– Ему, может, и незачем, а врагов у меня хватает.
– Ты слишком мнительна.
– А как же отвар и нападение на тебя? Совпадение, по-твоему?
– Отвар он при мне заваривал, я видел всё, что он в чугунок бросал. Даже совета у меня спрашивал, переживал жутко, вдруг тебе снова не по вкусу будет.
– Допустим. Хотя, может, какая-то из травок заговорённая была? Да и ты не шибко в травах разбираешься.
– Чего?! – возмутился Варс.
– Ладно, не до обид сейчас, – отмахнулась я от насупившейся птицы. – А как же нападение на тебя? И ведь именно он тебя нашёл. И когда? Аккурат в тот день, когда я проснулась.
– Не он это. Чувствую нутром, что другой это затеял. К тому же оглушили меня магией, которой не обладает аука.
– Он может на кого-то работать.
– Не может, он предан тебе. Не видишь разве?
– Он меня просто боится, это не верность.
– Всё равно – не он. И знаешь, что странно было на озере?
– Что?
– Магия эта на твою похожа была. На природную.
– Не может быть! – я взвилась с лавки и горной козочкой подскочила к своей постели.
Пошарив руками под подушками, я, наконец, извлекла на свет божий, точнее, в полутьму избы, то, что искала. В тусклом свете лучин еловая ветка казалась маслянисто-чёрной и слегка потрёпанной.
«Негоже так с Жезлом обращаться», – прозвучал у меня в голове ворчливый голос советника. Но всё-таки вздохнула с облегчением. Главное, он был на месте. Ф-фу! На месте-то на месте. Да только это не очень успокаивало меня.
– Не нравится мне всё это. Чует моё сердце: это только начало.
– Пришла беда, отворяй ворота!
– Тьфу на тебя, Варс! Каркать мне тут вздумал! Чего это ты, в самом деле?! Стареешь? Забыл, что ль, кому служишь? В этом краю уже есть одна беда – я! И конкуренции я не потерплю. Посмотрим ещё, кто тут главный злодей!
– Смотри не переусердствуй, Морана. О тебе хоть и ходит слава дурная по земле, но и ты не всемогущая. Ведь мы же не знаем, что это за сила такая, и чего она забыла в здешних краях, – предостерёг меня советник.
– Вот это и предстоит нам выяснить, мой мудрый друг! Тем более, что некоторые предположения у меня есть.
– Авсения?
– Очень на неё похоже.
– Ты всё же не лезь на рожон, вдруг не она.
– Ха! Кстати, с Трута тоже глаз спускать не стоит, даже если он и ни при чём, лишняя предосторожность не помешает. Как говорится: предупреждён… – подняла я вверх указательный палец.
– Значит, вооружён, – вздохнул Варс, – А ещё говорят: меньше знаешь, крепче спишь. Я это к чему? Может, и не стоит лезть в это дело, может, всё это глупая случайность, и я просто под чью-то горячую руку попал.
– Ты сейчас рискуешь под мою горячую руку попасть, если трусить не перестанешь. Что это такое, в самом деле? Служишь у самой злобной и ужасной богини и боишься какого-то гнусного выскочку, решившего оспорить у меня право на власть?! Вот выясним, кто это, ещё и посмеёмся над твоей неоправданной трусостью! У страха глаза велики, как говорит народная мудрость. Не так страшен чёрт, как его малюют. М-м-м, что там ещё… Короче! Здесь бояться должны только меня, ясно?!
– Как божий день, – смиренно кивнул филин.
***
После странного нападения на Варсонофия и моего недельного сна я держала ухо востро. Ежедневно и еженощно обходила и облетала свои владения в поисках того, кто так бесцеремонно осмелился пакостить на моей территории.
