– Просто Вы рядом, по-настоящему… и такой… мой… Хотите смузи? – трогательно предложила Мелисса.
– Эх, эдак я и вовсе стану веганом, как ты, крошка! Но в бар мы с тобой точно не поедем, так что, пожалуй, хочу! С тобой я готов рискнуть и выпить то, что ты называешь смузи! – засмеялся я и надел на неё мотоциклетный шлем.
В самом деле, жизнь – удивительная штука, и подарки её зачастую во много раз превышают наши ожидания! Так что теперь только смузи вместо виски!
МАМА, ЭТО ПОБЕГ
– Так, Маруся, ты взяла с собой платочек? А платье какое? Давай-ка, переодень что-то немаркое, вдруг испачкается! – мама деловито собирала дочку к стоматологу.
Маруся смотрела в пол и ковыряла тапком плинтус. Она делала всё нарочито медленно и неправильно. Ведь ей так не хотелось идти к зубному врачу! Однако саботаж не удался: Маруся оказалась бессильна перед энергией и опытом своей матери. Когда тебе всего девять лет, шансов что-то изменить не так и много. Особенно если ты живёшь одна с мамой, которая по своей мощи и напору сравнима с локомотивом, тянущим тяжёлый состав. Можно измениться самой – уйти в себя, тихо соглашаться, но делать по-своему, пытаться не обращать внимания и прочее. Но всё это меркнет, когда тебя насильно ведут к зубному. И ты, наперёд зная, что тебя ждёт, всё же идёшь на заклание, ведь мама рассердится, но при этом умные доводы вроде «нужно беречь зубы и лечить их как следует» совершенно не работают. Поэтому Маруся, тяжело вздыхая, шла за мамой, которая то и дело оглядывалась и нервно подгоняла её.
В стоматологической поликлинике было много народу. Люди бегали, суетились между регистратурой и кабинетами, тащили за руки упирающихся детей и успокаивали уже вылеченных чад. Маруся с ужасом уставилась на всё это столпотворение и хаос, густо замешанные с шумом работающих бормашин и детского плача. Ей стало жутко и немедленно захотелось сбежать оттуда. Но мама Маруси не теряла бдительности и крепко держала её за руку.
Чуть позже ей всё-таки пришлось отпустить дочку, потому что маршрут гардероб-регистратура-кабинет в такой плотной сцепке было не пройти. Маруся избавилась от своего ненавистного шерстяного пальтишка, в котором ей было запрещено бегать и лазить по горкам и турникам. Теперь она вздохнув внимательно осмотрелась вокруг и хотела было разочарованно уткнуться в книжку, но вдруг в неприметном углу, рядом с пальмой в кадке она заметила небольшой аквариум с водой. Маруся робко направилась к нему сквозь шум, гам и суету. Аквариум светился и булькал, а в центре его на старом глиняном горшке, перевёрнутом вверх дном, сидела черепаха.
Её тёмный панцирь загадочно поблёскивал в свете небольшой аквариумной лампы. На морде тортиллы виднелись цветные полоски ярких красок: щедрые мазки желтого, синего и красного украшали её щёки, верхушку головы и даже мощные, когтистые лапы. Нарядная черепаха задумчиво глядела куда-то вдаль, словно на самом деле она находилась не в тесном аквариуме посреди детской поликлиники, а сидела на влажном морском камне в далёкой прекрасной стране. В ней было какое-то особое достоинство и затаённая сила, словно она могла и уйти из аквариума, но снисходительно оставалась в нём, не желая никого расстраивать. Но вот черепаха пришла в движение и попыталась проплыть хоть сколько-то, однако почти сразу упёрлась лапами в стекло. Тогда она неторопливо развернулась и принялась штурмовать другую сторону своего убежища. И здесь она потерпела неудачу. Тортилла встала на задние лапы и упёрлась в стекло, будто пытаясь вылезти наружу. Маруся подошла поближе и присела рядом с аквариумом на корточки. Черепаха степенно повернула голову в её сторону и уставилась прямо в глаза. Затем тортилла несколько раз приоткрыла рот и моргнула одним глазом. Марусе показалось, что черепаха что-то пытается ей сообщить. И девочка заговорила с ней. Она поведала своей новой приятельнице о своих делах, посетовала, что её опять повели к зубному и никто не объяснил ей, для чего. Черепаха внимательно слушала Марусю, склонив голову набок и подмигивая глазами.
«Она меня понимает!» – радостно подумала девочка. «Забери меня отсюда!» – послышалось ей, когда черепаха в очередной раз приоткрыла свой рот. «Но я не могу прямо сейчас!» – в отчаянии подумала Маруся. «У меня есть только сейчас, иначе просто никогда…» – мысленно ответила ей тортилла. Девочка нахмурила брови, быстро оглянулась и, оценив очередь в регистратуру, вдруг порывисто схватила черепаху. Подумав всего мгновенье, Маруся замотала свою новую подругу в шарф, который зачем-то остался у неё в руках. Девочка увидела, как её мама что-то оживленно обсуждает с соседками по очереди, и быстро направилась к выходу.
