Чуть позднее Сергей нам пояснил, что субатомные частицы проникают внутрь корабля и проделывают в корпусе микроскопические дыры, однако вреда это не приносит, так как дыры оказываются слишком малы для разгерметизации. Экспедиции «Аполлонов» к Луне показали, что защититься возможно, хотя алюминиевые модули не были серьезной защитой при сильной солнечной вспышке. Корпус «Радуги» был более мощнее.
– Такое было обозначено в документах, которые мы подписывали? – с подозрением спросил я. – Возможен ущерб нашему здоровью…
– Ну, напрямую не указывалось на это… Но мы обязались испытать на себе все прелести космического полета, а радиция – это постоянный атрибут полета на Марс и обратно на Землю, – хмуро сказала женщина, видимо, не радуясь этому обстоятельству. – Только я знаю, что часть повреждений от излучений необратима и может приводить к клеточным мутациям и онкологическим заболеваниям. Велика угроза рака прямой кишки. Эксперты оценивали, что при полете на Марс и обратно человек получит менее 1 Зв…
– Это сколько?
– Это тоже не сахар, Анвар, – резко ответила Марина. Она позже связалась с диспечером и спросила, насколько необходимо обстреливать корабль-макет жестким излучением. Тот замешкался и ответил, что передаст вопросы Маслякову. Ответ пришел через час, он гласил, что беспокоится нечего, обстрел радиацией происходит из специально привезенных «пушек» из Института ядерных исследований с целью определить, насколько эффективна защита корабля. «Корпус сделан из особых сплавов, он удерживает 96,7% всего излучения», – добавил диспечер. – Вам не следует на это обращать внимания, так как эта тема волнует технологов, проектировавших корпус, а не вас, испытателей. Вам лучевая болезнь не грозит». Однако он посоветовал принимать антирадиационные препараты, поскольку это предусмотрено программой полета, а Марина обязана тестировать их эффективность; та лишь молча кивнула в ответ.
Пришлось взять на веру сказанное, хотя идея стрелять ионизирующей радиацией стоящий в Тестово-испытательном центре корабль-макет мне не показалось удачной идеей, ведь пострадать могли сотрудники, обслуживающие наш полет и находящиеся в этом же корпусе. А потом все здание будет излучать так, что без скафандра сюда больше не войти! Или придется его закопать, закрыть сверху бетонным могильником, как это сделали в Чернобыльской АЭС с атомным реактором. Не совсем рациональное и дорогостоящее решение.
Я просил у Марины:
– Были ли случаи в отечественной астронавтике, когда людей из-за болезней возвращали домой?
Ульянова кивнула:
– Да. В июле 1976 года вернули со станции «Салют-5» двух астронавтов – Бориса Волынова и Виталия Жолобова, которые во время удаления контейнера с отходами с борта станции отравились парами ядовитого гептила. У Жлобова начались сильнейшие головные боли, и астронавтам дали приказ начать операцию по посадке на Землю. Второй случай произошел на орбитальной станции «Салют-7» в 1985 году. Командир Владимир Васютин, бортинженер Виктор Савиных и космонавт-исследователь Александр Волков должны были проработать в космосе полгода, однако через два месяца тяжело заболел Васютин. Поскольку состояние его здоровья быстро ухудшалось, а снизить остроту заболевания с помощью имеющихся на борту лекарств оказалось невозможно, было принято решение: срочно прекратить полет. Экипаж вернулся на Землю через 65 суток после старта.
Я заморгал глазами и тихо сказал:
– Марина, я не жалуюсь, но возвращать экипаж с имитационного полета из-за моих проблем со вспышками в глазах не следует. Я переживу это.
– Надеюсь, – серьезно ответила Ульянова, которая сама не хотела в экстренном порядке завершать эксперимент. Видимо, все мы теряли от преждевременного прекращения нашего полета. – Однако, согласно правилам. Я обязана информировать ТИЦ об этом обстоятельстве.
– Да, конечно, – буркнул я.
