Дмитрий Ромов "Цеховик. Книга 14. Воин света"

Зевакин бросает злобный взгляд на недотёпу вахтёра. Я делаю пару быстрых и лёгких шагов, оказываясь рядом.

– Игорь Алексеевич, – говорю я на этот раз очень тихо, сквозь зубы и выгляжу, должно быть, зловеще, потому что продолжаю улыбаться. – Я вам не угрожаю, но очень и очень серьёзно предупреждаю. Если не оставите мою жену в покое, я вас размажу по асфальту и катком проеду по вашему недвижимому телу с предварительно отделёнными конечностями и всеми возможными отростками. И избитому, разумеется, до полной потери пульса. Ещё только раз вы мне на глаза попадётесь, до конца жизни будете плакать о бесцельно растраченной молодости. Вы меня понимаете? А если снова побежите жаловаться к папеньке, то и ему достанется по полной программе. Не на ту персону вы замахнулись. Поверьте, извинитесь и исправьтесь.

– Вы… вы… – надувает он щёки, – не знаете с кем связались! Это я вас размажу и посажу в тюрьму! Вы… вы у меня… Вас лично… судья мособлсуда… Угрожаете мне?!

– Ну, ты и дурак, – качаю я головой. – Я же говорю, предупреждаю. Ещё раз глянешь в её сторону, пожалеешь. Идём, Наташ.

Мы двигаем к выходу, когда в двери появляется взмыленный старлей в сером мундире. Фуражка на затылке, галстук сдвинут, верхняя пуговица расстёгнута, на боку болтается кожаная сумка-планшет.

– Чего тут у вас?! – недовольно спрашивает он у вахтёра.

– Так вот, человека избили, – хрипит вахтёр, показывая на меня рукой.

– Кто вас избил? – спрашивает у меня мент.

– Меня? – удивляюсь я. – Никто. У товарища галлюцинация, перетрудился. От перенапряжения такое бывает. Отнеситесь с пониманием.

– Так это… – взывает вахтёр к Зевакину, но тот, плюнув в сердцах, разворачивается и быстро уходит, скрываясь в недрах своей фирмы.

Мы выходим наружу, оставляя лейтёху разбираться с дежурным.

– Ох, Егор, чувствую, сожрёт меня этот Зевакин, – вздыхает Наташка. – Может, что-нибудь другое подыскать? Я могу обзвонить разные организации…

– Наташ, ты шутишь что ли? Ты думаешь, мы уступим вот этому уродцу? Нет, конечно.

– У меня и должность-то такая, что никто и раздумывать не будет, одним щелчком направят в сторону мусорной корзины…

– Радость моя, должность невысокая, но ты же ещё студентка, а сюда вообще-то берут только спецов. Так что ты уж потерпи, пройди весь путь, так сказать, с самых низов, и будешь генералом со временем.

– Да я ж не про то, что у меня должность маленькая, а про то, что никто и разбираться не будет, что этот Зевакин моральный урод.

– А он к тебе сегодня не это, как говорят вахтёры в вашей конторе?

Наташка прыскает и получает букет.

– Ой, какой красивый! Спасибочки.

Она нежно чмокает меня в губы и забирается в машину.

– Не "это"… смотрел на меня весь день с ненавистью и злобой. И украдкой щупал битое лицо. Но он-то ладно, а вот главный босс ведь меня вызывал ещё до свадьбы.

– Ах да, точно, я ведь даже и не спросил что там было. Расскажи.

– Он говорил о скромности, как главном украшении девушки.

– То есть, он что, на тебя хотел стрелки перевести? Так что ли?

– Ну, типа, – кивает Наташка. – Прямо не говорил, но нахваливал Зевакина, рассказывал о его безупречной репутации и о том, что я студентка, для меня это вообще временная подработка, практически. То есть, если это не намёк на то, что мне пора искать другую подработку, то я не знаю, что это такое.

– Понятно. Ну, Лиходед… Как его зовут, я запамятовал?

– Семён Станиславович.

– Ну, Семён Станиславович, покровитель харрасмента, мы с тобой тоже вопрос решим… Хочешь возглавить ваше внешнеторговое объединение?

Она смеётся, и я тоже смеюсь. Шутка, конечно же.

Ужинаем мы сегодня с Платонычем, втроём. Трыня уехал в лагерь в Анапу.

