– Так вот зачем испанский, танцы, хореография.
– Я не знаю, о чем ты.
Отвернулась к зеркалу и принялась подводить губы.
– Знаешь. И я тебя знаю. По лицу вижу. По глазам. Будешь так нервничать, и другие узнают.
– Уйди. Я сейчас не готова обсуждать свое прошлое.
Усмехнулся и наклонился над раковиной, вымыл руки. Потом повернулся ко мне.
– А я и не собираюсь ничего спрашивать. Выходи за меня замуж.
– Что?
Я не поверила, что слышу это от него.
– Конечно не самое романтичное место для предложения руки и сердца, но я не романтик, ты тоже давно без иллюзий. Так что вот. Как есть.
Это было неожиданно. Это было, как удар под дых, как какой-то ледяной душ.
– Я не…не могу. Я не готова, и мне нечего тебе дать и…
Мягкая улыбка заставила меня замолчать.
– Я ничего и не хочу просить. Ты нужна мне, а я тебе. Почему бы и нет?
Сегодня у меня свидание. Самое главное, самое сумасшедшее свидание в моей жизни. С единственным и самым важным мужчиной, с мужчиной, о котором я мечтала с самого рождения, которого полюбила, едва лишь узнала о его существовании, мужчиной, чье сердцебиение долгое время вторило моему. С моим сыночком. С моей вечной любовью.
Как же долго я ждала этого дня. Как мечтала о нем, как грезила и представляла себе этот момент… эту встречу, эту секунду, когда смогу посмотреть в глаза, прикоснуться. Мальчик мой… как же жизнь невыносима была вдали от тебя, и сама мысль о том, что ты не со мной и чужие руки трогают тебя… и что никто и никогда не будет любить так, как я люблю.
Шла туда на свой страх и риск. Мне отказали в агентствах. Альваресы не работают с кем попало, у них только одно проверенное место для всей обслуги, а там… Там меня не приняли. Их смутил мой испанский с акцентом, возраст, оказывается Альваресы ставили особые условия для своего персонала. Няни должны быть испанками старше тридцати, замужними, имеющими детей и с опытом работы. Иметь рекомендации, и как бонус подошел бы диплом психолога. Все это я не учла… да и как могла учесть. Я понятия не имела, что у них будут такие странные условия.
– Почему старше тридцати? – пожала плечами.
Работница агентства усмехнулась:
– Ну как почему? Чтоб хозяин не заглядывался. Условия все выдвигала его супруга. Мы запишем ваши данные, и как только у нас появится подходящая вакансия, мы вам позвоним.
Я вернулась к секретарю разочарованная и расстроенная, забрать свои документы, и услышала, как одна из женщин говорит по сотовому.
– Что Агнес?! Я уже почти тридцать лет Агнес! Да, я уволилась. Ищу новую семью. Не могу, Хуанита, не могуууу. Это не семья, это кодло демонов. Что жена, что этот Альварес… и мальчишка. С ним что-то не так! Ни секунды не сидит спокойно. Орет, как резаный, дерется, тянет за волосы, кусает до мяса. Они не признают, что он психопат, а я так не могу больше. Я вся в синяках, мне по ночам снится этот дьявол мелкий. Хочется его шваркнуть башкой о стену… гаденыш. Я его один раз ущипнула в ответ… а хотела ударить.
Когда она это сказала, я нарочно толкнула ее локтем, проходя мимо, и она чуть не свалилась с лестницы, ее сотовый укатился вниз по ступенькам. Я с наслаждением на него наступила, услышала, как хрустнул экран, и с трудом заставила себя не сделать то же самое с ее носом. Я больше не Танечка. Я могу дать отпор, я могу избить и сломать парочку костей. Только когда научилась это делать, начала спать спокойно. Иначе не могла, мне казалось, что я в подвале, и с утра меня придут бить или мучать. Иногда у меня чесались и болели фантомные шрамы на лице, иногда из меня опять наживую вырезали моего сына.
– Тыыы! Ах ты сука! Ты…ты что сделала! Карамбааа! Я тебя… тыыы!