А так жизнь протекала в обычном порядке, и скоро мы уже привыкли к космическому режиму, где по графику было расписано все: и работа, и отдых, и спорт, и еда. Да, принимать пищу всем вместе не получалось – один из нас должен был дежурить на Центральном посту, поэтому в камбузе – отсеке «В» – находились всегда трое. Конечно, не стоит думать, что пища астронавтов – это изделие кулинарного искусства роскошного ресторана. Еда – практичная, простая и… сухая. Дело в том, чтобы уменьшить массу продуктов, что загружают на склад корабля, их замораживают, после чего производят возгонку льда – удаление влаги в вакууме. Такой процесс технологии называют «сублимационная сушка», и он позволяет удалить из пищи до 98% содержащейся в ней воды. Чтобы вернуть прежнее состояние, приходится иссущенное мессиво положить в емкость с водой и размешать, подогреть. Не скажу, что вкус получается такой, какой должен быть, однако нельзя не признать, что это съедобно и приемлемо.
Есть в условиях нормальной гравитации – весьма приятное занятие. Дело в том, что любая летающая крошка или капля, попав в дыхательные пути кого-нибудь из членов экипажа, может стать причиной его смерти. У нас была посуда, которая не билась и можно использовать как при невесомости, и при притяжении.
– Сегодня у нас плов, на диссерт – тортик, – сказала Марина, который выдает нам еду согласно расписанию и по таблице, что заранее подготовили медики-диетологи для нашего полета. Ежедневное меню для космонавтов, официально принятое NASA, включает в себя излюбленные американские блюда, такие как мясо с картофельным пюре, куриный пирог, оладьи и тыквенный пирог; кроме того, в наборе пакетики с конфетами, печеньями и другими сладостями. Меню российских космонавтов выглядит приблизительно следующим образом: первый завтрак – это бисквит, чай с лимоном или кофе; второй завтрак – свинина (говядина), сок, хлеб; обед – куриный бульон, чернослив с орехами, сок (или суп молочный с овощами, мороженое и шоколад); ужин: свинина с картофельным пюре, печенье, сыр, молоко. То есть никто из нас не может произвольно извлекать из холодильников то, чего пожелает, а делает это строго по графику, что вычерчен на мониторе. Меня же радует, в списке блюд включена и азиатская кулинария, хотя уверен, у моих коллег могут быть иные предпочтения, особенно у Сергея. Только спорить здесь с бортврачем бессмысленно и не нужно. Мы не в ресторане, а в имитационном полете. Ежедневно нам полагается 1,6 кг еды на человека и последующая физическая нагрузка… иначе растолстеем.
– А пить – минеральная вода или чай? – спросил я.
– Выбирайте на свой вкус, – пожала плечами Ульянова. Про вкус она заметила правильно: чтобы вода не портилась и не теряла вкуса, в нее добавляют небольшое количество специальных веществ – так называемых консервантов. Так, 1 мг ионного серебра, растворенного в 10 л воды, сохраняет ее пригодной для питья в течение полугода. Поэтому на борту была тонна таких консервантов.
Торт и плов, естественно, пришлось «раздувать» водой. По вкусу было близко к оригиналам, однако… это условно можно назвать кашу пловом и тортом, язык не поворачивается признать то, что в тарелке, привычным мне блюдом. Я лишь вздыхал и думал, что такую жратву будут поглощать затем те, кто отправится на Марс, а я вот после испытаний обязательно пойду в ресторан восточной кухни на окраине города, благо там работали выходцы из Узбекистана, а вот они – признанные мастера кульнарного искусства.