На улице было зябко, но дышалось легко и свободно. Поёжившись от осенней прохлады, Маруся побежала в сторону виднеющегося издалека парка. Бережно прижимая к себе черепаху, она грела её своим телом. Запыхавшаяся беглянка вошла в парк и лишь тогда сбавила темп. Деревья высокой стеной замкнулись за её спиной, и Маруся ощутила себя под их незримой защитой. Черепаха тоже притихла и успокоилась. Всё-таки бег и тряска были не её стихией. Девочка же, напротив, согрелась от быстрого движения, и на её порозовевшем личике играла улыбка. Бодро шагая по аллеям парка, она прижимала к себе свою подругу тортиллу и рассказывала ей свою жизнь. Черепаха робко выглядывала из-под шерстяного шарфа и смотрела на странную девочку с пониманием. Она слушала свою спасительницу и грелась об её горячее сердце.
Черепаха изучающе разглядывала окружающие её пейзажи и удивлялась новизне и необычности форм, цветов и линий. Всё было незнакомым и до дрожи манящим. Это была воля, прежде ей неведомая. Лишь пруд показался ей смутно знакомым, и тортилла инстинктивно задвигала лапами, мысленно рассекая его сталистые прохладные воды. Но Маруся принялась объяснять ей, что вода сейчас холодная и ей, южной морской черепахе, может стать весьма не по себе от такого купания. Черепаха послушала и согласилась с доводами своей подруги. Начиная ощущать осенний холод, она инстинктивно поджала лапы и спрятала их внутрь панциря. В своём домике оно всегда теплее и уютнее. Маруся почувствовала шевеление тортиллы и впервые подумала о том, как же быть дальше.
В своём добром порыве девочка совсем не представляла, куда она уносит черепашку. Одно Маруся знала твёрдо: ей срочно нужно было спасать свою новую знакомую из тесного аквариума, из суеты поликлиники, из забвения тёмного угла, в котором жила свободолюбивая, живая черепаха родом из тёплых морей. Теперь девочка испугалась, как бы не причинить зла замерзающей тортилле. Уже не так радостно смотрела она на свою свободу. В её испуганных глазах стояли слёзы, и прекрасные виды зеркальной глади прудов, золотых и багряных клёнов и бесконечных березовых аллей, уходящих желтым клином вдаль, стали Марусе едва приметны. Теперь ругала она себя и корила за то, что похитила черепаху, рискуя застудить бедняжку до смерти. Крепко прижав её к своей груди, девочка неожиданно для себя самой громко разрыдалась.
– Что плачешь, деточка? – вдруг услышала она негромкий, приятный голос позади себя.
Маруся медленно обернулась, прекратив плакать, и увидела пожилого сторожа парка в форменной фуражке и плаще. «Сейчас мне достанется!» – отчего-то подумала она и привычно вжала голову в плечи, ожидая наказания. Но сторож только покачал головой, снял с себя плащ и накинул ей на плечи.
– Пойдём-ка в мою сторожку! Согреешься и расскажешь всё! В ногах правды ж нет! – ласково проговорил он и, полуобняв Марусю за плечи, бережно повёл к своему домику.
В сторожке было тепло и пахло дубовыми вениками. Этот аромат напомнил девочке о деревне, бабушке, бревенчатой ветхой баньке и доброте. Маруся вздохнула и слегка успокоилась, глядя, как пожилой сторож осторожно вешает плащ, ставит кипятиться чайник и подбрасывает полено в маленькую печку. В его жестах и движениях было столько умиротворения и покоя, что девочка немедленно поверила, что всё будет хорошо. Словно слыша её мысли, старик усадил её вблизи печки и накрыл тёплым пледом. Горячий чай с вареньем окончательно убедил Марусю: мир не так страшен. И тут она увидела аквариум, стоящий на тумбочке перед окном. Все мысли Маруси словно остановились и сконцентрировались на одном – помочь её новой подруге, которую она сама же втянула в историю.
В девочке боролись её природная застенчивость, усвоенный страх любой инициативы, отчего-то пробудившийся вновь, и сочувствие к черепахе, которая привыкла к аквариумной жизни. На детском личике пробежала вся гамма возможных чувств, а ручки судорожно сжимали свёрток в шерстяном шарфе. Вдруг сторож начнет ругаться, узнав о похищении черепахи, позвонит куда-то или просто выгонит? Сердце Маруси учащенно забилось. Как решиться на разговор со старым сторожем? Что сказать ему? Тысяча вопросов кружились у девочки в голове. Тогда ей помогла сама черепаха. Она неожиданно высунула свою красивую головку из панциря и шарфа и принялась отчаянно грести лапами. Когти её были острыми и крепкими. Маруся вскрикнула от неожиданности и чуть не выронила свою подругу на пол.
Сторож обернулся к Марусе и увидел её экзотическую приятельницу, активно стремящуюся сбежать куда-нибудь. Черепаха отогрелась и теперь была готова покорять новые горизонты и вершины. Похоже, она гребла лапами в поисках воды. Хозяин сторожки в недоумении почесал затылок. Сначала плачущая девочка в одном платьице, а теперь ещё и черепаха, раскрашенная как клоун. Морская черепаха у него в доме, ну и дела!