Пока она подыскивала слова, я села в свою машину… да, я еще ездила на «ауди» последней модели, и под ее удивленный взгляд и вытянувшееся лицо – укатила.
Для работы мне пришлось перекрасить волосы в тускло-сероватый цвет. Но особо ничего не выходило, и темный каштан выбивался из-под серого слоя. Тогда я перекрасилась в черный цвет, изменила форму бровей, сняла накладные ресницы, выделила контуры лица с помощью румян и тонального крема. Старательно отдаляясь от того образа, в котором Альваресы видели меня на том банкете. Узнать ту фотомодель и светскую львицу во мне, замухрышке, без макияжа, в безвкусной одежде, скрывающей все контуры тела, было совершенно невозможно.
Надела большие очки в пол-лица, которые придавали мне вид «заучки». Оказывается, люди в очках внушают доверие. Мое коричневое платье до колен и туфли без каблука довершали образ серой мыши. Если там будет Каролина, то вряд ли приревнует к такой невзрачности, как я.
Я буду меняться, но постепенно и только для него. У меня была целая стратегия по соблазнению, я продумывала ее несколько лет. Множество вариантов, приманок, ловушек. На одну из них Альварес непременно клюнет.
Я хочу разрушить их жизнь, хочу, чтобы он стал никем и остался без копейки. Я хочу, чтобы он вернул мне моего сына, а сам… да плевать, что будет с ним самим. С ним, с его сукой женой, с ее матерью. Если все они сдохнут, я буду счастлива.
Одевшись, причесавшись, несколько раз выдохнув, я пошла на кухню своей комнатушки в хостеле, пить кофе. Да, я создавала себе образ, и мой образ жил в хостеле, ездил на общественном транспорте, ел дешевые полуфабрикаты и читал классику, молился по вечерам и кормил бездомных кошек возле дома престарелых.
Нина Йованович. Мое новое имя. Я репатриантка из Хорватии. Приехала сюда работать. Нелегально. На данный момент имею вид на жительство, учу испанский, посещаю церковь, пою псалмы. Мне двадцать пять лет. Я не замужем. Мои родители живут под Риекой, у них своя маленькая ферма. Легенду придумывала я сама и даже нашла реально существующую семью. Более того, я выучила хорватский. Не идеально, но все же.
Достала местную газету, которую уже затерла до дыр, перечитывая снова и снова интервью Альвареса с прессой по поводу его карьеры и условий для возвращения в сборную.
– Никаких скандалов, так, сеньор Альварес?
– Так.
– А что с супружеской верностью? Я слышала, что…
– Хватит копаться в грязном белье. Нет никакой супружеской неверности. Я люблю свою жену, люблю своего сына, и на этом точка.
– Я понимаю…. Но это одно из условий.
– Самое легкое условие.
Отшвырнула газету. Любит ее. Любит. Как же это режет глаза и сердце. Всю меня режет на куски. Они оба меня могли обмануть. Могли вдвоем придумать этот спектакль, чтобы получить ребенка, а теперь живут счастливо.
Мне казалось, что все хорошее в моей жизни, все лучшее они забрали себе. Мое счастье там у них. Моя душа, сердце, моя жизнь.
Порвала газету на мелкие кусочки и аккуратно выкинула в ведро. Вымыла посуду, сложила в свой шкафчик и, надев очки из простого стекла, вышла из хостела. Я приучила себя к общественному транспорту и теперь знала расписание всех автобусов в сторону фешенебельного района Барселоны.
Долго смотрела на их дом. Да, я видела его и раньше, но сейчас вживую мне казалось, что я снова возвращаюсь в прошлое, в то дежавю, где меня держали в подвале в таких же роскошных хоромах.
Тихо… успокойся! Никто не причинит тебя зла. Ты можешь за себя постоять. Ворота оказались открытыми, как раз заезжал мини грузовик. Я проскользнула во двор. Дверь дома так же оказалась открытой, и я вошла внутрь совершенно беспрепятственно. Стараясь унять сбившееся дыхание и бешеное биение сердца, я шагнула на ступеньку… Вдалеке послышался голос Альвареса, и меня тут же заморозило на месте. Захотелось сбежать. Мчаться прочь, что есть мочи, не оборачиваясь.… А потом услышала детский плач, и сердце рвануло как будто острыми когтями. Я бросилась вверх по ступенькам.
