключении за Стеной, про цыган мулдаси. Несмотря на весь ужас произошедшего, сейчас я вспоминал это с улыбкой (несколько самодовольной), и, если не считать нашу размолвку с Хоуком, считал, что это было даже весело. И не думал, что Хитер восприняла это немного иначе. Иногда я забываю, что она не просто мой редактор и ценит не только как сотрудника.
– Детка, когда я не был осторожен?
Я улыбнулся. Хитер – нет.
– Всегда. Ты всегда лезешь туда, куда ни один человек в здравом уме не вляпается хотя бы из чувства самосохранения.
– Зато он вляпается во что-нибудь другое. Наряду со здравым смыслом в людей встроен механизм самоуничтожения. Разум приходит и уходит, а это – как вечный двигатель, неумолимо ведёт жизнь к логическому завершению.
Я опять усмехнулся, но Хитер и бровью не повела. Шутка явно не удалась. Я вздохнул и потёр виски.
– Хитер, – надо же, как я отвык от серьёзного тона. – Я знаю, что делаю. Если ты думаешь, что последнее расследование меня ничему не научило…
Нет, я никогда не скажу, что она ошибается, иначе это будет моей последней ошибкой. Женщины!..
– Научило. И многому.
– Чему же?
– Тому, что в моей жизни есть что-то кроме работы и чужих историй. Есть моя история, есть люди, которым… – Коллапс всемогущий, я правда это скажу? – Я не хочу делать больно.
Да, я умею быть серьёзным.
Я поймал её испытующий взгляд.
– Тогда брось это дело и напиши чего попроще, Ник.
Хитер посмотрела на меня как никогда серьёзно, а вот я уставился на нее с видом студента, вытянувшего вопрос по сопромату на экзамене по биологии. Чтобы моя Хитер уговаривала меня бросить работу на полпути?
Я хотел возмутиться, а потом до меня кое-что дошло.