– Деточка, тебя как звать-то?
– Я Маруся, а это южная морская черепашка… – робко ответила девочка.
– А я Иван Кузьмич, будем знакомы! Раз черепашка морская, может, в аквариум её посадим? У меня рыбы крупные, наверно, их она не тронет, а ей крилю подкинем! – миролюбиво предложил сторож, разглядывая своих гостей.
Маруся прослезилась и вздохнула с облегчением. Впервые за день на её лице заиграла застенчивая улыбка.
– Вот и славно! – обрадовался Иван Кузьмич, ни в каком виде не переносивший женских слёз. – А тебе, Маруся, я налью ещё горячего, сладкого чаю, отогревайся скорей!
Девочка благодарно приняла обжигающий ладони стакан из рук старика. Она понемногу согревалась, и жизнь ей казалась теперь как-то веселей и радужней. Она наблюдала, как Иван Кузьмич бережно погружал её тортиллу в свой аквариум, попутно придумывая для неё мостик или какое-то место для принятия солнечных ванн под греющей лампой. Наконец, устроив черепаху со всеми удобствами, он довольно крякнул и отошел чуть подальше полюбоваться плодами своих трудов. Черепаха чувствовала себя королевой этого аквариума, возведенной на трон. Теперь ей было тепло, влажно и вкусно. Она грелась под лампой, обозревая свои просторные владения с достоинством высокородной особы.
– Черепашка будто бы как дома тут! Вот чудеса! – довольный собой произнес сторож.
– Спасибо Вам, Иван Кузьмич! – с чувством проговорила благодарная Маруся.
Её щечки радостно порозовели, рукам и всему телу было тепло и приятно, и всё прежнее казалось страшным сном. Но всё же что-то не давало девочке покоя. Пожалуй, странным было добродушное молчание старика: он совсем не задавал вопросов, не указывал и не третировал свою юную гостью. Иван Кузьмич просто наблюдал, слушал и принимал всё, что происходило, без какого-либо осуждения или ожиданий. Маленькая девочка замерзла, и он согрел её. Морская черепаха нуждалась в тепле и в воде – сторож и тут выручил.
Для Ивана Кузьмича его отстраненная и одинокая жизнь была вовсе не в тягость, но и не стала побегом от людей и обязательств. Поэтому помощь кому-то он даже не рассматривал как нечто особое, для него это было в порядке вещей, чем-то самим собой разумеющимся, простым и незаметным. Маруся, напротив, привыкла к совсем иному образу мышления. Её мама растила дочку одна и всем своим видом, всем своим существом молчаливо скандировала в мир: «Я ни в ком не нуждаюсь, я сильная и независимая, я всё могу, и то, как я делаю, заведомо правильно!» Это был вызов, железная дисциплина, твёрдая воля. Она так выживала и просто не могла иначе. Такого было её устройство от природы, усугубленное суровым послевоенным воспитанием. Взрослые строили страну и им было не до детей.
Свою дочку мама тоже всеми силами старалась закалить и сделать такой же непотопляемой, как она сама. Но никак не получалось. Девочка уродилась робкой, чувствительной, застенчивой. Она не понимала приказов и шарахалась от грубых слов. Ей чуждо было высмеивание чьих-то слабостей, а чужая боль была как своя. Марусе отчаянно не моглось делать, как все, если это не находило отклик в её душе. И никакие угрозы и страшные слова вроде «надо», «делай, а не то…» не могли заставить её поступить иначе. Если же девочка шла против своей глубинной природы, в ней что-то ломалось, и она заболевала. Мама качала головой, угрожала, требовала и презрительно называла дочку «неженкой». Маруся плакала от боли и обиды и уходила в себя.
В болезни она отдыхала от нападок на её слабости и жестких требований внешнего мира. Её опекали, жалели, о ней заботились. А девочке так хотелось, чтобы её просто обняли и сказали, какая она любимая и чудесная, вот такая ранимая и нескладная, слабая и витающая в облаках, такая как есть! Маруся вздохнула. Ей было приятно отдохнуть от сложностей жизни и тихо принимать чью-то добрую заботу. Это было поистине подарком судьбы. Завернутая в мягкий плед, девочка жмурилась от удовольствия и от тепла, разливающегося внутри и снаружи. Она и была этим теплом в те мгновения. Она была собой: нежным цветком, окруженным вниманием и любовью. Сторож смотрел на девчушку и радовался её довольному личику. Он принялся готовить нехитрый ужин, и в маленькой сторожке поплыли аппетитные ароматы.
Кузьмич старался, как мог – нечасто у него гостил кто-то. Он был сыном лесника, и переезд в город застал его врасплох. Привычная тишина сменилась шумом, вкусный воздух – выхлопными газами, редкие знакомые – огромной толпой пьянствующих студентов, преподавателей, соседей и случайных прохожих. Иван Кузьмич отчаянно тосковал по воле, но не смел нарушить отцовский наказ учиться хорошо и с отличием закончить институт. Выполнив всё обещанное, он уехал с распределением в тайгу. Одинокое счастье его длилось недолго: молодой лесничий встретил свою суженую, и захотелось ей однажды веселой жизни в городе, походов в театры и музеи, больших шумных компаний и всего, что так претило свободолюбивому Кузьмичу.