Работа у меня была монотонной. Только не думайте, что я занимался тем, что проверял, как функционируют компьютер и приборы в рамках программ, приходилось также работать в оранжереи, выращивая свежие помидоры и морковь, картошку и баклажаны, причем удобряя почву нашими же переработанными и почти не издающими запах фекалиями. Кроме того, мы часто ходили по «колесу» с прибором, отмечая степень усталости металла, состояние швов между листами, выявляя наиболее слабые места для дальнейшей электросварки. Впрочем, пока все было в норме и сварочные работы за время имитационного полета к Марсу проводить не пришлось. Для проведения подобных работ мы одевали другую одежду, которую не жалко было испачкать – специальные комбинезоны с карманами для инструментов, с липучками, светящимися лентами. А так у нас была разнообразная экипировка, включая майки и шорты, а также спортивная обувь, напоминающие кроссовки с твердым супинатором. И всегда на нас были датчики медицинского контроля – вся информация автоматически записывалось на монитор Марины, которая делала ежедневную сводку о нашем состоянии для ТИЦа.
Немного больше хлопот оказалось у Сергея: у него каждый день что-то летело и ему приходилось заниматься починкой аппаратуры, причем, не только электронные блоки, но и механические части. Он сообщал о проблемах в Тестово-испытательный центр и там брали на заметку, чтобы внести нужные корректировки в механизмы на галеоне «Радуга». Так уж получалось, что мы своей трудодеятельностью и обитанием на макете совершенствовали другой корабль. Хотелось бы в последствии получить благодарность от экипажа, который в более комфортной обстановке отправится на Марс. Только… почему-то мало верится в это.
В свободное время я читал вести с Земли, что официально высылал мне Тестово-испытательный центр. Самому войти в Интернет было сложно, поскольку коммуникации были завязаны через спутники, которые имели специальные «фильтры». Мне было не известно, зачем это делалось, ведь мы нуждались в свежих новостях, не только тех, что нам навязывалось, хотели быть в курсе событий земной жизни, да только Хамков считал, что это будет отвлекать нас от миссии и мешать нашей работе. Например, события в Африке или Латинской Америке, ситуация на мировых биржах, политические интриги в самой России – были для нас предоставлены в усеченном виде. Между тем, Марина желала смотреть различные ток-шоу, Ашот – передачи в военной сфере и новости из Армении, Сергей – музыкальные события, концерты, а я – мировую политику, однако это тоже было предоставлено для нас избирательно, отфильтровано. Нельзя сказать, что мы безропотно восприняли такое решение, но открыто не выступили. Позже мне Марина сказала:
– Анвар, найди способ обойти «фильтры», я хочу свободно войти в Интернет.
Я покачал головой:
– Не просто это… В Тестово-испытательном центре суперкомпьютеры, они блокируют любой несанкционированный вход в Интернет. Проблема и в том, что наши сигналы опаздывают, поэтому приходится долго ждать, пока выполнится та или иная команда…
– И все же… Ты единственный среди нас специалист в коммуникациях, так что на тебя вся надежды, – шепнула мне Ульянова. – Так что постарайся… пожалуйста…
Слово «пожалуйста» для меня всегда было волшебным, а вот сказанное бортврачем имело силу приказа, и я сдался, обещал. Нужно было разработать простую и в тоже время эффективную программу, которая позволяла обходить все барьеры, наложенные на информационные каналы на корабле-макете. Не скрою, это мне удалось позже сделать. Что касается художественных фильмов, то в файлах компьютера нашего корабля их были десятки тысяч, начиная с первых десятилетий прошлого столетия и со всех стран мира – выбор огромный и на любой вкус.
А сейчас мы находились в Центральном посту, и я читал то, что прислали нам для расширения нашего миропознания:
«Через четыре миллиарда лет произойдет столкновение двух галактик – Млечного пути и Туманности Андромеды М31, в результате чего образуется одна супергалактика – Млекомеда – с числом звезд, превышающим полтриллиона. Столкновения между звездами возможны, но они будут редкими, так как пространства между небесными телами столь значительны, что они могут проходить мимо, не задевая друг друга. Что касается нашего Солнца, то оно, скорее всего, будет выброшено в межгалактическое пространство и начнет путешествовать в полном одиночестве. Но землян к тому времени должно беспокоить состояние нашего светила через 5—6 миллиардов лет, когда оно превратится в красного карлика, и его излучение окажется смертельным для всего живого на планете».
