– Да уж… Слава Горящему, выдворил Сигвар её. Лишь на празднества терпим, как явится в гости, – Стейнвёр Беличья Лапа подвинула блюдо к подруге, – попробуй-ка эту вот дичь! Просто тает во рту… м-м-м… А какая подлива!
– И как Брейги твой терпит такую заразу? Эта же выест без соли весь мозг, и натопчет ещё там умёта! Знаешь, что про тебя говорила она прошлым летом?
– Да плевать… Вон, Прямого жена её не замечает – а ведь ту эта дура когда-то сгноить была рада своим языком и придирками.
– Вот скажи – что неймётся ей вечно? Чего не хватает? – пожала плечами супруга Дубового, пробуя дичь.
– А мне кажется, просто её не сношали давно… – насмешливо хмыкнув Стейнвёр взяла сосуд с золотистым вином Аскхаддгейрда, наливая подруге ещё.
– Вот не могу я постигнуть, почтенная, хоть и знаю тебя много лет… Отчего ты ко всем вечно зла как цепная собака? Ведь лишь для семьи ты стараешься, Трюд – хоть и в золоте вся, со стола даже эти колбасы детям тишком унесёшь, – махнул он рукой над заставленной рядами блюд и подносов скатертью, – а в умении деньги считать обойдёшь даже Сигвара. Так отчего ты чести?шь хулой всякого, кто не даёт тебе пользы и не по душе будет сам – даже умнейший чем ты?
– Да потому что посмотри ты на них – все меня ненавидят, у каждого на лице то написано! Что я такого им сделала, Брейги? – негодовала вдова Уннира, кидая разгневанные взоры на прочих гостей, не замечавших её надменности с недовольством – и потянулась за новым куском гуся на расписанном блюде.
– Видимо так… что не любят тебя тут столь многие, – с усмешкой вздохнул домоправитель, наполнив кубок золотым соком лоз из южных земель у отрогов Сорфъя?ллерне.
– Иных среди живности тоже не любят за их лишь природу, почтенная… – развёл он руками в притворном недоумении.
– Кого же? – она оторвалась от гуся, недоумевая.
– Ну оводов там, Трюд. Шершней. Змей ещё…
– Ах ты Шщарова падаль! – взвизгнула понявшая наконец-то его слова Трюд, – яду подлить тебе мало, скотине!
– Спокойней, сестрица – уж не убьёшь ли ты сына твоей тётки? – усмехнулся ехидно домоправитель, – да и какая из тебя змея, посуди? Вот Сигвар – тот змей, чьего все страшатся и шёпота. А ты… Так – комар надоедливый…
– Сам ты комар! Да чтоб внуки твои мужеложцами выросли! – не стихала Трюд в гневе, – чтоб вино твоё кислью всё стало! Чтоб жена твоя жезла не видела до? смерти!
– Даже выклясть ты годно не можешь, – усмехнулся ей Брейги с довольством, – осторожней с речами, сестрица…
– Сам меня не стращай, дурачина безмозглый! Ты порожняя бочка без разума, куча навоза! Родичем мне называется… тьху!!! – кипятилась вдова Уннира, негодуя – не забыв ухватить со стола ещё крылышко гуся.
– Осторожней, сестрица… – прищурился Брейги, – Всеотец всем даёт по нужде в своё время – и что жаждем мы может исполнить порой… но не так, как нам тщится в надеждах.
Возле старого Когтя воссел благородный Даххаб, потянувшись ладонью к налитому доверху лучшим вином из закатных дейвонских уделов сосуду, сам наполняя свой кубок – но сперва налив первой посудину Сигвара, оказав честь хозяину.
– Как здоровье владетеля Зейда, да охранит его годы ваш бог?
Посланник остался бесстрастным, хоть брови чуть-чуть приподнялись над лбом. Говорил он с хранителем казны и печатей не тем бытовавшим в Арднуре наречием севера, а мало кому тут известным в Дейвоналарде говором южных народов песка.
– Гонитель Врагов доживает отмеренный срок, как то видят иные… Кровохарканье губит его год за годом, увы. Единый не милостив к сыну Тарика, как молвят глупцы – но хуже и то, что помимо ума он лишил и терпения всех его братьев с сынами.
– Ещё Волк не скончался, как все уже делят под ним Аршу?н-су?ли?