– Кто такая? Куда?!
Меня схватили за локоть, и я чуть не вскрикнула. Это был дворецкий. Он сверлил меня презрительным взглядом.
– Кто тебя впустил в дом? А ну давай отсюда! Мы уборщицу уже наняли.
Выдохнула и попыталась высвободить руку.
– Я..по объявлению насчет няни.
– Из какого агентства?
– Я не из агентства… я…
– Мы не берем не из агентства. Давай выметайся, пока я не вызвал полицию.
– А вы дайте мне поговорить с родителями ребенка. Может быть, у них будет иное мнение.
Мимо нас пробежал худой мужчина с портфелем, он бормотал что-то себе под нос. До меня донесся голос Арманда. Он был очень мягким, звучал совершенно иначе, чем я привыкла слышать. Точнее, такого голоса я не слышала у него никогда.
– Ну и что ты наделал? М? Оставил меня без защиты? Ты почему назвал этого…этого индюка индюком?
Они показались в коридоре. Оба. Мой враг с маленьким мальчиком на руках. Малыш обхватил шею отца ручонками и преданно заглядывал ему в глаза.
– Пошли, я погрею тебе кашу. Но завтра мы будем искать няню, и тебе придется с этим смириться.
Сын отрицательно покачал головой.
– Хочешь сидеть с мамой?
Тоже отрицательно качает головкой и обнимает сильнее. А у меня дыхание перехватило, и сердце стучит так сильно, словно сейчас прорвет грудную клетку и покатится под ноги к этому мужчине. Дышать все труднее, а глаза затуманиваются слезами. Малыш…мой малыш. Мой любимый мальчик. Как я изучала твое лицо, любовалась им, прятала под подушку снимки из газет, сайтов, поисковиков, но какой же ты красивый вживую. Счастье мое родное…
– Я не могу.
Обнял сильнее и прижался всем тельцем.
– Правда, не могу. Мне надо возвращаться в спорт… иначе ты не сможешь мною гордиться. Никогда.
– Сеньор Альварес, к вам пришли.
Наконец-то соизволил заговорить дворецкий.
– Кто?
Арманд повернулся к помощнику.
– Женщина, говорит, что она по объявлению… Но, насколько мне известно, вы работаете с агентством.
– Пусть подождёт за дверью, я поговорю с ней.
Зазвонил его сотовый, и Арманд потянулся за телефоном.
– Слушаю. Новости есть?
Матео начал крутиться на руках, пытаться выхватить сотовый, когда Альварес вырвал мобильный из рук ребенка и отвернулся с телефоном, мальчик заплакал.
– Давайте я его подержу.
Это вырвалось непроизвольно, и я протянула руки вперед… если бы могла, то упала бы на колени и просила вернуть мне моего сына. Но я не стану просить. Я заберу. Просить могла Таня.
Глава 7
Я много раз читала о любви к мужчине, к женщине, к родителям, и эта любовь была мне понятна, я ее познала, но никогда не понимала о любви к ребенку и не представляла, какая она на самом деле эта любовь.
Но едва я взяла свое солнышко на руки, меня начало трясти от этой любви. Она пронизала меня настолько сильно, что я, оглушенная, израненная ею, просто стояла и смотрела в синие глаза своего сына, и понимала, что вот она любовь. Самая настоящая, единственная, истинно огромная, непревзойденная, ослепительно яркая, безумная, слепая, глухая.
Я готова ради нее умереть, дать разрезать себя на куски, уничтожить целый мир, только бы эти синие глаза смотрели на меня с этим любопытством, с этим интересом, изучая. А я не могу, мне хочется прижать его к себе, застонать, целовать в исступлении его лицо, его ручки, его шейку. Он ведь мой. МОЙ. Это чувствуется на ментальном уровне, кожей, каждой молекулой. Он пахнет МОИМ ребенком. Я чувствую, по-животному, примитивно, остро. Мой сын. Моя крошечка. Любовь моя. Матео… Матвейка. Так я называла его про себя. Мой котеночек с голубыми глазами и острыми маленькими коготками.
