Внутри гиганта что-то нехорошо хрустнуло, он коротко хрипнул и заметно покачнулся.
«С ним что-то не так», – Катя опустила взгляд, стараясь не показывать своих чувств, – «может болен?»
Лесовик, тем временем, вновь подал голос:
– Могу пособить, но не задаром.
– Что ты хочешь?
– Желание?
– Чего?
Собеседника снова шатнуло, и он, издавая рвущий душу скрип, присел прямо на жухлую траву. Его речь стала глуше, вкрадчивее:
– Я спасу тебя, ты вернешься домой, очень скоро. Но жди. Скоро я оглашу свою волю, и ты исполнишь ее.
– Что?! А если ты потребуешь…
– Не блажи. Я запрошу невысокую цену, ту, что тебе вполне по силам. И еще: тебе это не принесет никакого вреда, обещаю.
– Не нравится мне это, – голос странницы стал тверже, – похоже на обман.
– Чего? – дух леса протяжно хмыкнул. – Хотел бы обмануть – так и сделал бы, но я честно предупреждаю о цене за спасение.
– А если я сама выберусь?
Чудище ритмично затряслось, издавая хлюпающие звуки, которые, при определенной доле фантазии можно было принять за смех:
– Без моей воли чаща тебя не отпустит, уж поверь.
– Ах, вот как?! – голос девчонки сорвался от возмущения. – Выходит, ты намеренно не выпускаешь меня, принуждая к этому договору! Нечестно! Это же… шантаж!
– Так и есть. Я и не корчил из себя ангела. Не трепыхайся, человече. У тебя два пути: или сгинуть здесь, причем, очень мучительно, или принять мое расположение и… условие. Повторяю: тебе это ничем не грозит. Ззогн всегда держит слово. Решай!
«Вот же коряга трухлявая! Сам же заманил, заморочил, а теперь спасителя из себя корчит», – девчонка попыталась погасить гнев, привести мысли в порядок. – «Главный вопрос: что он потребует потом?».
Длинная молчаливая пауза…
Катя оглядывается на темные дремучие заросли, и вдруг понимает: вопроса «что же делать?» не стоит, все уже решено. Она либо погибнет в этих лихих местах, либо… пойдет на сделку. Выбор очевиден.
«Да-а, попала ты, подруга»…
Зло, не по-детски сплюнув, она выдавила:
– Хорошо, я согласна.
– Разумно. Иного и не ждал.
– Показывай путь.
Лесовик повелительно воздел лапу и тут же заросли справа от заплутавшей расступились, обнажив едва заметную прямую тропку:
– Ступай туда. Вскоре встретишь Синего. Он тебя проводит.
И откуда силы взялись? Не отвлекаясь более на разговоры, девочка чуть ли не бегом припустила по указанному пути.
В отсутствии многочисленных лесных препятствий шагалось легко, весело, да и тропка с каждой минутой становилась все шире…
– Боже! – Приметив под поросшим мхом валуном лесной родник, Катя прильнула губами к чистейшей живой влаге и пила, пила… Никогда процесс утоления жажды не казался ей таким до дрожи восхитительным.
Дальнейший путь показался совсем легким. Уже минут через пять лес стал заметно редеть, а еще через минуту путешественница увидела небольшую избушку, притулившуюся под сенью огромного раскидистого ясеня.
– Эй, есть кто? – Катя робко поскреблась в узкую дощатую дверь.
– Ага, – в проеме показался тощий парнишка лет пятнадцати: курносый веснушчатый нос, лохматые волосы цвета соломы и широкая приветливая улыбка, – ух… человек?
– Ну да, кто ж еще. Погоди, а ты сам не…
– Не суть, – хозяин сверкнул на нее синим взглядом, нервно хохотнул и церемонно шагнул в сторону, освобождая проход, – че в дверях застряла? Проходи. Голодная, поди?
– Еще бы!
– Меня Водимам звать.
– Может – Вадимом?
– Не, именно через «о», от слова «вода». Ладно, присядь пока, ща я накрою чего-нибудь.
Катя заворожено смотрела, как на простеньком деревянном столе без скатерти появляются исходящая паром отварная картошка, приправленная зеленью и маслицем, тонко нарезанное сало, блюдо только что поджаренных карасиков, душистый ржаной хлеб и запотевший графин ледяного кваса.
– Налетай!
Не заставляя себя просить дважды, девчонка с аппетитом набросилась на стряпню. Ух и оголодала она! Простая неказистая еда казалась пищей небожителей.
Паренек, почти не ел, больше пялился на неожиданную гостью, продолжая лучисто улыбаться:
– Да не торопись ты, еда не убежит. Осторожно, с рыбой, не подавись.
Десять минут, и на столе осталась только горбушка хлеба, да кости водоплавающих.
– Уфф, спасибо вам… гм… тебе.
– На здоровье. Ты как забрела-то сюда?
– Ты – Синий?
– Да. Это мое второе имя.
– Странное. Откуда оно?
– Этот цвет – символ стихии воды.
– Воды? А причем она…
– Скоро узнаешь, – подросток не отводил взгляда от гостьи, – ты так и не ответила: как попала в это место?
– Лесовик указал.