Но и на этот раз, как в случае с отцом и данным ему обещанием, молодой лесничий переступил через свои желания и поехал с молодой женой обратно в город. Жили они хорошо да ладно. В городе их захватил бешеный ритм работы, интересных встреч, впечатлений, новых выставок и театральных постановок. Но Кузьмич в городе грустил, и любящая жена устраивала походы на природу, а не только в театр, выезды в деревню, сплавы по рекам, путешествия. Ближе к пенсии и вовсе согласилась она на тихую загородную жизнь. Однако её не стало, и пожилой лесничий, бывший чиновник земельного кадастрового общества, стал тяготиться одинокой жизнью на природе. Ему хотелось чаще видеть детей и внуков и, вместе с тем, наблюдать ту динамичную жизнь, к которой они привыкли с женой, как бы со стороны.
Тогда он устроился сторожем в городской парк на юге большого города, неподалеку от своих родных. Если же его захлестывало одиночество, он бродил по парку и вспоминал свою насыщенную молодость, иногда останавливаясь и доставая из кармана фотокарточку жены. Оттого появление Маруси в его парке было скорее радостью, чем заботой для него. Он знал, что следует разыскать её родителей и позвонить им, но хотел прежде просто дать девчушке отогреться, как мелкой, замерзшей птичке зимой, оживающей от тепла и заботы. Девочке это было нужно, отчего-то Иван Кузьмич чуял это своим звериным чутьём, взрощенным в нём сибирскими лесами и жизнью среди безответных, беззащитных зверей и птиц.
Чтобы девочка не скучала, сторож принёс ей свои фотоальбомы со снимками природы. Они были тяжелыми, и слой пыли уже покрыл их, но фотографии совсем не поблекли, а всё так же живо хранили память прекрасных мгновений с любимыми Кузьмичом животными, лесами, реками и горами. Маруся залюбовалась и отвлеклась от своих мыслей, которые начинали досаждать ей. Что скажет мама? А спасение черепахи – это воровство? И как её, Марусю, накажут после всего? А если не вернуться домой, что будет? Какой он, этот сторож, Иван Кузьмич? Что прячется за его молчаливой сдержанностью? Самые разные мысли пестрым вихрем носились в девичьей головке. Однако стоило Марусе увидеть памятные снимки Ивана Кузьмича, с которых на её смотрели его молодые глаза, как она немедленно забыла обо всех своих заботах.
Девочка словно погрузилась в совершенно новый, неизведанный для неё мир живой природы, в котором жил молодой, а затем стареющий Иван Кузьмич со своей семьёй и питомцами. Его добрый взгляд одинаково тепло смотрел на жену и детей, знакомую кабаниху, робкого олененка и матёрую волчицу. Иван Кузьмич наблюдал за стихией, за беспечной гладью озера, за убегающими вдаль тёмными зубцами леса, и в глазах его горели восторг, восхищение и радость. Он жил этим, и даже старые фотографии не растеряли, не развеяли этой энергии и страсти, в которой ясно читалось: человек нашёл своё место на Земле и рад делиться своей любовью со всеми.
Маруся жадно разглядывала снимок за снимком, затаив дыхание. Она забыла, кто она и зачем здесь. Сейчас ей виделось только то, что показывали фотографии. Она была на берегу горной реки, в дремучем лесу, она кормила с рук лося и гладила медвежонка. Её обнимали добрые, сильные руки близких людей. Маруся словно ненадолго оказалась под защитой природы, близких сторожа и его знакомых животных. Девочка смеялась забавным гримасам детенышей разных зверей и птиц. Она была с ними и для них. Кузьмич украдкой поглядывал на спасённую им девчушку и улыбался её румяным щёчкам и довольному виду. Затем он перевел взгляд на Марусину черепаху: та грелась под лучами лампы с прикрытыми от неги глазами, и лапы её покоились в тёплых водах аквариума.
Иван Кузьмич легко и счастливо вздохнул, ведь день прошел не зря: девочка и черепашка обрели приют в его скромном жилище. Они согреты, накормлены, улыбаются, а что ещё нужно для счастья? Пожилому сторожу больше ничего не требовалось. Он был кому-то нужен, и оттого был счастлив. Сторож накрыл на стол и разложил нехитрый ужин по тарелкам. Марусе он поставил тарелку и чашечку своей внучки, которая иногда заходила к деду в сторожку после школы. Тарелка была с нежно-розовыми цветами и веточками, а чашечка напоминала крошечный глиняный горшочек малинового цвета. Иван Кузьмич в своё время долго искал красивую посуду для любимой внучки. Когда же он, наконец, нашел, что искал, ему пришлось воевать за неё с какой-то боевой тёткой, кричавшей, что она заметила этот набор первой.
