Сергей Павлович Самылин "Омер"

Обратив в бегство своих «врагов», тупым лобовым ударом, наша колонна воодушевлённая победой, двинулась в учебный лагерь. Предвкушая скорое наступление обеда и последующий отдых, люди шли с удвоенной скоростью, позабыв про усталость.

По прибытии в место дислокации нас разоружили. В виде исключительного случая, командование разрешило нам сменить сапоги на комнатные, резиновые тапочки. Сняв с себя опостылевшие, мокрые шинели мы неизменным строем пошли в столовую. И откуда после этого силы взялись?! Казалось, и не было ни какого марш-броска…..

После обеда нам дали целых полдня отдыха.

Вечером заместитель учебной заставы по боевой подготовке, уважаемый всеми курсант-старшина и бывший афганец (имя его я к сожалению забыл), предложил нам написать в вольной форме свои предложения и мысли по поводу улучшения нашей не лёгкой военной службы.

Я вырвал из учебной тетради двойной листок и от души написал про дешёвое, устаревшее обмундирование; шинели, портянки и керзачи – травмирующее личный состав ещё до боевых действий. Высказал на бумаге своё мнение о пехотных «цепях», которые в реальных боевых действиях будут «косить» вражеские пулемёты……

Вопреки ожиданиям, мой труд по военному искусству не был оценён по достоинству. Замбой объявил моё творение, крамолой и нытьём. Ну конечно, все предыдущие поколения побеждали в портянках, а я посмел покуситься на эту боевую святыню красной армии.

Вскоре после этого, в Баку произошли волнения на национальной почве. В столице Азербайджана массово резали армян и русских. Кто уцелел в первой волне погромов, массово покидали крупные города «братской» республики Азербайджан и уезжали, куда глаза глядят и в чём мать родила. В Баку висели плакаты, на русском языке, -«Русские не уезжайте нам нужны рабы». В город зашли войска, и был объявлен комендантский час. С крыш по колоннам военных работали неизвестные снайпера. За несколько первых январских дней 1990 года, было убито более сорока советских военных, в основном русских по национальности. В ответ, солдаты стреляли во всё, что движется и шевелится. В Нагорном Карабахе началась война между Азербайджаном и Арменией. Все пограничные отряды в этих «братских» республиках были переведены на военное положение.

Наш учебный пункт перешёл на осадное положение. «Народный фронт» Азербайджана знал, что в учебке находится большое количество оружия. По данным нашей разведки, боевики народного фронта Азербайджана, намеревался напасть, на «пионерлагерь» с целью добычи стволов. С оружием у них были проблемы.

Чтобы предотвратить планы тёмных сил, из Москвы к нам выслали небольшую группу легендарного отряда «Альфа». По всему периметру учебного пункта, командование организовало круговую оборону. Всем курсантам выдали автоматы АК 74 с двумя магазинами боевых патронов к нему. С этими автоматами мы теперь не расставались даже в постели. В боевой наряд, – «часовой заставы» нас ставили по два человека с приказом, стрелять на поражение в случае попытки нападения.

Однажды я «стоял на тумбочке», дежурным по учебной заставе. По законам военного времени дежурный по заставе вооружался снайперской винтовкой Драгунова. Ну и тяжеленная же это штука! Уже через полчаса плечо просто отваливалось, а стоять ещё три с половиной часа. Дело было ночью. Стоял я сразу напротив входа в учебную заставу. Наша «застава» находилась на втором этаже, через стеклянную дверь и примыкающий стеклянный витраж, были отчётливо видны огни крайние дома города Вель, отстоящие от лагеря примерно в двух километрах.

Детально рассмотрев своё оружие, я прицелился в горящие огоньки домов, через оптический прицел снайперской винтовки. В этот момент я увидел пожилого, бесформенного от полноты офицера, проходящего мимо нашего корпуса, по асфальтной пешеходной дорожке. Я узнал в нём «альфовца» прибывшего к нам на усиление. Взяв своё оружие на ремень, я встал по стойке смирно на своём посту.

Увидев меня, он повернул в сторону нашего корпуса и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

По уставу я должен был, как минимум поднять дежурного офицера и остановить незнакомого офицера, применив оружие. Но спокойный вид дедушки в форме пограничного майора, не располагал меня поднимать тревогу и будить народ.