Я ломала голову и терялась в догадках, что же это за непонятная сущность появилась в наших краях и с какой, собственно, целью. Неоднократно я возвращалась на то лесное озеро, где кто-то наблюдал за тем, как я творю магию. Но, к моему разочарованию, ответов, зацепок, записок на снегу, случайно обронённых вещей я не находила. Озерцо по-прежнему было снежным и безлюдным, каким я его и оставила в то злосчастное утро. Безусловным было, на мой взгляд, одно: именно тот, кто следил за мной на озере, напал на Варса и устроил преждевременную весну в Заповедном Бору. Но для чего? Этого понять я была не в силах. Для чего было нападать на филина, а затем отпускать его? Зачем меня усыпили (а в том, что меня усыпили, я была уверена), и оставили в живых? Для чего было устраивать всё это представление с погодой?
Одни вопросы без ответа. Это была игра, правил которой я не знала. А я терпеть не могу, когда вожу не я! Открытым оставался также вопрос: что делать с Трутом? И без того пугливый и забитый лесной дух теперь и вовсе боялся лишний раз вставить слово, исчезал из избы чуть свет и появлялся далеко за полночь, что никак не подтверждало его невиновность. Где он пропадал дни напролёт? С кем виделся?
Тенью прошмыгнув в избу, он терялся в темноте печи и таился там, даже не смея дышать, до следующего утра. Но, несмотря на смертельный страх передо мной, он по-прежнему исправно выполнял обязанности гостеприимного хозяина. Недостатка в чём-либо я не испытывала, в избе всегда было тепло, чисто, светло (как это ни странно), и стол изобиловал разнообразием яств. Единственное, что добавилось в традиционный уклад нашей тихой уединённой жизни – непременное снятие пробы всего, что приготовит Трут, им же самим в моём присутствии. Уж такая я есть, недоверчивая и подозрительная ко всем и ко всему, не внушающему полного доверия. Трут немо повиновался. Да и выбора у него просто не было. Варсонофий недовольно сопел.
– Да, Морана, так у тебя никогда не будет друзей, – задумчиво проговорил советник, следя, как Трут покорно убрал со стола и, пятясь ко входной двери, мгновением позже скрылся из виду.
– А кто тебе сказал, что они мне нужны? Злодеям друзья по определению не положены, – проговорила я, лениво отщипывая по ягодке от брусничного кустика и бросая их обратно в туесок. И где только Трут умудрился бруснику откопать?
– Ты же не злодейка, сама это знаешь.
– Не злодейка? А кто же?
– Ты, – задумался филин, – очень сложная, многогранная, порой противоречивая натура, которую, увы, не всем дано понять. И, к сожалению, огромная заслуга в этом принадлежит тебе самой. Одним словом, скверная ты баба!
Я фыркнула.
– Нет, Варс, выражение «просто злодейка» мне больше по душе. А ещё лучше «закоренелая, неисправимая, гнусная ведьма»!
– Ветром море колышет, молвою народ, – тихо произнёс филин. – Не обязательно быть такой, какой тебя представляют себе люди. Ведь многое из того, что о тебе говорят, всего лишь сплетни, гнусная ложь и неправда.
– Почему же? На мой взгляд, они в чём-то правы. Не во всём, конечно. Младенцев я не ем. Но в остальном… К тому же, мне нравится моя жизнь.
– Замуж тебе пора. Семью заиметь, деток.
Я чуть брусникой не подавилась.
– Чего?!
– Чего слышала. Засиделась в девках-то. Вот всякой дурью и маешься. А так хлопоты домашние, детям носы сопливые утирать, мужу портянки латать да щи варить. Вот чего тебе надо! А не по лесу незнамо за кем гоняться!
– Совсем сдурел?! Ты чего городишь? Я, богиня Морана, – и портянки латать?! Какие мужья, какие дети тебе сопливые?! У меня и так дел невпроворот, да и вообще это всё людские заботы. Нам, богиням, не до этого совсем.
– Не до этого им совсем… Хочешь сказать, и не думала никогда? Хочешь сказать, тебе любви не надо? И замуж совсем не хочется, да?
