Вера тронула ручку двери. Что если этот странный хранитель за ней? Вера почувствовала как от этой мысли неприятно зачастило сердце.
Дверь была не заперта. Вера несколько раз спросила разрешения войти, но никто не ответил. Открывшаяся картина завораживала. Всюду стояла старинная мебель, о которой явно заботились. У Веры создалось впечатление, что она вдруг перенеслась в начало двадцатого столетия, в комнаты преуспевающего московского врача. Это много говорило об Иннокентии и подстегивало любопытство хранительницы. Вытерев ноги о половичок, Вера скользнула внутрь.
Девушка покосилась на шикарную кушетку, обтянутую явно дорогим расшитым бархатом. Да весь интерьер гостиной выглядел так, словно Иннокентий собирал его по антикварам. Стипендию хранителя пришлось бы копить на такое годами. Такое количество маленьких статуэток, безделушек она видела разве только на дореволюционных фотографиях жилищ аристократов.
Пора была заканчивать с миссией. Вера поставила пакеты на кушетку и обернулась в поисках клочка бумаги – нужно было оставить пояснения.
У одной из стен стоял комод, девушка наудачу полезла туда. В первом же ящике обнаружились шприцы, жгут, вата и немного хлоргексединового спирта. Второй был заперт. Внутри гулко стукнулось стекло. Вера дернула за ручку третьего, последнего ящика, и ей повезло. Там был набор наточенных грифельных карандашей и блокнот.
Вера открыла блокнот на середине и на миг замерла. Те картины, которые Иннокентий вывесил в коридоре были скорее предупреждением о том, что нечего соваться в логово монстра. В личном блокноте он, должно быть, по памяти изображал клиентов, детали их позы, одежды. В его личных рисунках чувствовалось внимание к человеческой природе и восхищение ее хрупкостью.
На последних листах была изображена девушка в балетной пачке и пуантах. Жена? Лица не было видно, но грация, с которой она танцевала, завораживала. Вере на миг захотелось стать такой же легкой нимфой, поглощенной танцем.
Девушка положила блокнот обратно. Что заставило этого человека так глубоко запрятать настоящего себя? «Если, конечно, это была единственная его скрытая сторона», – попробовала образумить себя Вера.
Следом хранительница нарисовала ручкой прямо на подарочной упаковке смайлик и отошла. Иннокентий упорно игнорировал то, что из начала двадцатого века он уже давно переселился в двадцать первый.
Психиатр разозлится – уже точно знала Вера, захлопывая за собой дверь его жилища. Но хранительница почему-то не могла отмотать назад. Ей надо было как-то сказать соседу о том, что она видела. Ей нужно было знать, что скрыто за его очками, это была тайна, которую ей оставила прошлая Вера.
Это было одновременно трепетно, немного безумно и страшно.
Хранительница поспешила забаррикадироваться у себя допоздна Вера штудировала книги, пока не заснула. Из нахлынувшего как волна забытья ее вырвали звуки электрогитары.
Девушка подскочила и выглянула на улицу, забыв, что жила при больнице. Снаружи было холодно и темно, и не видно было обезумевшей рок-группы.
"Это от психиатра!" – вскоре сообразила Вера.
Очень странная месть.
Вера как очарованная не могла не попытаться выяснить, что это значит.
Накинув поверх пижамы осеннее пальто, девушка постучала в дверь соседа.
Открыли почти сразу же. Иннокентий был в белой рубашке и черных штанах от сегодняшнего костюма. Под горлом у него была повязана бабочка. В гостиной за его спиной ярко горел свет. Звуки гитары так и не утихли, становилось очевидно, что производил их вовсе не психиатр.
– Что случилось, Вера?
Ярко сверкнули стекла очков. Да чем он их обрабатывает?
– Это… откуда? – пробормотала девушка, щурясь.
– А! – Иннокентий обернулся через плечо. – Это мой гость. Иногда приходится потакать его вкусам. Итак, у нас есть еще один противник этой музыки. Проходи, сама скажешь Виктору. Мои слова для него пустой звук.
Иннокентий развернулся, на ходу распутывая бабочку свободной рукой. В другой у него был стакан, судя по запаху, с виски. В янтарной жидкости плескались кубики льда. Вера вошла, не понимая еще, что все это значит. Психиатр не мог быть так прост!
В комнате на диване расположился Виктор. Он с чувством ударил по струнам, когда девушка вошла.
– Вера! – с этими словами хирург прервался на мгновение.
Иннокентий поставил стакан на комод и улыбнулся краешками губ. "Так он умеет улыбаться", – неожиданно для себя отметила Вера.
– Ей тоже не нравится громкая музыка, – начал психиатр, вальяжно облокачиваясь на предмет мебели.
Виктор удивленно взглянул на анестезиолога.