Понимая всю щекотливость ситуации, «альфовец» остановился в дверях, и ласково по отечески, сказал мне,

– «Сынок, ты бы перенёс свой пост левее от входа, а то тебя за десять километров видно. В тебя не то, что снайпер, слепой попадёт, с расстояния двух километров. Тебе вход будет видно, а врагам тебя не будет видно. Офицеру завтра скажешь, что ночью была проверка, и тебе были указания переместить пост».

Передвинув тумбочку дневального на пару метров в сторону, пост был скрыт от взоров с улицы, каменной стеной коридора. Получилось так, что я смотрел на вход из-за угла, при этом меня извне видно не было.

Убедившись в исполнении своих указаний, офицер вежливо попрощался и пошёл дальше, к следующему корпусу.

Враги в это время не дремали. Поняв, что лагерь им взять не получится, они стали всячески вредить нам. Вначале они перекрыли дороги, доставляющие нам продовольствие. Имеющихся на складах продуктов было крайне мало, и все они были просроченные, крайне плохого качества. В макаронах и крупах жили причудливые южные насекомые, существующие там не первое поколение. Суп или каша из таких продуктов выглядело весьма экзотично. Некоторые весьма щепетильные люди не могли даже притронуться к своей порции, на радость менее разборчивым товарищам. Как говорили вторые,

– «Главное не смотреть в тарелку, а так пойдёт».

Рацион нашего «питания» был уменьшен в четверо. Теперь наше питание было следующим; Утром завтрак, – кусочек чёрного хлеба 50 грамм с квадратиком масла примерно 20 грамм и стакан киселя, неопределённого серого цвета.

Обед, – тарелка неопределённой массы из гороха или макарон с насекомыми, два кусочка чёрного хлеба и стакан чая или компота.

Ужин, – кусочек чёрного хлеба 50 грамм с квадратиком масла примерно 20 грамм и стакан киселя.

В этой ситуации выручали нас только немногочисленные денежные средства, оставшиеся у нас с гражданской жизни. На эти деньги мы каждый день покупали лепёшки и лаваши у местных спикулянтов. Круглые лаваши размером с большую сковородку, с каждым днём уменьшались в размерах, при этом прибавляя в цене. Постепенно один лаваш стал стоить один советский рубль, уменьшившись в размерах до маленькой чайной тарелки. Ругались и злились на вороватых аборигенов, а куда деваться, покупали.

В связи с осадным положением и уменьшением рациона питания, все спортивные и физические занятия на учебном пункте «Вель» были отменены, на всех учебных заставах, кроме нашей. Контуженый «афганец», – замбой объявил, что наша застава как занималась, так и будет заниматься. Каждое утро мы продолжали бегать по морскому берегу с голым торсом, превращаясь, по мнению сочувствующих нам товарищей из других учебных застав, в «супер рейнджеров».

Однажды у меня заболело горло, я почувствовал, как распухли мои гланды. Отпросившись у сержанта, направился в медсанчасть. Осмотревший меня фельдшер заявил, что лекарств нет, но когда я в следующий раз буду бегать, я должен вдыхать носом и выдыхать ртом. Получив физиотерапевтический рецепт, я покинул медсанчасть с чувством глубокого разочарования. Не смотря ни на что, этот рецепт подействовал великолепно. В первом же утреннем забеге ангина прошла безвозвратно.

Враги же постоянно усугубляли наше положение. Через некоторое время после начала осады, они отключили нам отопление. Помню, как мы засыпали в комнате на десять человек в шапках, шинелях и сапогах, с автоматом под мышкой. Спасала нас лишь тёплая южная зима. В это время на улице было +10, +15С. Столько же было и в казарме.

Затем, супостаты умудрились вместо воды пустить нам в водопровод природный газ. Войдя в одно прекрасное утро в общий умывальник, я увидел не высокое, синее пламя, горящее в одной из раковин. После чего все трубы были перекрыты. После этого инцидента, сдался даже упёртый замбой, любивший обливаться холодной водой, заставлявший и нас делать тоже самое. Все спортивные тренировки и занятия были отменены.

Не смотря, на все приключившиеся трудности, ни у кого из офицеров и солдат не было ни уныния, ни испуга. Был лишь ропот солдат возмущающихся бездействию высшего командования.

Январь 1990 года подходил к концу. На наше счастье, положение на границе с Ираном резко ухудшилось. В некоторых районах её просто снесли. Местные говорили, —

«Не мешайте, русские мы хотим жить вместе с нашими братьями мусульманами!»

Проделав в некоторых участках границы бреши, они толпами перебегали туда и обратно.