Шумный спор разрешила кассир, которая видела, что первым набор посуды в руки взял Иван Кузьмич. Он сердечно поблагодарил честную сотрудницу магазина и гордо пробил добытое в кассе. Времена были такие, что нужное искали долго, а найдя – боролись и отвоёвывали друг у друга. Даже наборчик детской посуды. Зато теперь он радовал внучку сторожа и его самого. Повернувшись к Марусе, увлеченно разглядывавшей старые фотоснимки, Иван Кузьмич будто увидел себя в детстве. Тот же горящий взгляд, та же увлеченность природой и животными, та же погруженность в созерцание прекрасного. Залюбовавшись девочкой, он не хотел отрывать её от интересного занятия, но ужин уже начал остывать, и сторож всё же тихонько позвал Марусю за стол.
Она растерянно подняла глаза на Ивана Кузьмича, будто бы не понимая, где находится и что от неё хотят. Старик улыбнулся и ласково повторил своё предложение, и девочка вернулась обратно в сторожку из своих мечтательных странствий по природным красотам. Она расслабленно улыбнулась сторожу в ответ и послушно села за стол. «Какая милая девчушка! И кто её ж выгнал на холод без пальто, да ещё с морской черепахой в руках!?» – подумал вдруг Иван Кузьмич и внимательно посмотрел на неё. Маруся не заметила его интереса и безмятежно уплетала за обе щёки всё предложенное ей. Поэтому, когда сторож неожиданно задал ей вопрос, она очень удивилась, но жевать не перестала. Вкусно-то как, приготовлено с любовью!
– Маруся, а ты как на улице-то оказалась, без пальтишка? И с черепахой? Расскажешь? – не выдержал Иван Кузьмич.
Девочка густо покраснела, но, немного помедлив, всё же ответила. Сторож смотрел на неё ласково, и это расположило её к искренности.
– Я убежала из поликлиники, а черепаху забрала из тесного, мутного аквариума. Ей там плохо было. Она меня попросила… – просто ответила девочка.
Кузьмич понимающе кивнул.
– И тебе, видно, было несладко? – снова спросил он.
– Не очень… – тихо проговорила Маруся.
*
Тем временем, мама Маруси, вдоволь наговорившаяся в очереди в регистратуру, получила талончик и решительно направилась в гардероб. Там она тоже оказалась в очереди таких же собранных и решительных мам и бабушек, как она. С кем-то Марусина мама успела и повоевать за место, с кем-то разговорилась про колготки в магазине Детский мир, которые нужно было успеть ухватить до обеда, а с кем-то с серьёзным видом обсудить, как быстро портятся детские зубы и сколько на них нервов надо. Про свою дочку Марусю она вспомнила лишь тогда, когда на руках оказались и номерки от верхней одежды, и талончик. Ведь нужно было занимать ещё одну очередь у кабинета врача. Где эта непослушная девчонка!? Мама с негодованием поворачивала голову в поисках своей дочки, но её нигде не было.
Красная от злости она металась между очередями и спрашивала всех подряд, вдруг кто видел девочку в клетчатом тёмном платье, с двумя светлыми косичками. Однако Марусю никто не видел. Она вела себя застенчиво и тихо и никому не успела запомниться. Только черепаха могла бы раскрыть секрет её исчезновения, но она пропала вместе с Марусей, и этого пока никто не заметил. Мамина злость сменилась растерянностью и ужасом. Теперь она ещё беспокойнее вертела головой, бегая по узким коридорам поликлиники. Она осмотрела все туалеты, заглянула и за конторку регистратуры, заподозрив злую шутку своей дочери. Вспомнив, что на Марусю это совершенно не похоже, мама и вовсе отчаялась и принялась заглядывать подо все банкетки и скамейки.
Теперь мама перепугалась по-настоящему: как это, с её тихой и послушной Марусей, и ТАКОЕ!? Забыв всякие приличия, бедная женщина ползала на коленях, проверяя труднодоступные скамейки, и громко выкрикивая имя дочки. Из кабинетов повыскакивали медсестры с недовольными лицами, требуя тишины и порядка в коридоре. Но Марусина мама их не слышала и не видела. Страх сжал её сердце и затмил разум. Одна мысль пульсировала в её взбудораженном мозгу: Маруся пропала, тихо и бесследно, посреди дня, на глазах толпы. Как же это? Где, где она? Похитили? Обидели? Себе забрали? Увезли в рабство? Бедная мама, не помня себя от горя, выскочила на улицу, в чём была, и побежала по улице. Её странные метания сопровождали крики и зов дочери по имени.
Она летела на негнущихся ногах вдоль дороги и вспоминала обиженные, слезящиеся глаза Маруси, её полный молчаливого упрека взгляд и сжатые губы. Мама бежала и корила себя за каждое недоброе слово, неосторожный жест или угрозу, которые вырывались из неё и ранили её маленькую девочку. Мама неслась всё быстрее, и слёзы раскаяния, резко брызнувшие из глаз, обжигали её холодные щёки, словно огонь, и разлетались прочь, во все стороны. Теперь она бежала почти вслепую, и всё расплывалось перед глазами. Но строгие стволы лип у входа в парк темнели так явно, что плачущая мама всё же сбавила темп и, задыхаясь от быстрого бега, обняла первое попавшееся дерево.