– Весьма трагично, но будет ли это волновать нас через пять миллиардов лет, если человечество перестанет существовать? – ехидно заметил Сергей, слушая новостную ленту. – Сотрудникам из Тестово-испытательного центра нечего предложить нам прочитать поинтереснее?
– Ага, вот, это будет вам интересно, – пробормотал я, выбирая из списка сообщений наиболее интересные. – «Правительственной комиссией России утвержден список экипажа „Радуги“, который в следующем году отправится на Марс…» Зачитать?
– Конечно! – воскликнул Сергей.
– Итак… Филлип Селезнев – командир экипажа и первый пилот…
Услышав это имя, Ашот как-то покривил лицом. Ничего нам не сказал, только махнул рукой, словно успокаивал сам себя. Я же не сдал задавать ему вопросы, посчитав, когда нужно, то получим пояснения. Однако это имя было известным другим членам экипажа.
– Так-так, младший брат владельца холдинга «Металл-волд» Андрея Селезнева, олигарха, – прокомментировал Ушаков. – Может, Филлип человек не плохой, но уж больно режет глаза и уши его финансовое состояние и зависимость Госкорпорации от кошелька магнатов.
– Этого «Роскосмос» не скрывал, ну, что полет на Марс финансировался из частных источников, – заметила Марина, хотя по виду было ясно, что ей не нравится такое положение. – В Америке тоже частный капитал инвестируется в космические программы НАСА. Это лишь в коммунистическом Китае все за счет госсредств. А у нас «фифти-фифти»…
Я же продолжал, не обращая внимание на перепалку коллег:
– Игнат Громов – второй пилот и навигатор, капитан взлетно-посадочного марсианского модуля «Перископ»… Ну, с этим человеком мы как бы знакомы. Ага, значит, это он первым вступит на поверхность Марса, отличненько… Так, дальше, Елена Малая – биолог, ассистент врача и второй член «Перископа»… и она сядет на Марс… Ирина Красная – бортовой врач, доктор медицинских наук…
– И супруга первого заместителя министра обороны Дмитрия Красного, маршала бронетанковых войск, – продолжил комментировать Ушаков. Нужно отметить, знал он многое. – А брат Красного – магнат в сфере железнодорожных первозок, шестой в списке журнала «Форбс» по России. Да, деньгами пахнет!
– Я ее знаю, – хмуро произнесла Ульянова. – Училась со мной, на курс старше… Особо мозгами не блистала, ее и на занятиях видели редко… Впрочем, не стану судить об интеллектуальных способностях, может, поумнела…
– Блат, связи, деньги, власть – вот что движет ныне отечественной космонавтикой, – сердито заявил Сергей, стукнув кулаком по столу. Он знал, что наша беседа фиксируется видеокамерами, однако не боялся последствий – ведь не станут же за это снимать его с имитационного полета, который уже длится три недели.
– Но тебя же взяли в программу без блата, – заметил я, подняв глаза на коллегу. – Или тоже протолкнул кто-то из правительства?
– Меня взяли в имитацию, а не в реальный полет, – огрызнулся тот. – Есть разница.
Разница была в нашем восприятии. Для нас астронавты – люди уникальные, которые практически во всем превосходят среднестатистического человека: их ум позволяет им решать самые сложные научные задачи, а здоровье, как и физическая подготовка, просто идеальны, что касается моральной стороны, то эти люди не имеют темных пятен в своей репутации. Так ли это? Это раньше к нравственному и физическому облику, здоровью астронавтов в СССР подходили с особой тщательностью. А сейчас всем рулят деньги, которые могут протолкнуть на орбиту даже психа с манией на убийство. Я пожал плечами, не желая спорить и стал читать следующую фамилию:
– Антон Финкильштейн, геолог, планетолог, доктор географических наук, третий член «Перископа»..