– По чести владетели наших уделов и все из мужей благородных домов видеть жаждут грядущим главою Хидджаза и десницей Вершителя младшего Амра – ибо тот как послушная глина в руках их семейств. Но немало есть тех, кто стремится возвесть на Седалище Твёрдых и Абу Горячего. А дом, расколовшийся надвое, не устоит перед бурей…
– Я наслышан, аль-Хар не желает того договора меж нами и Зейдом?
– Насчёт серебра и поживы Абу побежал бы первее иных тебе руку пожать в лобызаньях, почтенный… – насмешливо фыркнул Даххаб, – и добычей обоз набивать. И тем негодует, что звона того в кошеле не услышит он сам, как не дал ему брат повести те загоны на север. Аль-Хар первым желал бы свой зад усадить на подушки в чертоге владетелей, и за ним стоят многие. Много разных стремлений в домах первородных Арднура. А к тому же ещё есть соседи…
Он умолк, хмурясь в долгих раздумьях.
– Да – соседи… – согласно кивнул ему Сигвар, – уж так повелось, что они есть вокруг от любого владения. И редко соседство то мирным бывает в веках.
– Всё так… – гость вздохнул, соглашаясь с хозяином.
– Достойный Даххаб – в каких дальних уделах теперь волю Зейда вещает почтенный Хажджар из Кабиров, твой предшественник в Винге?
Посланник Арднура скривился, вздохнув.
– В желудках лисиц – среди тех, кто попал туда после немилости Зейда. Гонитель Врагов разузнал, что крикливый дурак имел глупость связаться с людьми из семейства Асвад, получая от них серебро за молчание, будучи Зейда десницею в западных наших уделах, где те вы?блюдки лезут как змеи в жару, подминая владетелей, сея измену. А за это в Хиджазе не вешают так, как в Высоком Чертоге – а берут толстый кол и вгоняют предателям в…
– Знаю… – Сигвар вскинул ладонь, прерывая почтенного гостя, – за столом уж не стоит о том нам, почтенный. Лучше попробуй вон те языки – что в меду и приправах востока. Свой порой проглотить можно так, это блюдо вкушая.
Посланник Арднура учтиво кивнул, подчиняясь совету хозяина – и протянул вилец к блюду, наткнув на него кусок яства.
– Ммм… Вправду смак недурной.
– Говорю же – язык проглотить можно запросто.
– Лучше уж проглотить – чем его же лишиться…
Сигвар на миг хохотнул.
– Отменная шутка, достойный Даххаб. Запишу себе даже, чтоб помнить.
Гость оглядел все столы по соседству, внимательно глядя на блюда.
– Славный пир… Всё со вкусом – но просто. При владетеле Къёхваре были в Хатхалле столы как у наших господ – языки воробьёв, зад павлинов в меду, разве птиц молока не видал на столах я тут прежде, – посланник взял кубок, опять насладившись вином.
– Роскошь ту его братья любили. Упокойный наш ёрл любил власть… – Сигвар опять потянулся за блюдом с колбасами, что дымились парком средь тушёной капусты, – мне же та мишура ни к чему. А тем больше в час распри…
Посланец Мутахи?д-аль-Аэ?ды взглянул на почтенного хранителя казны и печатей – на добротный, лишённый украс и шитья небогатый наряд, крючковатые пальцы без золота перстней, что уверенно сжали точёную кость его посоха – и учтиво кивнул головой.
– Знаю, достойный. Ты сам из той редкой породы людей, кто владетелем будучи любит не власть, а порядок…
Юная Гудрун сидела среди родичей, внимая речам отца с дядей, говоривших с гостями из Утир и Морк, когда мать вдруг послала её к восседавшему подле их скригги прорицателю воли Горящего – старому Свейну Айна?уга, старшему сыну сестры упокойного Хъярульва. Тот молчаливо застыл на скамье, воззирая на пир и веселье собравшихся нынче гостей, словно будучи сам далеко-далеко от Хатхалле.
– Отнеси-ка почтеннейшему этого угря – а то Свейн за весь вечер без крохи во рту, восседает угрюмый как туча в грозу. Знаю, рыбу он любит… Да посиди, заведи с ним хоть речь! Старику одиноко – даже скригга, и то весь в делах, с ним никак не обмолвился словом.
Дочерь конюшего встала, оправив одежды, и взяв в руки блюдо направилась к Свейну. Тот, незряще взирая вокруг, обратил взор к явившейся девушке, оглядев её пристальным взглядом.