– Что значит тоже?
– Она напоминает вопли гибнущих котов, – на сей раз психиатр уже улыбался во всю ширину рта.
– Иннокентий непрошибаем, я уже десять лет пытаюсь приучить его к современности, но хоть ты будь на моей стороне, Вера! – воскликнул хирург.
– С тех пор как он купил гитару, – закатил глаза психиатр. – Мне нет спасения!
Эта сцена вызвала в Вере такую теплоту, какой она давно не испытывала.
Ей вдруг стало ясно почему Виктор именно в таком тоне говорил о психиатре – они приятели, которые накануне повздорили из-за нее. И это был примирительный жест. Психиатр позвал Веру к себе домой, признавая тем самым правоту своего жильца.
Иннокентий наполнил еще один бокал спиртным и протянул его гостье. Это разом был и ответ на ее вчерашние нападки: он не закомплексованный психопат.
Девушка села в кресло, на которое психиатр ей указал и какое-то время следила за непринужденным общением приятелей. Давно Вера не встречала тех, кто выбирает своим оружием ласку, а не агрессию.
Ответный выпад у психиатра вышел очаровательный. Это и было то, на что намекал хирург. Сто лет Иннокентий читал в душах, застать его врасплох можно было только неожиданностью, и Вера эти шансы уже исчерпала.
Несмотря на открытия, хранительница отлично провела время. Они с Виктором с радостью дуэтом проорали хиты восьмидесятых. Психиатр сидел в кресле и щурился как сытой кот. Временами Иннокентий критиковал лирику, но это было остроумно и смешно, а Виктор в шутку защищался, так что Вера хохотала, слушая их.
В четвертом часу хирург задремал в кресле. Тогда Иннокентий скрылся за одной из дверей и вынес оттуда плед. Им он укрыл гостя и обернулся к Вере:
– Пора расходиться, – это прозвучало мягко, но в то же время достаточно настойчиво.
Вера развернулась, ощущая себя странно.
Она помнила, что умела кружить головы при жизни, но с этим мужчиной все было не так. Это он дергал за ниточки, подсказывая ей что чувствовать, в то время как раньше так делала Вера.
– Спасибо за вечеринку, – сказала хранительница, думая о том, что очарованный ей мужчина сейчас коснулся бы ее руки, а вместо этого она хотела сделать это сама.
Ну что за глупости?
– Я представить себе не могла, что мертвяки вроде нас еще могут радоваться как нормальные люди.
Они стояли на пороге. Холодно блестели стекла его очков, и Вера вдруг ясно поняла: он с самого начала собирался оставить ее за дверью. Понравиться, втереться в доверие и не подпускать – обалденная тактика!
– Не за что, – спокойствие психиатра выводило.
Ложь побеждает только искренность. Вера положила пальцы поверх его ладони и произнесла:
– У тебя красивые глаза.
Иннокентий отдернул руку так, словно Вера плеснула в него кипятком.
Следом перед носом у хранительницы хлопнула дверь.
Сердце в груди отбивало явно сильно ускоренный ритм. Она чувствовала себя так, словно щелкнула по носу самому искусному манипулятору этого стационара, а может и всей столицы. Заставила Иннокентия показать настоящие эмоции.
И он этого так не оставит.
Но важным было не то, что Вера одержала верх в этой схватке, а то как она на это среагировала. По спине будто бы все еще пробегался электрический ток, сердце частило.
– Только не влюбись в него, дура, – прошептала хранительница себе под нос.
У нее было идиотское чувство, что та самая загадка, которая стоила сердца Иннокентию, встает во столько же любому, кто захочет разгадать ее.
Часть 5
Новый день начался как два предыдущих. Вера позавтракала остатками торта, потому что наконец-то ощутила аппетит. Психиатр на глаза не попадался. С утра на трезвую голову Вера решила, что ей ни к чему крутить роман со спятившим самоубийцей. Она собиралась нормально справляться с собственными обязанностями, если подумать, именно этого, должно быть, хотели от нее высшие силы.
Вера никогда не любила, потому что боялась любить – с этим откровением она вошла в корпус. Черт! Они ведь были похожи куда больше, чем Вере казалось.
Весь день в реанимации ей удавалось отлынивать от собственных обязанностей. Вера опять ничему не научилась, но никого и не убила. Стрелки часов медленно ползли к пяти вечера, и девушка отрешенно думала, что если так дальше пойдет, ей лучше переселиться из ординаторской, например, в подсобку, чтобы никому не мешать.
Наконец пробило пять. Вера покинула отделение и пошла принимать дежурство.
В комнате было холодно. Вера бросилась к окну и закрыла форточку. Отойдя от стекла, она какое-то время постояла, собираясь с мыслями. Почему же ее выбрали хранительницей? Ничего особенного, годного для медицинской службы Вера в себе не видела. Сплошные недостатки.