– Да. Совсем не хочется, – я с вызовом взглянула на филина. – Потому что мне не нужны рамки, я не хочу ни от кого зависеть, мне важнее моя свобода. Я самодостаточна, и мне так хорошо. И хватит об этом, Варс! Сейчас у нас дела поважнее глупых замужеств, и у меня совершенно нет никакого желания обсуждать то, чего в принципе никогда со мной не случится. Лучше расскажи, что в лесу творится. Может, нечисть какая в курсе дел происходящих? Говорит что?
Варс тяжко вздохнул и нехотя переменил тему.
– Говорить-то говорит, да всё не по делу.
– Чего же говорит?
– Да жалуется в основном, то друг на друга, то… неважно, в общем, – махнул крылом филин.
– А про нашего таинственного друга никто ничего не знает, выходит?
Варс только отрицательно покачал головой.
– А с Трутом зря ты так. Он ведь очень предан тебе.
– Ага, предан. А знаешь, почему предан? Потому что боится! А раз боится, значит, дорожит своей шкурой. А раз дорожит своей шкурой – сто раз подумает, прежде чем мне дорожку перебегать!
– Слабых волею страх подчиняет, сильных – заставляет перешагнуть через него. Не забывай.
– Я и не забываю, только это не про ауку. Или неужто ты думаешь, умник, что Трут всё-таки посмеет выступить против меня?
Птица неопределённо пожала плечами.
– Нет, это вряд ли, – ответила я за него. – Если только…
– Что? – заинтересованно спросил Варс.
– Неважно. И вообще, прекрати читать мне мораль!
Варсонофий так и раскрыл клюв от удивления. Ну да, раз я так сказала, значит, читал.
***
Сдаётся мне, всё-таки посмел он выступить против меня, да только не по своей доброй воле, а по чьей-то очень сильной и чересчур охочей до власти. И думается мне, что я всё же знаю этого подлеца и негодяя, точнее, негодяйку. Но Варсу это я пока говорить не буду, сама всё проверю. Да и не поверит он, что всё это дело рук моей сестрицы любимой. Хотя-а-а… Нет, она это, руку даю на отсечение! Естественно, не свою, ещё чего!
Филин тем временем насупил и без того кустистые брови и, обиженно клацнув клювом, замолчал. Ненавижу, когда он своим угрюмым молчанием заставляет меня чувствовать себя неправой. «Как скажешь, Морана, последнее слово за тобой, ты же у нас богиня! Но учти, в случае чего и последствия за твои упрямство, заносчивость и самоуверенность тоже лягут на тебя и будут камнем болтаться на твоей шее». Да, именно это сейчас и означало его простое «клац-клац».
Ну и пусть, всё равно извинений в свой адрес он от меня не услышит.
– Так, хватит выяснять, кто прав, а кто старается казаться правым! Пора за дело! – я хлопнула в ладони, тем самым показывая, что на этом наша милая беседа закончена. – Я ухожу, вернусь на заре пятого дня.
Я уверенно поднялась из-за стола и подошла к сундуку. Так-так-так, что тут у нас? Н-да, надеть, как всегда, нечего, – пришла я к любимому всеми женщинами выводу, вытряхнув платья, юбки и сарафаны на лавку. Прищурив левый глаз, правый я всё же положила на тёмно-синее аксамитовое платье, понизу расшитое золотой нитью. Ничего лишнего, простой растительный орнамент вился по подолу, да немного жемчуга, совсем чуть-чуть горностаевого меха на рукавах, в общем – просто и со вкусом.
Надев платье поверх тонкой льняной рубахи, я аккуратно убрала густые чёрные волосы в тугую косу, вплетая туда жемчужные нити, накинула на плечи тёплый, на меху серо-голубой бархатный плащ с обильной узорной вышивкой. На ногах уже красовались яркие кожаные сапожки на мягкой подошве, также расшитые цветными нитками и речным жемчугом. Повертелась довольная, наслаждаясь великолепием наряда. Ах, что за краса, что за дева!
Моровая дева.
А с виду и не скажешь…
– Ну? Как я тебе? – сияя улыбкой, спросила я у Варса.
– Хороша! Только куда это ты так вырядилась на ночь глядя? К морунам на посиделки?