– Сядь, моя милая… Сядь. Знаю – не волей своей подошла. С дряхлым древом нечасто шумят разговором берёзки. Но есть что-то в тебе, что желает узнать, напрозрить через мглу…
Гудрун взволнованно вздрогнула, чуть не разжав побелевшие пальцы, державшие кромку горячего блюда с угрём.
– Вправду люди твердят, что вы думы прозрить даже в силах!
– Врут – или льстят… Силу зрить даже я не способен нести так как жёны, чей Праматери дар многократно сильнее – страшней. Но и я могу видеть иное, что грядёт нам из мглы.
– Что грядёт нам, почтеннейший? – взволнованно молвила Гудрун, обратив взор в глаза старика, – я вдруг чую какую-то тень, что лежит тут средь нас, прямо здесь. Чую что-то… что будет или нет. Словно ветер какой-то в безмолвии шепчет лишь тихо, колыша макушки дубов – прежде чем придёт буря… Ужели в войне мы потерпим от Эйрэ своё поражение? Или…
Прорицатель внимательно зрил в глаза девушки, чьё сиявшее золото радужек было подобно огню.
– Есть в тебе что-то, дочь Гисли… что я сам неспособен прозрить в твоей нити. Есть та огромная сила, кою постичь неспособна пока ты. И храни тебя боги, чтобы так и осталось…
– Почему?
– Потому что всё в жизни имеет свою за то плату. Слово. Молчание… Жизнь. Смерть… Прощение. Месть… Любовь. Ненависть… Мир и война… В силах ли мы уплатить эту цену, кою взыщет с нас рок?
Гудрун молчала, внимая словам прорицателя. Тот вскоре смолк, озирая чертог и гостей, что наполнили гамом речей своды древнего зала. Девушка тоже застыла на месте, усевшись по левую руку от родича, оглядая людей торопливым и пристальным взором.
– Так что же грядёт всем, почтеннейший?
– Грядущее… – мрачно вдруг хмыкнул старик, – я видел грядущее, милая – это лишь бойня. Уж лучше зрить плахи и петли, Помежные Распри и засуху с мором… Так сказал я владетелю Къёхвару в тот день Большого Совета, где железо мечей взяло верх над словами.
Я видел грядущее – это лишь кровь. Задуют железные ветры, неся с собой смерть. Взрастёт страшный лес, чьи стволы багряны?; распа?хнутся двери… придёт сама тьма. Божий ветер сметёт вековечные древы, сломит поросль и сучья дубов. Почернеет их зелень листвы вокруг золота славы. Имена обратятся на пепел… Ляжет лезвие прях на все нити суде?б.
Старик смолк, тяжело дыша грудью, взволнованно глядя сквозь зал и столы над головами, точно сквозь них, в пустоту. Глаза его были пусты, точно Свейн Одноокий и серым, и белым от хвори бельма оком зрил через мглу.
– Но среди мёртвых древ сохранится их семя, хоть малый росток… Унесёт его вихрь далеко-далеко, порассеяв по свету – где быть может взойдёт оно новыми всходами к солнцу. Ибо было так, есть – и так будет…
– А что скажешь ты мне о грядущем, почтеннейший? Что меня ждёт?
Свейн Одноокий взглянул на внимавшую девушку.
– Не прозрить мне его, дочерь Гисли… нет там имени Гудрун. Позабудут его средь живых.
Старик смолк на мгновение, глядя на девушку, на чьём лике печатью лёг резкий испуг.
– Лишь быть может одно из сердец его будет хранить до скончания века… Нет там имени Гудрун на нити суде?б, коя спрядена алым – и прочна как железо, долга. Нет на ней того имени, милая…
Гудрун в волнении так и молчала, даже когда старый Свейн задремал или впал в полудрёму, смежив веки и как-то осев, опустив голову ниц, лишь негромко дыша. Дочерь Гисли вгляделась в сидевших вокруг за столами людей – видя скриггу их дома с двумя сыновьями, семейство Прямого с его рыжекосой женой, главу Дейнблодбереар с родичами, его молодую племянницу, главу дома Утир, в чьих двухцветных глазах сплелись тучи и небо просторов Закатного моря, гостивших в Хатхалле арднурцев. Все их лики мелькали пред девичьим взором, теряясь в толпе средь десятков собравшихся тут на пиру. Чуялся кто-то ещё – сильный, страшный, опасный – кто был сам не здесь.