На высшем уровне было принято раскидать наш учебный пункт, на усиления по заставам. Радости курсантов в связи с этим решением не было предела…..

Так закончилось, казавшееся нам бесконечным, двухмесячное обучение, длившееся с начала декабря 1989 года, по конец января 1990 года.

На фото наша учебная застава, кавалеристов – кинологов в полном составе. В самом центре полковник – командир учебного пункта. За ним, в серой шинели, капитан – начальник учебной заставы, по правую руку от начальника, замполит – курсант сержант, по левую курсант – старшина (афганец) его лицо на половину закрыто шапкой молодого бойца.

«Товарищ майор»

В конце января 1990 года наш учебный пункт «раскидали» на усиление по всей Ленкоранской области. Некоторые попали в столицу ещё советского Азербайджана, город Баку.

Второпях нам объяснили, что придётся служить в реальной боевой обстановке, и служба наша будет заключаться в охране государственной границы.

Боевые автоматы, которые нам выдали на учебном пункте, и по два магазина с патронами отправились вместе с нами в командировку. Командиры закрепили сию выдачу оружия в специальном журнале, под нашу роспись.

Меня и ещё человек двадцать бывших курсантов, посадили в кузов ГАЗ 66 и повезли в неизвестном направлении. Ехать пришлось не долго, «Шишига» остановилась возле закрытых металлических ворот пятнадцатой заставы с позывным «Ориесфера». Эта застава находилась на западной окраине города Астара, и охраняла участок границы, разделяющий древний город Астара на Советскую и Иранскую части. Город был разделён на две части по руслу горной реки – «Астарачай», сходящей со склонов «Талыжского» хребта. Большее время окутанные туманом и облаками, заснеженные горные вершины, являли миру свою исполинскую красоту только в ясную, солнечную погоду.

Иранская часть Астары была примерно равна Советской по территории, обе половинки города были одинаково вытянуты вдоль побережья Каспийского моря. Ночью Астара советская светилась в два раза ярче иранской, в чём мы усматривали преимущество советской системы над капитализмом. «Ориесфера» не охватывала всю протяжённость границы, разделяющую город, две соседние заставы делили с ней эту миссию. В свою очередь соседняя шестнадцатая застава, была последней сухопутной заставой европейской части СССР. Её левый фланг, упирался в Каспийское море.

Ширина заградительных сооружений «Ориесферы», от берега реки до первых городских домов варьировалась от тысячи до ста метров. Сама река в некоторых местах тоже была не широка. Пограничные сооружения и дома иранцев находились от нас примерно на таком же расстоянии.

Каждый день в одно-и-тоже время, мусульманские муллы включали динамики на минаретах. Протяжный и унылый напев намаза, по нескольку раз в день оглашал всю округу.

Иранские жандармы подходили к берегу реки, со своей стороны приветствуя нас, махали руками. Было отчётливо видна их экипировка и вооружение. Длинные автоматические винтовки G3, немецкого производства, под пулемётный патрон 7,63мм, выглядели гораздо мощнее наших мелкокалиберных АК74.

Не смотря на небольшую ширину заградительных сооружений пятнадцатой заставы, преодолеть их было весьма затруднительно. Две линии высокого забора из колючей проволоки, ряды круглых рулонов малозаметной проволоки и наконец, сама пограничная система, преграждали путь нарушителей границы, как со стороны сопредельного государства, так и с советской стороны. Кроме этого вдоль заборов с колючей проволокой, плотными рядами были высажены густые кустарники, стебли которых, сплошь покрывали ядовитые шипы. И если колючую проволоку можно было пройти, вооружившись специальными кусачками, то дебри этих кустарников были просто не преодолимы. Вдоль всех рядов заграждений, как со стороны границы, так и со стороны города, тянулись асфальтированные дорожки, по которым постоянно патрулировали пограничные наряды.

На середине правого фланга заставы, километров четырёх от неё, возносилась над местностью тридцатиметровая вышка наблюдения, с дальнобойным биноклем. Днём на вышке постоянно находился пограничный наряд.

Как рассказывали местные пограничники, недалеко от неё в середине восьмидесятых годов, в ночное время, были убиты два наших пограничника. Выйдя в наряд, в тёплое летнее время, они расположились у подножья вышки перед забором с колючей проволокой и заснули. Дежурному по заставе поступил звонок, с трубки старшего наряда. Незнакомый голос на ломанном русском языке сказал,

– «Ваш наряд плохо несёт службу»…….

И связь оборвалась. Выехавшая на «УАЗе» тревожная группа обнаружила два трупа, у обоих были перерезаны глотки.

