– Знаешь что, Варсонофий! – я вскочила с лавки и попыталась запустить в филина снежком, сотканным прямо из воздуха, да птица оказалась проворнее и вмиг перелетела в дальний угол избы.
Может, действительно, поспать не мешало? А то даже филин днём ловчее меня.
– Так, ладно! Устала я возиться с вами. Трут, постели-ка мне постель! А с тобой, умник, я позже разберусь! – погрозила я перстом гадкой птице.
Стоп, когда-то я уже это произносила… Всё, спать!
Я сладко зевнула, разом позабыв о наглом филине, озере треклятом, о водяных и леших, о сестрице своей любезной, о ветке еловой, Жезле то есть, о власти и предназначении – обо всём, даже о том, кто так бессовестно подглядывал за мной сегодня. Хватит, устала я. И злобным богиням иногда отдых нужен…
Не знаю, что меня так быстро сморило, – усталость моя, отварчик Трутов или гадкий мёд, но стоило мне коснуться головой мягкой пуховой подушки, как я тут же провалилась в глубокий оздоровительный сон. Наконец-то!
Глава 2
Одна снежинка – ещё не снег, а начало снежной бури.
Сколько ни растягивай время сонной неги, – всё равно пробуждаться придётся: пока я почивать буду, никто за меня работать не станет. Так что хочешь не хочешь, а вставать надо.
Я сладко потянулась, особо не торопясь приступать к своим премерзким обязанностям. Пусть пока народ порадуется временному затишью, осень ведь как-никак.
– Трут? Варс? Кто-нибудь здесь? – глубоко зевнув, спросила я и повертела головой туда-сюда.
В избе было темно, хоть глаз выколи. Сквозь неплотно задёрнутый полог, отгораживающий мою половину от общей части, я только и углядела, как по дубовому полу около открытого устья печи весело прыгали алые отсветы звёздочек тлеющих в очаге дров.
Прекрасно! И как же прикажете мне тут бродить в потёмках? Хотя бродить придётся недолго, учитывая мою везучесть: обязательно обо что-нибудь запнусь, пусть даже о собственный сапог, и расшибусь к лешему! Вот смеху-то будет! Самая страшная и злобная богиня убилась насмерть, поскользнувшись на картофельной очистке! Ну уж нет, такого счастья я Авсении не дарую! Хотя, если вдруг такое и случится, то пусть уж и она сгинет на пару со мной, лопнув от смеха. Вот.
Я решительно встала с постели и раздвинула занавески пошире. Так, всего-то и нужно, что добраться до окошечка над столом! А стол практически у входной двери на кухонной половине.
– Варс? Варсонофий, ты здесь? – на всякий случай спросила я у потолка.
Может, он на чердаке спит? Или не спит уже? Интересно, а какое сейчас время суток? Я вновь бросила взгляд на задвинутое окошечко. Ладно, сама всё выясню.
Зажмурившись (всё равно не видно ни черта), я на цыпочках, шаря вокруг себя руками, медленно взяла направление на стол. Но не напрямую, а по периметру избы.
«Шаг, ещё шаг, вроде всё хорошо, ладно, ещё шаг и ещё, – мысленно подбадривала я себя. – Может, всё-таки стоит открыть глаза?»
Бум!
– Чтоб тебя морун за самые интересные места покусал!
Как это часто бывает, удар прилетел оттуда, откуда его совершенно не ждали. Я открыла глаза и потёрла ушибленный лоб, затем протянула руку, чтобы ощупать препятствие, с которым столкнулась. Ну конечно, полка для посуды! И откуда она только взялась! Я же поводила в той стороне руками! Ничего не было, вроде бы… А она, подлая, всё равно как-то умудрилась меня в лоб ударить!
Что ж, до противоположной стены я всё же добралась… Теперь осталось только пройти вдоль неё до стола и найти окошечко.