– И родственник Исцаха Гремлина, израильского миллиардера, который, в свою очередь, состоит в родственных отношениях с Ротшильдами, – подал опять голос с явной критикой в интонации Сергей. – Нет, я не антисемит, но видно, что с Земли Обетованной тоже не скупились для проталкивания своего на Марс, видимо, для последующего переселения евреев на новые территории и расширения земель для Израиля. Там их палестинцы точно не достанут…
– Помолчи! – Ашот сидел на стуле и внимательно слушал все, что я читал. Болтовня бортинженера его отвлекала от раздумий. Было заметно, что и ему не нравится состав экипажа «Радуги».
– Семен Фрутко, бортинженер, доктор технических наук… Ну, этого человека я знаю, его отец – основатель компании «Техно Солари групп», олигарх… Валерия Геловани, компьютерный техник, кандидат физико-математических наук… гм, молода для астронавта – всего 25 лет ей…
– Ее отец тоже из миллионеров, глава Финансовой корпорации «Кредит и инвестиции», – опять не удержался Ушаков. – А дядя – министр тяжелого и среднего машиностроения. Того самого, что строил как наш макет, так и реальный корабль.
Однако эта фамилия вызвала у меня смутные ассоциации. Валерия Геловани… где-то я слышал о ней?.. И тут в мозгу вспыхнула скандальная история, о которой бурлил Интернет полтора года назад. Эта дамочка оскорбила узбекскую певицу Надиру Шамурадову, которая пела в ночном клубе: «Ты, грязная узбечка! Такие как ты у меня дома полы моют, а здесь я пришла слушать твои поганные национальные песни? Пошла вон!» – и она бросила в певицу бокал с вином. Затем телохранители Валерии грубо и с нецензурной бранью оттолкнули Надиру от микрофона. Скандал замяли, потому что никто не хотел связываться с семьей олигарха, но вот тогда у определенной публики сложились впечатления, кто представляют из себя «новые русские». Шовинизм, чванство, высокомерие, хамство и наглость – вот основная черта таких людей. И теперь Валерия – член экипажа? Уму не постижимо, куда смотрит «Роскосмос»? Хотя о чем это я? Деньги не пахнут, а такие деньги, вложенные в марсианский проект, позволяют подобным дамочкам делать все на Земле. Интересно, как себя она будет вести на Марсе? Начнет кидаться бокалами в марсиан?
– И восьмой член экипажа – бортмеханик, строительный инженер Владислав Кирясов, четвертый член «Перскопа»… А зачем строитель на Марсе?
Ответил Саркисов, опередив Ушакова:
– Как строить поселок колонистов – не понял что ли? Ведь нужно произвести геодезические, топографические замеры, изучить грунт и так далее. Ведь правительство России планирует строить на Марсе станции. Без профессионального строителя никак не обойтись, только он может сделать предварительную оценку!
Но Сергей, стуча пальцами по столу, добавил с ехидцой в голосе:
– Жена Кирясова – мэр города Москвы, а ее сын – Константин Кирясов – олигарх, владелец предприятий, тех, что обеспечивают 90% заказов городского бюджета… Сынок купил папе билет на Марс.
Мы переглянулись. Информация была удручающей. Нет, конечно, эти люди профессионально, может, и были достойны стать астронавтами, но вот такие факты порождали подозрение о слиянии интересов власти и капитала. Однако Ушаков добавил зачем-то:
– Только мне известно некоторое другое: в последние годы Владислав Кирясов стал упорно заниматься археологией, причем практической. Зачем?
– Гм, может на Марсе раскопки планирует вести?
– Ага, свидетельства о допотопной цивилизации обнаружить, – схохмил Сергей. – Но я знаю, что на туфту Кирясов тратить время не стал бы. Значит, он действительно настроен найти что-то на Марсе. Кстати, он последние месяцы проводил в Центральной и Южной Америке, изучая что-то из культуры майя, ацтеков и инков.
Мы пожали плечами. Эта информация прошла мимо нашего интереса, ее обсуждать дальше не стали. Тут я пробежался дальше и воскликнул:
– Ого, тут еще есть информация!
– Что именно?