В те годы Иран плотно дружил с США и воевал с другом СССР, Ираком. В свою очередь СССР обильно поставлял оружие своему другу Ираку. За это иранцы мстили нам, при каждой удобной возможности. Ирано – Иракская, кровопролитная война шла долгие десять лет, и только по официальным данным унесла жизни более миллиона иранских граждан. Старослужащие, призыва ноябрь 87 рассказывали, как становились свидетелями обстрелов иранских городов советскими ракетами – «СКАД» с территории Ирака.

Мстили они и за перенос границы, который случился в годы Великой Отечественной Войны, по приказу Сталина. Тогда русские пограничники, за одну ночь, вырезали пограничные посты иранцев, по всей протяжённости Ирано – Советской границы, перенеся линию границы вглубь территории Ирана. Это понадобилось нашему генералиссимусу, для того чтобы захватить стратегически важную трассу Астара – Ардебиль, по которой англичане снабжали СССР западной помощью.

По законам кровной мести, «корпус стражей исламской революции» стремился каждый год вырезать по одной заставе русских. Иногда это им удавалось…..

По прибытии на заставу нас сразу повели в столовую. Первое, второе и третье блюда были краем наших мечтаний. Да ещё и хлеба можно было брать сколько хочешь. Блюда не наваристые, порции не большие, но можно было попросить добавки.

В столовой мы обнаружили, что кроме нас на заставе расположился взвод десантников, из Витебской дивизии ВДВ, переданной войскам КГБ на усиление.

Поведение и обычаи десантников сразу произвели на меня негативное впечатление. В глаза бросилось чёткое «классовое» разделение, среди «крылатых пехотинцев», на старослужащих, и прочее быдло.

За столиком напротив сидели три джентльмена в парадных кителях с аксельбантами и о чём-то мирно беседовали между собой. Их столик, в роли официантов обслуживали двое черпаков – (десантников прослуживших полгода). Обслужив их столик по высшему разряду, оба получили команду раздобыть «дедушкам» сигареты, от старослужащего с живописными тонкими усиками, на концах закрученными к верху. В этих усах, с аксельбантами и эполетами на пагонах, он был похож на старинного гусара, времён Русско-Турецкой войны. Десантные духи мигом метнулись исполнять приказ.

Впоследствии я не раз был свидетелем таких сцен искренне возмущавших меня. Напротив нигде на пограничных заставах я не видел и не слышал о подобных неуставных отношениях или издевательствах по отношению к новобранцам или младшим товарищам по сроку службы.

Взвод десантников был вооружён и экипирован по последнему слову военной техники СССР. Камуфляжи тёмного цвета и бушлаты, выгодно отличались от наших ХБшек и шинелей. Все как на подбор высокого роста, широкоплечие. Они часто жаловались нам на тяжёлые условия службы на заставе. Десантники говорили следующее,

– «У нас в части, если ночью два часа стоишь в наряде часовым, то потом весь день отдыхаешь, а тут четыре часа каждые сутки в наряде, а потом ещё и работать заставляют».

Жаловались они пограничным духам, которые не понимали и смеялись над их нытьём. Потому как нам приходилось, сутки напролёт находится на линии границы, только с перерывом на восьмичасовой сон и приём пищи.

Бритвенные принадлежности нам не выдавали, и они у меня вскоре закончились. Купить их тоже было негде, по этой причине вскоре после прибытия на «Ориесферу» моё лицо украсила молодая бородка и усы.

Однажды после наряда, я зашёл в заставскую сушилку и развесил над большими батареями свою насквозь промокшую шинель и постиранные портянки. Затем присел на тёплую лавочку и закурил сигарету. В сушилку зашёл старослужащий десантник, присев рядом на лавочку тоже закурил. По его словам я понял, что ему скоро на дембель, он проклинал чурок, заваривших всю эту кашу и что они не дали ему спокойно дослужить в своей части. Потом, он жаловался на бестолковость своих духов. Но душевный разговор прервался тогда, когда до его сознания дошло, что он разговаривает с человеком, отслужившим всего два месяца. Он словно ударенный током отскочил от меня, а потом спешно вышел из сушилки. Скорее всего, он побоялся, что кто-нибудь из своих сослуживцев, увидит его разговаривающим с «зелёным духом» и это скомпрометирует его. Наверное, для них это был «зашквар».

Но нам было наплевать, что подумают здоровые «слоны» из десантуры, вечно стреляющие у нас сигареты. К нам они не имели ни какого отношения.