– Лесовик?
– Ну… как же… а, Ззогн, так он представился.
– Ахх, вот как… Желание обещала? – заметно помрачневший Водим не спрашивал – утверждал.
– Ага.
– Похоже, влипла ты, сестренка.
– Да уж смекнула, не дура. Вопрос: как теперь выпутываться.
– Да никак, – голос парня стал глуше, протяжнее, – если дала слово ему, назад пути нет, придется выполнить, иначе…
– Что?
– Проклятие, на весь род, а это куда хуже.
Девочка вздохнула, слегка подалась вперед и шепнула еле слышно:
– А ты знаешь, что он попросит?
– Знаю. Ему всегда нужно только одно. Но тебе не стоит слышать об этом, до поры.
– Мамочки. Ты меня пугаешь.
Собеседник хохотнул:
– Монстра лесного не устрашилась, а меня…
– Там не до страху было.
– Эт точно. Ну что ж, – хозяин решительно поднялся со скамьи, – если вопросов больше нет…
– Есть.
– Глаголь.
– Ты же – не человек, как и он. Кто вы друг другу?
– Нуу… – блондинистый юноша подошел к бадье с питьевой водой и провел ладонью сверху. Крупная, жемчужно опалесцирующая капля воды, размером с кулак, оторвалась от бликующей глади и зависла в воздухе. – Я, гм… как бы доходчивее… воплощение, дух этой стихии, местного масштаба. В любом лесу есть во?ды: родники, ручьи, речушки, небольшие озерца, болота, наконец, вот это все – моя вотчина, во влаге этих мест я полный хозяин, но только там. Ну а чаща… ты уже поняла, кто там правит. А поскольку во?ды эти – часть леса, в этой паре Ззогн – главный. Я как бы его, м-м… пасынок.
– Как так? Он же… от него мурашки по коже, с ним что-то не так, это даже мне понятно. А ты… ты – тоже?
– Ну, спасибо за оценку. Вода всегда чистая, усвой. А вот леса всякие бывают, этот, например, он другой… ты не поймешь.
– А ты не пробовал бороться, изменить это?
Водим хихикнул, хотя в глазах плескалась тоска:
– Дурашка. Эта система в равновесии. Да и не в моих силах лезть в чужую епархию, как и не в его власти вмешиваться в мои дела. Мы – как вода и масло, не смешиваемся и не подконтрольны друг другу, но моя стихия течет на его территории, увы.
– И что теперь?
В который раз юноша лучисто улыбнулся:
– А вот созреешь – поговорим.
– Чего?
Собеседник вдруг подался вперед и цепко поймал взгляд девочки, да так, что ей не по себе стало:
– Я вижу в тебе то, чего не заметил мой отчим (не до того ему было). Ты – особенная, то зерно, из которого, ежели так сложится, вырастет дикая роза… усеянная шипами, опасный цветочек… Я многое могу поведать тебе, подсказать, направить… Но это будет только в том случае, если ты изменишься, в нужную сторону. Время покажет. Ну а когда ты… почувствуешь нечто – зови. На этот случай держи это, – он протянул девушке серебряную фигурку рыбки, слегка напоминающую блесну, – когда придет время, сожми ее в ладони, над водой и призови меня.
– Спасибо.
– Ну а теперь пора. Родители твои, поди, все на нервах. Идем, укажу путь в деревню…
2.
«Ох, боженьки… Ну и денек выдался, самый тяжелый в жизни, однозначно», – Катя окинула усталым взглядом спальню, сладко потянулась в постели и подтянула край одеяла под самый подбородок. – «Как же хорошо дома! А родители, бабушка, извелись все, бедненькие».
Слава Богу, что все позади.
Позади? Измочаленный морально и физически, переживший полнейшую чертовщину ребенок действительно верил в это.
Странно устроен человек. Порой, очень редко, он встречается с чем-то запредельным, несовместимым с реальностью и поэтому пугающим десятикратно. И конечно, он верит собственным глазам, слуху, принимает потустороннее, как факт, поскольку понимает вдруг простую истину: то, чего в принципе не может быть и то, что не имеет права на существование – не одно и то же. Тут речь не о мировоззрении, а о выживании. Но вот что удивительно: стоит везунчику удачно пережить это и вернуться в до дрожи родные домашние условия, к теплому очагу и любящим людям, тут же все переворачивается с ног на голову. То, что казалось ужасающим до изморози в сердце, неправильным, невозможным, но реальным, вдруг стремительно тускнеет, отдаляется, вытесняется в подсознание, а со временем (если повезет) и вовсе забывается, воспринимается, как один из череды ночных кошмаров. Такова природа мозга человеческого, подобная реакция – не трусость, а самозащита сознания.
Такую метаморфозу восприятия пережила и Катя, к ночи она уже почти не помнила (точнее – не желала помнить) произошедшего. Так, легкий тревожный зуд где-то там, далеко, в потаенных закоулках памяти.
Тепло, уютно, как же сладко…
Веки смыкаются, в черепе приятный звон. Сон ватным одеялом накрывает все ее естество, он легкий, как облако, но какой же тяжелый, не избавиться. Да и не хочется.
Вперед, в пучину…