В слабых отсветах, исходящих от печи, я с трудом, но всё же смогла разобрать неясные контуры огромного дубового стола. Так, а вот и лавка! Я чуть ли не ползком продолжила нелёгкий путь к заветной цели. И спустя некоторое время, всё же очутилась там, где нужно. Нащупав, наконец, на стене ручку задвижки, я с усилием отодвинула заслонку в сторону[16 - Самым ранним видом окна на Руси считалось узкое волоковое окошко из кожи или слюды, выпиливаемое из куска стены. Оно предназначалось для выпуска дыма. Такие отверстия задвигали (заволакивали) глухими деревянными дощечками, поэтому их называли «волоковые окна».], впуская в натопленную избу свежий лесной воздух и дневной свет.
Зажмурилась от неожиданности. Так, со временем суток разобрались! Теперь бы привести себя в порядок, найти куда-то улизнувшего советника, разузнать у него, сколько же я проспала. И отругать заодно, – это, конечно, уже так, для приличия. Я отодвинула заслонку на окне полностью, пропуская в темноту избы хоть сколько-нибудь света. Но узкое волоковое оконце с трудом освещало даже половину жилища.
И куда только эти бездельники пропали? Ладно Трут! Поди, развлекается, людям головы морочит, – это его прямая обязанность. Но филин-то куда подевался средь бела дня?!
Я обошла стол и, подойдя к печи, подняла голову, заглядывая через лаз в потолке на чердак.
Вновь позвала:
– Варсонофий, ты там? – в ответ я услышала какой-то шорох, совсем не свойственный филинам, а, скорее, похожий на возню мышей или… крыс.
Бррр! Я отскочила от зияющего чернотой квадрата с проворностью кошки и с совершенно не свойственным этим грациозным существам страхом пред мерзкими тварями. Поёживаясь, стала выискивать глазами сапоги. Мало ли, вдруг крысы уже и по полу шмыгают!
Углядев на печи поблёскивающие в тусклом свете знакомые пряжки, я быстренько обулась. Затем, порывшись в сундуке, выудила первое попавшееся платье, натянула его прямо поверх ночной рубахи и, схватив тёплый овчинный кожух, выскочила из избы как ужаленная.
Фу! Терпеть крыс не могу! Хотя запросто сумею обернуться этой хвостатой тварью – лишь бы сестёр попугать. Но стоит мне самой наткнуться на это серое мерзкое существо, как я тут же из грозной и злобной богини превращаюсь в простую сопливую девку, визжащую так, что на десять вёрст слыхать. И неважно, крыса это или безобидная мышка.
Я передёрнула плечами, отгоняя от себя мысли о неприятных созданиях, и, немного привыкнув к яркому дневному свету, зашагала прочь по талому снегу, лишь бы подальше от избы, кишащей крысами. Н-да, и сколько же это я проспала, что все мои труды насмарку? Я осмотрела уже ставшие серыми сугробы, медленно оплывающие под лучами жаркого осеннего солнца. Кое-где даже проглядывала пожухлая, а местами и зелёная трава. Все мои усилия и старания таяли в самом что ни на есть прямом смысле у меня на глазах! Ну, Авсения! Как и обещала, не опустила руки в борьбе за власть. Ну ладно, радуйся, радуйся, только не долог твой триумф, сестра!
Ай! Прямо за шиворот мне что-то капнуло. Я недовольно подняла глаза. Кап! Теперь ещё и на нос. На ветвях высокой, раскидистой берёзы, под которой я так удачно остановилась, дружно таяли сосульки, даже не обращая внимания, на кого они смеют таять! Вот это уже наглость! Вот это уже перебор! Я нехорошо сузила глаза и дунула на берёзу. Та мгновенно покрылась инеем, как ей и положено, задрожав позвякивающими сосульками. Затем я перевела сердитый взгляд на безоблачное лазурное небо, с которого жарко светило рыжее солнце, прямо-таки издевательски подмигивая Зимней богине. Ну ладно, Авсения, принимай ответный ход!