По ходу службы, авторитет десантников был основательно подорван и в среде пограничного командования. Поначалу их выпускали патрулировать границу, если им удавалось поймать нарушителя, то его приводили на заставу в одних трусах, без контрабанды и каких либо личных вещей. После этого, «на чистом глазу» они доказывали особисту и начальнику заставы, что так они их и поймали – извращенцев.

В дальнейшем, охранять границу этих воинов больше не допускали. По четыре человека в одну смену здоровяки из десанта охраняли нашу заставу. А в светлое время суток ставили их на работы по укреплению границы.

Однажды я сам был свидетелем труда рабочей группы десантников. Было это так. Наш наряд получил приказ, вести наблюдение с пограничной вышки на правом фланге. Не далеко от нас трудилась рабочая группа десантников. Во главе со своим лейтенантом трое десантников забивали в землю металлические колышки, для закрепления к ним рулонов непроходимой, малозаметной проволоки. К этому трудовому коллективу подъехал наш начальник заставы на «УАЗе», и стал высказывать своё возмущение, офицеру десантников,

– «Мужики! Так нельзя, целый день работаете и четыре колышка вбили!

Рядом с лейтенантом «крылатой пехоты» стояли два старослужащих, они вместе со своим командиром выслушивали разнос начальника заставы. Примерно за сто метров от них работал единственный десантный «дух», нехотя махая кувалдой, забивая железный колышек. Выслушав претензии нашего капитана, один из дедов взял в руки кувалду и пошёл в сторону собрата по оружию. Я в этот момент подумал,

– «Ну сейчас работа закипит»….

Подойдя к молодому десантнику, «дедушка» взмахнул кувалдой и довольно болезненно ударил своего воспитанника по спине, давая при этом не хитрую команду, хриплым и нарочито грубым голосом,

– «Кабан, быстрее давай»!!!

«Кабан» в свою очередь, до этого ценного указания походивший на измождённого раба древнего мира, стал с удвоенной энергией забивать металлический колышек. Уже смутно смахивая, на ударника первых советских пятилеток. Дедушка десантник выполнив свою миссию, мирно подошёл к своему командиру и продолжил беседу. Тихо что-то обсуждая между собой, десантники обиженными взглядами, долго провожали удаляющийся «УАЗ» начальника заставы.

Как рассказывали нам коренные служаки 15 заставы – «Ориесферы», за месяц до нашего приезда граница была сломана и в нескольких местах в оборонительных заграждениях заставы зияли бреши походившие на дороги. Местные власти сказали пограничникам,

– «Вы нам не нужны, убирайтесь домой, мы хотим жить вместе со своими братьями».

Не зная, что делать, пограничники заперлись на заставе и заняли круговую оборону. Задача была одна, сохранить людей и вооружение. А через границу туда – сюда бродили толпы обезумевших от свободы азербайджанцев и иранцев.

В то время Иран в совершенстве освоил технологию фальшивомонетчества и мог в неограниченных количествах печатать как доллары США, так и советские рубли. В связи с этим, все магазины и склады Ленкоранской области вскоре опустели. Пограничники наблюдали в бинокли как в сторону Ирана уходили нарушители с телевизорами и холодильниками на плечах. Не редко «минусы» несли мешки с продуктами питания и крупами.

Местные власти, насытившись общением со своими братьями, пришли на поклон к командованию погранотряда, с просьбой о закрытии границы. Совместными усилиями граница была восстановлена в кротчайшие сроки. Но своими силами застава уже не справлялась с потоком нарушителей, продолжающих верить в «мир без границ». Тогда и прислали на «Ориесферу» взвод десантников и взвод курсантов с учебного пункта «Вель». В первый месяц после закрытия границы пограничники задерживали десятки нарушителей ежедневно. Постепенно поток начал уменьшаться, но продолжал быть высоким. Каждую ночь, бывало и днём, мы ловили по два – три нарушителя в сутки. Были и случаи когда нарушители уходили от нас, но я припоминаю всего два или три случая прорыва границы за весь месяц февраль 1990 года. А в этот месяц пограничники и прикомандированные курсанты, совместными усилиями поймали более шестидесяти нарушителей границы.