– Список экипажа-дублера… тоже восемь фамилий. Гм, фамилии известных людей из того списка, что чаще всего печатает «Форбс», или находятся в родстве с членами правительства России… Оп-ля… Андрей Фурман, второй пилот…
Это имя говорило о многом. У Саркисова вытянулось лицо:
– Это сын «криминального авторитета» Антона Фурмана, прозванного «Фурцик»? Он же держит общероссийский «общак» на сумму в несколько десятков миллиардов долларов.. Вот те на! Дети бандитов тоже летят в космос?
– Еще купившие себе билет первым классом на Марс? – Сергей не мог сдержать свое ехидство. Но я видел, что его трясло в бешенстве. М-да, товарищ плохо контролировал свои эмоции – это не к добру, если от обычного сообщения начинал волноваться. – Коррупция… Криминал сращивается со властью и деньгами… Госкорпорация «Роскосмос» меньше всего опирается на этические нормы…
– Возможно… – тут я нахмурился. – Есть при этом оговорка, что второй экипаж полетит через полгода после старта «Радуги»…
У Марины глаза стали большими:
– Как через полгода? На чем они полетят, если «Радуга» к тому времени не вернется? Разве есть второй корабль для полета на Марс? Я что-то не слышала о нем.
– Гм, может, его строят… – предположил я. И сам же усомнился в этом – построить такой корабль нужны были время и очень большие деньги. Уж олигархи и «воры в законе» еще раз не станут раскошеливаться, а привлекать международное сообщество или иные государство российские власти не станут – такой корабль – это сгусток сверхсекретных изобретений и технологий. Благодаря им наша страна вырвалась вперед в космическом пилотировании на дальние дистанции.
Саркисов покачал головой:
– Странно… Мы бы об этом знали, такое не скроешь… Второй экипаж… Может, они полетят на макете?
Сергей остолбенело уставился на него:
– То есть на нашем? Но ведь это имитационный корабль!
– Но он ничем не отличается от настоящей «Радуги», – тихо произнес командир. – Мы его сейчас тестируем, а потом почему бы не запустить его на орбиту? Теоретически и «Энтерпрайз» -шаттл – помнишь? – могли отправить в космос.
В отсеке зависла тишина. То есть абсолютной тишины не было, просто мы перестали разговаривать. Новости натолкнули нас на размышления с различными выводами. И я решил во что бы не стало пролезть в Интернет и поискать что-нибудь про нас. Лишь бы обойти барьеры.
После политинформации Марина отправилась дежурить на Центральный пост, а остальные направились на тренировки по надеванию и проверке работоспособности скафандра, проводившиеся один раз в неделю. Это занимало не менее трех часов. Мы проходили в отсек «F», где находились костюмы для работы в космосе KSU-1 и для передвижения на поверхности Марса NTR-5L, то есть два разных типа. KSU-1 состоял из мягких и жестких тканевых компонентов, обеспечивающих поддержку, мобильность и удобство (хотя с последним я мог бы поспорить). Отмечу, сам материал скафандр делается в 13 слоёв: два слоя внутреннего охлаждения, два сдавливающих слоя, восемь слоёв тепловой защиты от микрометеоритов и один внешний слой; при этом эти слои включают такие материалы, как трикотажный нейлон, спандекс, уретановый нейлон, дакрон, неопреновый нейлон, майлар, гортекс, кевлар (да, тот самый, из которого делают бронежилеты) и номекс. Все слои сшиты и скреплены вместе, чтобы стать цельным покрытием. Хочу сказать, в отличие от первых скафандров, которые сшивались индивидуально для каждого космонавта, современные KSU-1 обладают компонентами различных размеров, которые подойдут всем. Поэтому в них могли двигаться и Ашот, и Марина, имеющие разные весовые категории и фигуры. Правда, вес соответствующий – 90 килограммов.