Точно неким наитием – не постигнув того, но едва ощущая неслышимым шелестом уст из незримого, Гудрун теперь ощутила тревогу, волнение, страх, с коим осталась наедине – как предвестье неясного, скрытого, грозного – что сплеталось теперь тугим прочным утоком суде?б. То был страх не ребёнка, а взрослого человека.
Но боязни в ней не было…
На следующий день Доннар Бурый и те из мужей Дейнова рода и их союзников, кто разом с ним отъезжали на общий сбор воинства, покинули Вингу и отправились к лежавшему в четверти дня пути от ходагейрда Э?икха?дду, где в одной из обителей союзных им Къеттиров уже готовились к выправе на юг несколько тысяч людей – пеших и конных, осадных умельцев, копейщиков и стрелков. И уже проезжая через ведущие с южной дороги Большие Ворота, дядя нежданно спросил у следовавшей подле верхом на кобыле племянницы:
– Сегодня ко мне поутру вдруг явился сын Рагни Костолома из Ибаргейрда – перед тем как сам тронется в путь с донесением к Храфнварру Одноокому, который защищает от подступающих а?рвейрнов твердь на Трёхзубой. Так он отчего-то настойчиво у меня твою руку просил – раз, мол, в тот год перед началом войны не успел сыграть свадьбу. Не слыхал я о том ничего – а сейчас эта весть будет мне ещё трижды нежданее…
Дядя пристально взглянул на безмолвствовавшую братову дочерь.
– Или вчера ты согласие дала ему, и самый час мне теперь ждать сватов с юга?
– Своё решение я ещё в Вестрэвейнтрифъя?ллерн сказала тебе, дядя… – ответила ему Майри, – и его не сменю, если только не будет на то твоей воли. Но неужели ты вправду в мужья мне желаешь его, этого сокола в перьях куриных?
– Нет разумеется, моя милая, – пожал скригга плечами, – сам всё гадаю, с чего у него такая поспешность с настойчивостью? Может ты растолкуешь?
– Нечего о том толковать, дядя. Не по сердцу мне этот свердсман, хоть и некогда сватался.
– Ну и славно! А то я полдня уже голову занимаю, с чего это всё… – успокоенно выдохнул Доннар, – и лучшего мужа тебе я найду, моя девочка, чем этот побегун на поручениях у Когтя – клянусь кровью нашего рода!
– Дядя, – внезапно спросила его дочерь Конута, – правда ли, будто ты меня выдать решаешь за нашего скудоумного ёрла, как в Хатхалле по тёмным углам уж иные рты молвят?
Скригга посуровевшим взором обернулся к племяннице.
– И думать о таком я не стану! Кто же только сказать тебе это посмел?
И помолчав миг, добавил:
– От худого отца и всё семя худое бывает… Нет, чтобы я тебя – единственную братову дочерь – и в супруги этому скудоумному чаду Къёхвара отдал, и ты бы мне внуков таких тоже слабых телом и некрепких рассудком как он нарожала от этого мальчишки за Столом Ёрлов… Не бывать тому! – скригга Дейнблодбереар в гневе рванул вдруг поводья коня, и заржавший скакун резко дёрнулся, когда стальные удила глубоко впились в рот.
– А иному кому? – вновь настойчиво вопросила родича Майри.
– Не время о том говорить сейчас… С чего ты вдруг так взволновалась об этом? – удивился её словам дядя, пристально глянув на братову дочерь.
– Разное люди сейчас говорят… – ответила она уклончиво, но встревоженно.
– Но не всех годно слушать, – твёрдо пресёк её сомнения дядя, подстегнув скакуна и устремляя его, а следом и всех выправлявшихся с ними попутчиков к повороту мощёного камнем большака на юг к далёкому отсюда Э?икха?дду.
Бундин взглянул со стены Малой Северной укрепи на лежащее снизу под ним море крыш ходагейрда. Вот уж седмину как после Большого Совета в Хатхалле он вместе с людьми их загона остался в Срединных уделах – и видно надолго, коль верить Копыту. Тот, волей старшего родича Бурого взяв этот чин и возглавив один из защитных стерквеггов тут в Винге, поначалу был хмур и угрюм, скрежеща челюстями при виде трепещущих стягов семейства владетелей Скъервиров – но потом после пира в Высоком Чертоге утих, пообтух и как будто смирился, с желчной ухмылкой взирая на крыши Хатхалле. И велел оставаться тут с ними и Бундину.
– Надолго? – спросил он тогда у их вершнего.
– Как время придёт… – кратко молвил в ответ ему Хугиль.