Я закрыла глаза, медленно вдыхая тёплый осенний воздух, а выдыхая уже морозный, густой туман. И с каждым моим выдохом я ощущала, как медленно, но неумолимо воздух насыщается привычной мне морозной свежестью. Вот уже и тень облаков легла на моё лицо, закрывая собой неуместно тёплое высокое солнце, а я всё стояла, прикрыв веки, и выдыхала из лёгких зимнюю стужу. Открыла я глаза, только когда на мои щёки и ресницы медленно опустились первые невесомые снежинки. Я улыбнулась и с неприкрытой гордостью взглянула на пегие горы снежных облаков, внезапно выросшие на небосклоне и сонно сыплющие пушистыми хлопьями снега.
– Моя госпожа! Вы проснулись! – услышала я за спиной.
– Нет, это я во сне хожу, как лунатик! Щас ещё постою чуток и дальше досыпать пойду, – недовольно пробурчала я, поворачиваясь к Труту.
– Оу, простите…
Аука смутился и потупил взор, видимо, решил, что опять я не с той ноги встала.
– Трут, скажи мне лучше: как это вышло, что за одну ночь всё так сильно растаяло?
Лесной дух ещё сильнее согнулся, изучая носки своих латанных-перелатанных лаптей и избегая глядеть мне в глаза, что меня очень сильно насторожило.
– Трут! Сколько я проспала? – строже вопросила я у старичка.
– М-моя госпожа, я не знаю, как всё так вышло… Вы спали, и спали… Возможно, сказались все предыдущие бессонные ночи… И поэтому я не смел, не смел вас потревожить, – заикаясь, стал оправдываться лесовичок.
– Трут! Ответь на вопрос! Сколько… я… спала? Какой сегодня день?
– С-сегодня пятый день ледостава[17 - Ледостав – пятое ноября.], – быстро выпалил Трут.
– Что?! Не может этого быть! Целая неделя прошла[18 - До принятия крещения на Руси неделя состояла из пяти дней.]! – изумилась я. – Ты уверен?
Я, конечно, любила поспать, да и просто в кроватке поваляться, но чтобы так долго?!
– Д-да, моя госпожа! Простите меня, я не думал, что… Я виноват! – Трут плюхнулся на колени прямо в оттаявшую грязь и умоляюще протянул ко мне руки.
– Встань, Трут! Ты не виноват. Ничего же не случилось, подумаешь, немного снега растаяло, – устало проговорила я, но увидев, как он вздрогнул и ещё сильнее округлил глаза, поняла, что всё-таки поспешила с выводами.
– Трут? В чём дело? Что случилось?
И вдруг у меня похолодело в груди, точнее, там всегда холодно, но в этот раз прямо совсем стужей накрыло: в нашем разговоре не хватало ещё одного участника.
– Где Варсонофий?
– В-в и-избе, – пискнул аука.
– Его там не было, когда я проснулась, – я вдруг почувствовала, как моё и без того холодное сердце медленно покрывается ещё одним слоем вечной мерзлоты. – Что случилось? – еле слышно прошептала я.
– Я… я не знаю… Несколько ночей назад он просто пропал, улетел на охоту и не вернулся. Я искал, честно. Весь Бор прорыскал, но его нигде не было. А сегодня утром случайно наткнулся на него в Гадючьих Топях, он был без сознания, но цел. Я вмиг доставил его домой, а вас в избе не было. Потом я увидел, как с неба повалил снег, и почувствовал, что вы здесь, поэтому сразу кинулся сюда. Хорошо, что вы были совсем недалеко. Я правда-правда не знаю, как всё так вышло, госпожа! Я не виноват!
– За мной! Быстро! – кратко приказала я Труту и, резко развернувшись, пошлёпала по мягкому белому ковру к избе.
***
– Варс? Варсонофий? Как ты себя чувствуешь? – я заботливо приглаживала топорщившиеся в разные стороны перья филина.
– Как беспомощный маленький ягнёнок, которого пожевал, а потом почему-то выплюнул огромный скверно пахнущий волкодлак.