Когда замахнулся, я, сама того не ожидая, перехватила маленькую ручку и прижала к губам. Увидела, как удивленно распахнулись глазенки и приподнялись ровные отцовские брови. Да, малыш. Я не злюсь. Я прочла много книг, я знакомилась с тобой издалека. Я готовилась к встрече с тобой и даже к тому, что ты меня поначалу не примешь. Но эту встречу не передать словами… самая ценная встреча в моей жизни.
Для меня пропал весь мир, пропал этот дом, пропал его отец. Мы одни. Я и мой сын.
– Привет. Я… , – «твоя мама», – Нина.
– Имейте в виду. Он может вас покалечить!
Голос Альвареса ворвался в мой рай и заставил обернуться, чтобы встретить жесткий взгляд, полный недоверия и какого-то высокомерного презрения. Но в этот момент мальчик потянул меня за волосы, привлекая мое внимание, и я прижала его ладошку к своей щеке снова, отвлекая от агрессии, обескураживая и заставляя снова широко распахнуть глаза.
– А ты Матео, я знаю. Хочешь, я расскажу тебе сказку про маленького мальчика, которого звали Матео?
Кивнул и с любопытством потрогал мою щеку, провел ладошкой вниз по скуле. Как же сладко ноет мое сердце, когда маленькие пальчики прикасаются ко мне и обнимают мое заледенелое сердце, согревают, заставляют снова биться. Сколько сказок я сочинила для него в клинике. Я придумывала их каждый день. Самые разные, добрые и не очень. Но всегда со счастливым концом.
– Жил был маленький мальчик. С темными волосиками, синими глазками. Жил далеко, высоко в замке у злого дракона и ведьмы. Когда-то маленького мальчика украли у его мамы, потому что она была бедная, а ведьма-королева не могла иметь детей.
Как внимательно он слушал, то хмурил бровки, то приподнимал их. Потом вдруг протянул ручку за очками, но тут же остановился, а я сняла очки и надела их на него. Поднесла малыша к зеркалу и скорчила ему рожицу, а он мне. Потом дернул опять за прядь волос.
– Рассказывать сказку дальше?
Он кивнул. Странно. До сих пор я не услышала от него ни одного слова. Даже звука не издал.
– Ведьма закрыла маму принца в темном подвале, и когда та родила красивого мальчика, заколдовала ее, превратила в страшную старуху, а сыночка забрала себе в далекий замок. И теперь мама принца должна найти его и вернуть любой ценой, но кто даст страшной старухе пробраться в замок, правда?
Как внимательно слушает в моих же очках, склонил головку набок. Такой забавный, как маленький гном.
– Каким образом вы узнали, что я ищу няню? Вы не из агентства, а объявлений на улице я не развешивал!
Как же мне хотелось, чтобы Альварес молчал, чтобы не мешал мне, чтобы не сокращал эти бесценные минуты, не превращал их в ничто и не портил своим проклятым голосом. Моя ненависть к нему росла параллельно дикой любви к сыну. Как понимание того, что он виноват. Пусть косвенно или прямо в том, что мой мальчик сейчас не со мной. Но когда обернулась, что-то в его взгляде заставило насторожиться. Как будто он… как будто удивлен, поражен, словно чем-то ошарашен. Нееет. Нет. Он не мог меня узнать. Я не должна бояться. Во мне все другое. Абсолютно. Даже с девушкой знаменитого хирурга я не похожа. Но что-то его смутило. Он даже тряхнул головой.
– Верно. Я не из агентства. Простите, что ворвалась к вам в дом.
Старалась говорить мирно, скромно, как подобает замухрышке, которая ищет и жаждет работу.
– У вас работала Агнес, уволилась на прошлой неделе. Она моя подруга. Мне просто очень нужна работа.