– Да ну тебя! Ещё бы я ради них старалась! Неужели я не могу ходить на работу как на праздник, а? Ну так как? Чего не хватает?
– Венец надень! И солидно, и шишку прикрывает, а то ишь как в темноте светится! – съехидничал Варсонофий.
– Точно! – порывшись в резной шкатулке, я извлекла кожаный обруч, обтянутый паволокой и богато украшенный бусами и вышивкой. Надела его вместе с височными кольцами, тихонько позвякивающими крупными бусинами.
Теперь точно всё! Я взяла в руки еловую ветку и, кивнув на прощание незаменимому, но вредному советнику, рассыпалась в снежную пыль, умчавшись далеко на север Заповедного Бора, в холодные Железные Горы, поросшие чёрными вековыми соснами.
***
На склоны ступенчатых гранитных скал медленно опускались вечерние холодные сумерки, заботливо окутывая всё вокруг своим лиловым плащом. Я взглянула на небо, одним взмахом ресниц заволокла его тёмными снежными облаками, и они стали медленно разбредаться по просторному куполу небес. Ещё мгновение – и на западе скрылся последний пурпурный отблеск заходящего солнца. Мир погрузился во мрак зимней ночи.
Я неспешно прошлась по скрипучему снегу горного уступа, поочерёдно касаясь кряжистых стволов стариков-сосен. Ласково проводила ладонью по грубой потрескавшейся коре, ощущая пальцами каждый глубокий застарелый или недавно появившийся шрам, нанесённый жестокими зимними ветрами и морозами, да неумолимым жаром летнего солнца.
«Вы многое повидали, многое пережили, но не преклонились ни перед чем, ни перед кем. Не страшила вас ни скудная, твёрдая как камень земля, ни равнодушное синее небо, скупое на обильные питательные дожди. Молчаливые и величественные, взираете вы с неприступной высоты крутых склонов одинаково равнодушно на все дела людские, добрые и злые, на поступки доблестные и подлые, на речи льстивые и праведные, на взгляды завистливые и искренние, на чувства истинные и лживые, на вражду и злобу, на дружбу и предательство, на любовь и ненависть… Всё повидали вы на веку своём, и всё пережили».
Я вновь подняла глаза к небу, такому низкому, что казалось, будто узловатые натруженные руки-сучья сосен цеплялись скрюченными пальцами за мягкие податливые бока сизых туч, заставляя их плыть по тёмному морю небосвода ещё медленнее, ещё неторопливее. Да и куда спешить? В этом месте время ничто, оно не имеет границ и условностей. В этом далёком безлюдном краю оно практически остановилось, да оно здесь и не важно. Зачем оно здесь? Для кого? Здесь некому вести подсчёт прожитых дней, веков… Ведь единственные жители этого края – горы да потрескавшиеся древние как мир сосны. И что бы ни происходило там, внизу, здесь будет всё, как и сотни лет назад…
Не поворачивая головы, я ощутила, как за моим левым плечом, отделившись от монолитной тени горного массива, появился чёрный сгорбленный силуэт. Сделав полшага навстречу мне, он неуверенно замер.
– Здравствуй, Морана, – могильным холодом прошелестела тень. – Не ожидал тебя здесь встретить. Снова.
– Отчего же? Это ведь и мой край тоже, – не поворачиваясь к собеседнику, произнесла я, сделав ударение на слове «мой» и даже не подумав отвечать приветствием на его слова. Слишком много чести. Да и не желаю я ему здоровья, раз на то пошло.
Тень ничего не ответила, лишь едва заметно недовольно дёрнула плечом. Ишь, не по нраву мои слова.
– Зачем ты пришла? – снова прошептала она.
Я медленно повернулась к собеседнику и холодно посмотрела на него.
– Ты знаешь, что происходит в Заповедном Бору? – сразу приступила я к главной цели визита, опустив всякую вступительную белиберду.
– А что происходит? Ты о чём?
– Брось, ты прекрасно понимаешь, о чём я. Кто за этим стоит?