Оно было шершавым и пахло сырой зёмлей и несбывшимися надеждами. Когда-то давно, в детстве мама много обнималась с деревьями, говорила с ними и поверяла им свои мечты и чаяния. Они слушали её, даруя приют и умиротворение, и маленькая мама верила, что всё сбудется, ведь деревья такие большие и волшебные. Но взрослая жизнь ворвалась к ней без стука, стремительно разбросав все её надежды, и рано повзрослевшая мама забыла дорогу в лес. Она отодвинула свои детские мечты и стала прилежной, послушной девочкой, как от неё и ожидали. Шло время, и маленькая Лизонька выросла в Елизавету Петровну. Она была серьёзной, целеустремленной и трудолюбивой. Вскоре у неё появилась дочка Маруся, и строгая Лиза стала ещё собраннее и ответственней, ведь так сложилось, что опереться ей было совсем не на кого.
В парке было прохладно, но мама ничего не чувствовала. Она высматривала Марусино тёмное клетчатое платье среди стволов невидящими глазами. Всё тщетно: парк был пустынен, а стволы деревьев темнели и сливались единой стеной. Кругом стены и никого, снова она, Лиза, одна. Слёзы отчаяния сменились слезами жалости к себе. Они словно очистились от взрослых невзгод, очищая заодно и свою хозяйку. Теперь они были чистыми слезами маленькой, недолюбленной девочки, пробудившейся в Елизавете Петровне. Ей вспоминались её детские страхи, горе её первых потерь, чувство незащищенности и уязвимости перед взрослым, безжалостным миром. Как же неправа она была с Марусей, нуждавшейся более всего в мамином тепле и защите!
«Если она только найдётся, если только найдётся… Клянусь, Господи, всё будет иначе! Я буду ей Мамой! Настоящей, любящей, взрослой и принимающей! Господи, только бы жива и здорова! Приведи меня к ней, молю Тебя!» – шептала она про себя слова молитвы, отчасти услышанной от своей бабушки. Бабушки, которая верила в Бога и молилась ему, как бы ни повернулась жизнь. Даже когда разрушили соседнюю с ней церковь, а священника увезли, бабушка продолжала молиться. За семью, за страну, за священника, за тех людей… Бабушка на всякое недоброе слово отвечала улыбкой и ни с кем не спорила, всем желая счастья. Светлая, заботливая старушка с тёплыми, натруженными руками. Но стоило родителям Лизы увидеть её молящейся с бабушкой у образков, припрятанных за настенным ковром, как они увезли дочку в город. Навсегда.
Тогда девочка Лиза будто лишилась тайной опоры. Она перестала есть и ничем не интересовалась. Её отвели ко врачу, угрожали больницей, её трясли, ругали, снова угрожали. И что-то всё же удержало её среди людей, какое-то внутреннее решение. Но с тех пор она словно закрылась в себе, чему все были несказанно рады. Тихая, послушная девочка – разве это не награда? Но по ночам Лизочке снилась бабушка. Она обнимала внучку своими любящими объятиями, гладила нежно по голове и приговаривала: «Лизочек, всё образуется, всё наладится! Я с тобой!» Девочка верила ей и спала крепко, а наутро карусель жизни удобной девочки, совсем чужой в большом городе, чужой и своим родителям, продолжалась вновь. Теперь заплаканная Елизавета Петровна шла по парку и молилась, истово и искренне. Молилась и просила бабушку помочь.
Вдруг совсем рядом раздался звонкий, приветливый голосок.
– Тётя, а почему вы совсем без пальто?
Мама Маруси вздрогнула и обернулась. На неё смотрела милая девчушка лет семи в красном беретике. Тёмные кудряшки озорливо выглядывали из-под головного убора, а весёлые глазки девочки смотрели открыто и дружелюбно.
– Я дочку потеряла… – едва слышно прохрипела мама.
– Ой, вот почему вы плачете! Пойдёмте со мной! Мой дед сторож! Он точно поможет! Скорей-скорей! – девочка схватила своей маленькой ручкой обледеневшую руку Лизы и потащила за собой вглубь парка.
Мама Маруси бежала за девчушкой послушно и безропотно, продолжая про себя молиться.
– Как вас зовут? Меня Алёнка! – вдруг обернулась малышка, не прекращая своего динамичного движения вперёд.
– А меня Лиза. Красивое у тебя имя и берет! – ответила мама Маруси и впервые за день слабо улыбнулась.
– Да, имя мне папа выбрал, а берет мама связала! – гордо отозвалась та на бегу.
Вскоре показался неприметный дощатый домик, окруженный яблоневыми деревьями. Открыв аккуратную резную калитку, Алёнка смело вошла внутрь и завела с собой Лизу.
– Деда! Это я! С тётей! Она дочку потеряла и замёрзла! – звонко прокричала она с порога.