Скафандр для внекорабельной деятельности состоит из таких частей: MAG (собирает мочу космонавта), LCVG (устраняет излишки тепла в процессе прогулки по космосу), EEH (обеспечивает связью и биоинструментами), CCA (микрофон и наушники для связи), LTA (нижняя часть костюма, штаны, наколенники, наголенники и сапоги), HUT (верхняя часть костюма, твёрдая оболочка из стекловолокна, которая поддерживает несколько структур: руки, торс, шлем, рюкзак жизнеобеспечения и модуль управления), рукава, две пары перчаток (внутренние и внешние), шлем, EVA (защита от яркого солнечного света), IDB (внутрикостюмный мешок для питья), PLSS (первичная система жизнеобеспечения: кислород, энергия, уборка углекислого газа, охлаждение, вода, радио и система предупреждения), SOP (запасной кислород), DCM (модуль управления PLSS). С таким оборудованием мы могли находится в космосе до 6 часов, в основном для ремонта корабля или перехода на другой корабль, если стыковочные узлы не способны обеспечить стыковку. Жаль, что в реалии нам испытать эти скафандры не придется. Но уже сам процесс одевания был утомительным: вначале «штаны с ботинками», потом «рубашку» и гермошлем. Скафандр висел на крюках и без соответствующих рычагов не только влезть в него, но и не закрепить все защелки, крепления, чтобы обеспечить герметичность.
Марсианский вариант NTR-5L имеет меньшую массу, но все равно, по земным меркам, тяжелый – 75 килограммов; просто марсианская гравитация составляет более одной трети от земной, и это облегчает ношение скафандра. Отличия, есественно, имеются. Прежде всего, шлем в форме пузыря обеспечивает значительное поле зрения. Новый дизайн плечевых частей костюма предоставляет большую свободу движениям рук. Сзади в скафандре располагается люк, сквозь который пролезает астронавт для одевания. То есть, скорее это скафандр, словно транспорт, принимает в себя пассажира, а не человек натягивает на себя всё это. Кроме того, благодаря новейшим разработкам существенно упала необходимость лишний раз загружать скафандр канистрами с гидроксидом лития, абсорбирующим двуокись углерода, выдыхаемую человеком. Воздуха хватало на 12 часов, включая час на аварийную ситуацию.
Ученым известно, что марсианская пыль, покрывающая поверхность, вырабатывает электростатический разряд, способный повредить электронику скафандра. Поскольку на Марсе нет дождей, то обычное заземление не поможет, однако на NTR-5L имеется прибор, излучающий альфа-частицы низкой энергии, благодаря ему атмосфера будет ионизироваться и станет электропроводящей. Кроме того, на подошвах ботинок имеются мелкие иглы, толщиной в 0,02 миллиметра, которые снимают заряд.
Все это нам подробно рассказывал Ашот, который обучал нас надевать скафандры. Он же проверял, как правильно мы выполняем процедуры, не забываем ли что-то в процессе «примерки» NTR-5L и KSU-1, насколько герметичен скафандр, исправны ли приборы, заряжены ли аккумуляторы, имеется ли кислород и так далее. Конечно, надеть эти «латы» в одиночку невозможно. Всегда должен был быть второй, который помогал. Если надеть первый обычный слой мог каждый самостоятельно, то в основной скафандр мы «входили», причем «штаны» надеть было еще просто, а вот верхнюю часть – «рубашку» и шлем ассистирующий опускал на астронавта при помощи манипуляторов. Не забывайте, что мы были не в условиях невесомости, а земной гравитации, и 90 килограмм – это тяжело. Распорядок работы составляли в Тестово-испытательном центре, и поэтому получалось всегда так, что я помогал Ульяновой «примерять» скафандры, мне – Сергей, а ему – Ашот, сам же командир надевал при поддержке Марины. Но такой порядок не нравился Ушакову, и я заметил, что помогал он мне с некоторым раздражением, злостью, и пару раз чувствительно ударил меня манипулятором, как бы невзначай, да только я понял, что это было преднамеренное действие. Что двигало бортинженером я не знал, однако мягко сказал ему:
– Эй, дружище, поосторожнее, ты мне кости сломаешь!