– Да? Ну ты и выглядишь соответствующе, если честно, – я внимательно осмотрела нахохлившегося филина, восседавшего прямо на столе, сплошь покрытом его пёстрыми перьями.
Варс мотнул головой, и в воздухе повисло ещё три невесомых пушинки. Отчего я вдруг почувствовала, как засвербело в носу. Я отодвинулась от птицы подальше. Странно, раньше не наблюдала за собой вообще никакой аллергии. Разве что на Авсению.
– Я смотрю, он и к тебе заглядывал? – хмыкнула птица.
– Кто «он»? – не поняла я.
– Волкодлак.
– Что? С чего это ты взял? – совсем запуталась я.
– А как же тогда ты объяснишь шишку на своём божественном лбу? – ехидно прищурил левый глаз филин.
Ах ты, лешачья бородавка! Неужели всё-таки вскочила? Я протянула руку к ушибленному месту и, ойкнув, отдёрнула, будто ошпарившись. Этого мне только не хватало! Поди, ещё и светится за три версты.
– Э-э-э, долго рассказывать, да и времени нет на глупости. Решать надо, что это за гадость такая в моём лесу завелась, и что с ней делать! – быстренько сменила я тему.
«Ага, щас я сразу и расскажу, как впотьмах с посудной полкой сражалась… Да я лучше свой любимый сарафан Сеньке отдам! Нет-нет-нет, ни за какие коврижки он не узнает сей постыдной правды!»
Варс только кивнул, но по его хитрющим янтарным глазищам я поняла, что ему-то и рассказывать ничего не нужно. Ведь у меня на лбу отпечаталась наша с посудной полкой давешняя встреча.
– Можно ещё вопрос? Последний, – стараясь сохранять невозмутимый вид, спросил советник.
– Ну? – неохотно буркнула я.
– Расскажи хоть, зачем ты поверх ночной рубашки ещё одну напялила? Замёрзла так?
– Да ну тебя! – совсем обиделась я.
Филин только хмыкнул.
– Хватит на всякие глупости отвлекаться. Давай, Варс, соберись-ка и поведай нам, – я кинула хмурый взгляд на притихшего возле печи Трута, – всё, что помнишь.
– Да немного-то я помню, Морана, – действительно собрался Варс и тяжко вздохнул.
– И всё же, – настаивала я.
Филин насупил кудлатые брови и, подумав, начал:
– В то утро, когда ты заснула, наконец, праведным и крепким сном новорождённого младенца, я тоже был здесь, и никак у меня из головы не выходило твоё озеро лесное. Думал, обязательно проведать его надо. Вечером, как следует выспавшись, полетел на охоту. Я почти всю ночь охотился, а перед рассветом решил наведаться к тому озерцу. Вот там-то это и случилось. Будто кто-то невидимые силки расставил, а я в них и попался, как заяц несмышлёный. Опутало меня что-то ледяными оковами, аж до самого сердца мороз пробрал, я и свалился кулём прямиком в снег. А там меня темнота накрыла, и больше я ничего не помню. Только сегодня очнулся. Огляделся, а я в избе уже. Вот и весь мой сказ.
– Н-да-а-а, дела… Значит, всё это произошло в ту ночь, когда я спала крепким, недельным сном.
Варс удивлённо приподнял брови. И я ему поведала свою часть истории.
– Неспроста всё это, Морана.
– И я не верю в такие совпадения. Трут, – повернулась я к духу, – а что там за травку ты мне заваривал, а?
– Госпожа! Не губите зря, не знаю я, что с вами приключилось! Не я это! Перуновыми усами клянусь, не я!
– Но-но-но! Усы-то тут причём? На тебя и не думает никто, успокойся. Иди лучше, за дровами сходи.
– Так есть ещё, – неуверенно промямлил он.
– Сходи, – с нажимом повторила я.
– Бегу уже, – спохватился старичок и стрелой вылетел за дверь.
Я помолчала мгновение, прислушиваясь, а затем повернулась к Варсу.
– Что думаешь? Мог?
– Вряд ли. Зачем ему это?