Иван Кузьмич услышал знакомый голосок и улыбнулся.
– Это моя младшая внучка со школы пришла! Сейчас познакомитесь, поиграете вместе! – радостно сообщил он Марусе.
Та согласно кивнула в ответ и вышла вместе с ним встречать звонкоголосую девочку. В прихожую забежала румяная внучка в красном беретике, на пару лет младше самой Маруси, а за ней, словно тень, в дом вошла Марусина мама. Она была в одной юбке и кофточке, лицо её было белым от холода, а глаза покраснели от слёз. В нервных, тонких руках она по-прежнему сжимала номерки от гардеробной поликлиники и талончик Маруси к зубному. Радостная улыбка Маруси в предвкушении знакомства с внучкой сторожа сменилась ужасом и тревогой, залившей всё её личико. Теперь она сделалась бледной, как мать, и Иван Кузьмич увидел, как они похожи.
– О, мама нашлась! И тоже без пальто! Что за день такой! Проходите, сударыня, дочка ваша в безопасности, согрета и накормлена! Грейтесь и вы! Ей нужна здоровая, добрая мать, разве нет? – засуетился сторож, стремясь сгладить неловкость нежданной встречи.
Лиза прошептала что-то и неожиданно для себя самой вдруг упала на колени.
– Маруся, доченька, нашлась! – только и смогла проговорить она.
Дочка, обомлевшая от такой встречи и ожидавшая привычной ругани и угроз, остолбенела и уставилась на маму. В глазах её она увидела боль, грусть, радость, раскаяние и что-то непривычно тёплое. Как будто слезами омыло неприступный лёд, и под ним проступила любовь. Чистая, без примесей и условий.
– Мама… прости… мам… я не хотела, – бормотала Маруся, растирая набежавшие слёзы.
Лиза посмотрела своей дочке в глаза и заплакала ещё горше.
– Это ты прости меня, дочка! Прости меня! Ты ж моя самая любимая, самая чудесная, а я так с тобой, так…
– Мамочка…
Теперь обе они плакали, обнявшись, а Иван Кузьмич и Алёнка смотрели на них и качали головами.
– Что ж, пора ставить чайник и жарить новую порцию дранников! – деловито заметил сторож, а внучка его кивнула и бросилась ему помогать.
Через полчаса все сидели за нарядным столом, пили душистый чай и уплетали дранники Ивана Кузьмича. На коленях Лизы лежал один из альбомов сторожа, с которым она не смогла расстаться даже за столом, а глаза её счастливо сияли. Маруся сидела рядом, румяная и весёлая, и не могла налюбоваться на свою такую тёплую, вновь обретенную, любящую маму. А черепаха наблюдала из аквариума за людскими страстями и умильно улыбалась своей тайной черепашьей улыбкой: вот люди, вот чудаки, всё же так просто!
МОЙ СОСЕД БОГ
Он удивительный. Стоит мне захотеть сладостей, и они передо мною. Когда я испытываю жажду, Он посылает мне так много влаги, что в ней можно купаться. Если же мне скучно, Он знает об этом и заботливо организует для меня бег с препятствиями, круговые арены, променад вдоль озера. С Ним мне никогда не одиноко!
Моя семья столь многочисленна, что если бы не Он, мы бы давно погибли с голоду. Он никогда не насылает на нас таких кар, как иные Боги, от гнева которых спасаются мои сородичи, объятые ужасом и паникой. Он одинок, сдержан, великодушен. Иногда он беседует со мной, и я стараюсь уловить суть его напутствий каждым усиком, каждой шерстинкой на лапке. И эти высокие вибрации вызывают во мне такой возвышенный трепет, что я рискую быть обнаруженным. А это всегда влечет за собой гнев Богов. Посему моя участь нижайше внимать Его гласу, благодарно принимать его дары и радоваться, покуда мне дарована эта жизнь. Ведь она скоротечна и хрупка. Потому что я – таракан.
Меня зовут Василий, и мне так много дней, что тельце моё уже самое длинное в племени, а усы красивы и блестящи. Но я не дряхлый и не зеваю по сторонам, а, значит, всё ещё молод и полон сил. Что подтверждает и моя супруга Виолетта. Она у меня из древней, родовитой домОвой династии, оттого и имя у неё такое возвышенное. Вио-ле-т-та. Когда я его услышал, это имя, прочее просто отошло куда-то на второй план, мимо моих усов и внимания. Бог наделил её ТАКИМ именем, значит, Он её особенно любит. Как же я могу не любить её, в таком случае? Правда, я не сразу оценил всю прелесть своей драгоценной жены. Были у меня и Дуняша, и Настя, и Марфа, и Сонька… эх, молод был, неразборчив! Но с Виолеттой всё иначе: прочие тараканихи просто перестали для меня существовать!