– Ничего, потерпишь, – грубовато ответил тот, нисколько не смутившись. – Тебе же приятно Марину лапать, когда она надевает скафандр. Раздеть ее, наверное, было бы приятнее вдвойне.
Ага, вот в чем дело! Он ревнует меня? Но почему? Я ведь не питал к Ульяновой никаких чувств, кроме дружеских; она для меня была товарищем и коллегой – не больше. А вот Сергей, судя по всему, имел на нее свои виды… Так подошел бы к ней и напрямую заявил бы, чего ко мне лезть? Фантазирует о чем-то… Ругаться и, тем более, распускать руки не хотелось (хотя так и тянула вмазать в нос обидчику), ведь тогда я получил бы негативный отчет по полету, а не Ушаков, поэтому предпочел промолчать, сделать вид, что не понял. Сергей, в свою очередь, посчитал это своей победой и как-то высокомерно посмотрел на меня. Ладно, пускай так считает. Главное – не сорвать полет, не создать дискомфорт для остальных членов команды. К счастью, Саркисов в этот момент вышел из отсека, чтобы заменить Ульянову на дежурстве в Центральном посту, а то неизвестно как закончился бы этот небольшой инцидент. Хотя недопонимания у экипажа с Серегеем были и раньше.
Однажды он рассказал анекдот про тещу, считая, что это лучшая тема для мужского единения. Видимо, он расчитывал на определенную реакцию с нашей стороны, однако ее не последовало. Марина, как женщина, не отреагировала на глупость, а мы с Ашотом промолчали. И тогда взбешенный Ушаков поинтересовался:
– Не смешно?
Я произнес:
– У меня прекрасная теща, поэтому не могу выразить свои позитивные эмоции об анекдоте.
Саркисов добавил:
– На Кавказе уважают женщин и анекдотов про тещ нет. Поэтому также не могу поддержать твое веселье на данную тему.
Бортинженер тогда набычился и затаил обиду. И с тех пор искал случая, чтобы подколоть или задеть меня. Ашота он побаивался, а я был его ровестник и меня он считал своим конкурентом, в свою очередь, я стремился не реагировать на подобные действия.
Сейчас я молча выскользнул из скафандра и стал паковать его на место. После отправился в спортзал, так и не сказав ничего коллеге, между тем, заметив, что он ищет моей гневной реакции. Там были тренажеры для бега, нагрузок для мышц, а также солярий. Да, поскольку солнца мы не видели, а в его лучах нуждались, то приходилось загорать под искусственным освещением. Как говорила Марина, рахит – это болезнь не только у детей на Земле, но и угроза для астронавтов. Только я желал загрузить себя по полной программе, но не в солнечной ванне, а на мускулы. Нашел соответствующую программу на дисплее и запустил. Затем стал повторять все движения, которые отображались на экране. Я поднимал тяжелые диски, накачивал мышцы на гибких ремнях, бежал на дорожке с грузом свинца на плечах и коленях. Пот лился с меня ручьем, одежда намокла настолько, что можно было ее выжимать. Спустя два часа я рухнул на татами, не в силах пошевелить пальцем. На дисплее мне высвечивалась оценка «отлично» – электронный тренер дал положительный результат моему труду над телом.
– С такими темпами ты догонишь Арнольда Шварценеггера, – услышал я голос бортврача. Марина входила в отсек, явно желая тоже дать нагрузку своей маскулатуре.
– О-о-о, это вряд ли, – произнес я, тяжело дыша. – Он-то не испытывал сложности психологического характера…
– А что тебя волнует?
Я хотел было сказать про Сергея, но потом одумался и ответил:
– Нет культурного досуга. Однотипная жизнь на борту.
– Ага, я поняла. Сейчас мы изменим ситуацию!
Я почувствовал на себе веселый взгляд врача. Марина подошла к стене, открыла дверцы – там была аудиоаппаратура с мощными колонками. Я начал подозревать, что она хочет занять меня – караоке. Брошенный женщиной микрофон был подхвачен мной ловко, по-обезьяньи, правда, пришлось при этом подпрвгнуть.