Служба была очень тяжёлой, особенно для нас курсантов. Если штатные пограничники заставы были одеты в тёплые бушлаты и ватные штаны, то мы как приехали в наших тоненьких шинелях, так в них и служили. Нательное бельё, хлопчатобумажная форма и шинель на тебе, а служить отправляли в наряды, вместе со штатным составом, на свежий воздух по восемь часов, минимум. Зима хоть и южная, но климат предгорный – сырой, рядом море, постоянные моросящие дожди, за пару часов превращали наши шинели в насквозь промокшую тряпку. Постоянное чувство сырости и холода, в сочетании с продолжительными по времени нарядами, сводили с ума. Порой хотелось высадить весь магазин по иранскому патрулю, чтобы хоть как-то согреться. Казалось, что часовые стрелки во время службы, прекращали своё движение.

Самым частым для нас нарядом являлся – «часовой границы». Старший – всегда местный и опытный служака, младшие – два курсанта. Обычно такая группа выдвигалась по приказу дежурного офицера в определённый участок границы, младшие наряда усаживались на расстоянии видимости друг друга, где-нибудь в кустах, а старший патрулировал местность в этом районе, держал связь по рации с заставой и соседними пограничными нарядами.

Состав «Ориесферы» был многонациональным. В основном русские и украинцы, но добрую треть составляли выходцы из Азербайджана и других закавказских республик.

Мною сразу было подмечено, что хоть и не было на заставе, ни каких конфликтов и дискриминации, но представители южных республик держались особняком. Их базой была заставская баня, в которой они и обитали в свободное от службы время.

На моё удивление, особым авторитетом среди них, пользовался один худенький и тщедушный азербайджанец, со слабым дрожащим голосом, по кличке «товарищ майор». Даже двое лихих чеченских дедов выказывали ему всяческое уважение, по неизвестным мне причинам, хотя он был майского призыва и младше их на полгода.

Однажды меня и ещё одного курсанта поставили с этим «Товарищем майором» – сержантом Мамедовым, часовыми границы, на одном из самых узких участков левого фланга. Рукав горной реки, разделяющий СССР от Ирана в этом месте был всего пару метров. Мамедов посадил нас где-то в дебрях колючего непроходимого кустарника, а сам пошёл нести службу к речному изгибу. Всё время я сидел на этой позиции и думал,

– «Ну и дурак же этот „товарищ майор“, от сюда не видно ни его, ни линию границы и кто полезет через гущу этого колючего кустарника»?

Время медленно подходило к окончанию службы. Промокнув до нитки от непрерывного моросящего дождя, я всем телом содрогался от порывов холодного ветра. Вот уже было слышно, как снялся и пошёл на заставу наряд охраняющий границу со стороны города. С радостными возгласами они протопали с другой стороны проволочных заграждений.

С раздражением я подумал,

– «Заснул, что ли? А может быть похитили? Ведь всё время службы нам не было его видно»?

С тревогой я встал и направился в сторону, куда ушёл Мамедов. Одновременно с этим закричал, своему напарнику по наряду, засевшему метрах в сорока от меня,

– «Саня иди за мной»!

Из кустов послышалась возня и недовольное бормотание. Наверное, Санёк слегка прикорнул, коротая службу.

Пройдя метров тридцать, в направление, куда от нас удалился старший наряда, я приблизился к густому кустарнику, растущему справа от тропинки. Моё обострившееся обоняние уловило яркий запах одеколона, исходящего от кустов. Всмотревшись в кусты, я увидел три пары глаз напряжённо следящих за мной. Направив на кусты ствол автомата, я звонко щёлкнул затвором автомата, скомандовав,

– «Руки вверх! Выходи из кустов»!

Три высокие, плечистые фигуры медленно выросли из кустарника, в котором они только что прятались. Была заметна дрожь в руках этих атлетически сложенных мужчин. На вид им было по лет тридцать – сорок, подтянутые, на целую голову выше меня, одежда похожа на военные куртки, а главное ни какой контрабанды, ни вещей, ни сумок?

В следующую минуту откуда-то сзади появился мой старший наряда, что-то взволнованно бормоча в полголоса,

– «А я думаль кабан, а я думаль кабан».

При этом, не предпринимая ни каких действий. Нарушители уставились на него тревожными, вопросительными взглядами. Да ещё как назло, второй младший наряда не появлялся из зарослей кустарника.

После затянувшейся паузы, почувствовав что-то неладное, я сделал несколько шагов назад и демонстративно направил ствол автомата между нарушителями и своим старшим наряда, громко скомандовал,

– «Быстро вызывай тревожную группу»!

После этого крикнул в сторону кустов, где застрял второй младший наряда,

– «Саня иди сюда, быстро»!