Хлопнула дверь и Вера обернулась. Там стоял Иннокентий в своем неизменном черном костюме, поверх которого был небрежно наброшен белый халат.
– Сдавать дежурство? – спросила она.
– Нет.
Иннокентий прошагал вперед и встал у противоположной стены. Вера неуверенно подняла на него взгляд. За сегодня она почти позабыла о психиатре, но сейчас черт его дери, становилось ясно, что он ей был небезразличен. Вера почему-то думала, что с ней поставят Виктора. Никак Иваныч оказался не таким уж отрешенным наблюдателем, как думала Вера.
Девушке стало неудобно. Она ведь оба раза намеренно пыталась вывести психиатра из равновесия. "Бездушная стерва", – вдруг вспомнила Вера чью-то характеристику себя и задохнулась. Похоже, в случае с ними обоими коса на камень нашла.
Психиатр в этот миг посмотрел Вере в глаза. Он совершенно точно был в курсе, кто она такая, но не позволил себе об этом распространяться. Вере захотелось выругаться на него за это благородство. Иннокентий защищал ее от самой себя.
– Прости, – пробормотала Вера.
Психиатр вскинул голову.
– Не в моих правилах отвечать жестокостью на жестокость.
– А Люба? – Вера не успела придержать эти слова.
– Ты ничего не знаешь об этом случае.
В этот миг в дверь вошел Михаил Петрович.
– Простите, со студентами задержался, – сказал он и со вздохом перевел взгляд с Веры на Иннокентия.
"Только не загрызите за ночь друг друга", – читалось на его лице. После этого Михаил Петрович положил на стол папку. В ней оказались отчетные документы по больнице.
– Ну все, я отсыпаться.
– Спасибо, профессор, – сказал Иннокентий, принимая у Михаила Петровича документы.
– Ничего не желаю, – махнул перед выходом патологоанатом.
Вера улыбнулась. Странно, что они, духи, верили в те же приметы, что и работавшие в стационаре врачи. Перед дежурством нельзя никому ничего желать, иначе сглазишь.
Иннокентий выскочил за дверь, и девушка отправилась за ним следом. Психиатр словно бы назло ей ускорился.
– Что дальше?! – девушка остановилась в середине коридора.
Иннокентий встал в конце и пояснил оттуда:
– Я иду в свой корпус, ты – в свой!
– Но мы же должны вместе дежурить!
– Я дежурный невролог, а ты – реаниматолог!
Этот диалог выглядел абсурдно. Вера развела руками и позволила Иннокентию удалиться.
Следом она вернулась в реанимацию. И тут все пошло наперекосяк. В ночь обычно оставались два реаниматолога. Но один из них заболел, а Михалычу, который был Вериным куратором, позвонила жена и сказала, что квартиру затопило. Сама она была с детьми на даче, и приехать не могла. Второй реаниматолог сорвался с места, произнеся:
– Ну, Верочка, не подведешь, я в тебе уверен! Через три часа буду на месте, а сейчас надо имущество спасать!
После этого он исчез за дверью отделения. Вера осталась одна в ординаторской.
"Только бы ничего не случилось за эти три часа!" – произнесла она как заклинание. И естественно оно не подействовало.
Сестры сообщили, что скорая везет политравму. Вера кинулась к компьютеру и принялась читать все, что ей удалось найти по теме. Но в этот миг в двери отделения стали ломиться родственники. Сестры настояли на том, чтобы Вера вышла. За дверями отделения была дочь Петровой, старушки, поступившей с запущенным раком и прооперированной недавно. Говорили, она еще в хирургии задала докторам жару, обещая всех засудить.
А тут… Петрова умирала и вовсе не от того, что где-то ошиблись врачи. Ее организм слишком долго боролся с онкологией и вот, выработав свой последний резерв на экстренной операции, стал расходиться по швам. То состояние, в котором находилась Петрова, называлось предагональным. Михалыч все суетился вокруг нее, настраивал инфузию кардиотоников и параметры ИВЛ, но как-то по его глазам становилось ясно, что он знал итог лечения наперед: врачи не боги.
Родственница Петровой действительно оказалась ого-го! Первое время Вера ей отвечала, но как только увидела подъезжающую скорую с обещанной политравмой, все вылетело из головы.
– Вы меня вообще слушаете? – визжала эта дочь. – Вы маму мою чем лечите?
– Отойдите, – пробормотала Вера. – Больного везут.
– Я сейчас буду звонить в Минздрав!
– Пошла ты к черту! – рассвирепела Вера, вспомнив про свою функцию при больнице. – У меня человек в критическом состоянии поступает!
Так Вера осталась один на один с реанимацией, что было еще хуже озверевшей дочери Петровой.