А познакомились мы так. Она вышла на ночную пробежку по круговым снарядам в шкафу и как раз заканчивала последний круг на глянцевой фарфоровой поверхности, как лапка её вдруг соскользнула с края, и девушка полетела было вниз. Но тут подскочил я и подставил ей свои раскрытые надкрылья. Она мягко спружинила на них и приземлилась на все свои лапки так грациозно, как это могут делать только самые изысканные девушки. Я подмигнул ей и покрутил усиками три раза вправо, что означало «Премного рад встрече!» Она помедлила, как и подобало настоящей даме, и скромно опустила усики книзу влево. И это означало «Вы так милы!» А потом… всё так закрутилось! Посудные шкафы и прогулки, мусорное ведро и гурманские угощения, таинственный ночной свет из окна и любование им вдвоём. И это всё великолепие дал нам Он. Мой Бог и сосед! Я всегда тайком наблюдал за ним и тихонько благодарил его в своих ночных молитвах. Кто, как не он подарил мне всё это счастье, всю мою жизнь?
Ночь всегда начиналась загадочно. Мой Бог заходил на кухню и зажигал мягкий свет. Потом Он пропадал в недрах своего царства, разговаривая с кем-то и издавая странные шумы. Мне всегда было интересно, с кем Он говорит. Ведь если бы Он жил не один, этот иной Бог проявился бы на кухне. Не могу представить жизни без кормушки, без щекочущих усики запахов и сочных кусочков еды! Мой Бог – настоящий гурман. Он всегда ест, неторопливо пережёвывая еду и задумчиво глядя вдаль. И про меня никогда не забывает! Откушав, Он милостиво стряхивает вкуснейшие крошки на пол и в раковину. Эти дары способны накормить всю мою семью, численность которой мне давно не известна. Я попросту сбился со счёта! Мы почтительно дожидаемся Его отбытия с кухни и по одному выходим в открытое пространство за едой. Это всегда волнительно, это наш макрокосмос, точка нашей беспомощности. Мы заметны и совершенно беззащитны, когда забираем вкусные кусочки в свои норки. И я, и все мои сородичи прекрасно понимаем, что даже нашей суперскорости и раскрытых надкрылок недостаточно, чтобы избежать гнева нашего Бога. Он велик, быстр и всемогущ. Но мы не можем без еды, и поэтому с благодарностью и трепетом крадёмся по бескрайнему дощатому полу, скользким кафельным стенам, на которых царит вечная мерзлота, гладким поверхностям кухонных шкафов… Это наша участь – вечно красться, юлить, затаиваться, трепетать.
Своих бесчисленных детей я учу почтительности и осторожности. Ведь всем известно: неблагодарное, медлительное существо обречено в этом стремительном мире, устроенном какими-то удивительными и мощными силами, сути которых нам не дано познать. Мы с детьми учимся зигзагообразному, скоростному бегу, с подростками отрабатываем блиц-прыжки с надкрылками, а с любимой женой Виолеттой осваиваем бег с препятствиями и по кухонным снарядам. В этом она настоящий асс, и я спокоен за неё. Но вот дети, дети временами крайне непослушны и активны. Это часто вынуждает меня рассказывать им страшные истории из жизни, чтобы неповадно было. Однако, увы, это работает до поры до времени: их лёгкие маленькие головы быстро забывают плохое, и они снова лезут, куда не надо. Оттого большую часть времени я тренирую их и учу быстро слушать мои команды, словно это такая игра. Они охотно включаются в неё, ведь нужно много двигаться, а они это любят.
Но однажды самый младший, кажется, Савва, ослушался меня и был на волосок от гибели. Страшно вспомнить. Огромный, пустой пол кухни и он, совершенно один, жадно тянет за собой слишком большой для него кусок. Вдруг пол начинает дрожать. Я слышу знакомый шум приближения моего Бога. В ужасе зову сына, но он не слушает, продолжая тащить свою непосильную ношу. Тогда я бегу к нему, продолжая кричать. И вот, когда Он уже оказывается на пороге, вспыхивает яркий, ослепительный свет, и я каким-то чудом ухитряюсь утащить Савву под ближайший плинтус. Сколько я ни ругал его потом, пугая всякими ужасами, он лишь смеялся и шевелил своими полупрозрачными усиками. Ясное дело, малец просто не в состоянии был оценить всех последствий такого легкомысленного поведения. У него просто ещё не было такого опыта. Поэтому моя миссия оберегать его и прочий молодняк от фатальных ошибок. А молодняка много… Зачастую я даже не уверен, мои ли это дети или соседские или из другой квартиры? Впрочем, какая разница….Чужих детей не бывает. Может, и моим кто-то поможет в беде, кто знает. Утомительно получается, не скрою, ловить вёртких, непокорных, многочисленных детишек и прогонять их с опасного участка. Они резвятся, дразнятся, бегут в другую от меня сторону, потешаясь над моими паникой и отчаянием! Я почти не сплю, непрерывно оберегая кого-то. Виолетта тревожится о моём здоровье и очень поддерживает меня. Говорит, надо подключить других взрослых, негоже мне надрываться одному. Но другие, они спокойнее, наглее, они не видели того, что видел я… Посему, что поделаешь, значит, таково моё предназначение! И я иду своим путём, покуда Бог даст мне сил!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70955251&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