– Вроде доволен, – кивает Большак, – я позвонил в лагерь, так мне такой выговор там устроили и нагоняй, что о-го-го. У них особенных детей нет, и звонки никакие не предусматриваются режимом, так что мне надо успокоиться и не занимать своими глупостями телефон, который поставлен не для праздных и досужих разговоров, а исключительно для решения действительно важных вопросов. Вот, такие дела. Надеюсь, ему там не достанется из-за моей чрезмерной заботы.

– Что за блажь, – смеюсь я, – по телефону разговаривать, этак, знаете ли, можно и до…

Я задумываюсь, не в состоянии придумать до какой ещё большей наглости можно дойти, начав звонить по телефону.

– Ибо… – наконец, многозначительно провозглашаю я, как Остап Бендер, и все начинают смеяться.

– Вот именно, – соглашается со смехом Платоныч.

Поскольку приехали мы только вчера вечером, ни покупки сделать, ни приготовить ничего не успели, поэтому сидим в «Узбекистане». В виду усложнившейся международной обстановки, вернее, конечно, не международной, а внутренней криминальной, охрана у нас усилена, и я настаиваю на том, что дядя Юра тоже должен получить штатного телохранителя.

Он до последнего отнекивается, но всё-таки в итоге соглашается.

– Некстати, конечно. Не нужны сейчас мне лишние разговоры, а они будут, как ты понимаешь. Если наши люди за хлебом на такси не ездят, то уж с телохранителями и подавно не ходят.

– А что сейчас такое, почему именно сейчас некстати? – спрашиваю я, закидывая в рот плов.

Ах, какой плов прекрасный, ароматный, вкусный, ещё и с перепелиными яйцами. Взрыв мозга, короче.

– Сейчас некстати, – поясняет Платоныч, – потому что именно сегодня я получил предложение, от которого бы не хотелось отказываться.

– Да-а-а? – заинтересованно тяну я. – И что же это за предложение такое? Это то, о чём я думаю?

– Не знаю, – лукаво улыбается он.

– Дядя Юра, не тяните, – качает головой Наташка, перешедшая в последнее время с Юрия Платоновича, на дядю Юру.

Дурной пример заразителен.

– Сегодня вызывал министр и сказал… – Платоныч делает театральную паузу.

– Ну?

– Ладно-ладно. Короче, предложил мне должность зама. Но с условием, что академию я закончу экстерном ещё в этом году.

– Вау! – восклицаю я. – Ну, это же круто! И почему мы ещё не пьяные в стельку?

Я подзываю официанта и делаю ему специальный заказ. Он кивает и через некоторое время приносит нам графинчик с янтарной жидкостью.

– Виски? – поднимает брови Платоныч, вытащив стеклянную пробку и осторожно понюхав содержимое.

– Точно! – киваю я. – И знаешь какой?

– Да неужели? – удивляется он.

– Именно!

Это значит, что виски здесь контрафактный, но очень достойный, сделанный в Сибири на нашей собственной винокурне.

– Хо-хо! – смеётся Платоныч. – Ну, ладно, тогда вздрогнем. Конечно, рановато мы празднуем, но…

– Мы не празднуем, – говорю я. – Мы просто отмечаем получение предложения, причём, заметь, никто ещё и не спрашивал, каково будет твоё решение. Торопиться не следует, нужно всё хорошенько взвесить.

Мы дружно смеёмся.

Вечер длится недолго, но зато сидим мы душевно. Рассказываем в красках про отдых на Брежневской даче, про поэтов и про Джансуга-Джано-Джона.

– Надо с ним поосторожней, – качает головой Большак. – Прямо какой-то зелёный берет, в одиночку пробрался сквозь джунгли, чтобы встретиться. Не знаю, не знаю…

– Согласен, история непростая, подумаем ещё, как с ним поступить…

Поужинав, мы разъезжаемся по домам.

– Вот, что я хочу сказать, – качает головой Андропов.

Утро начинается с очередного совещания или мозгового штурма с ним и со Злобиным.

– Это выводы, которые я делаю из рассказанного тобой, – говорит председатель. – Другой информации у меня нет, так что остаётся верить тому что ты ничего не путаешь и, тем более, не меняешь сознательно. Впрочем, эта задача была бы непростой, да?

Он пристально смотрит мне в глаза, а я лишь плечами пожимаю. Что тут скажешь…

– Когда бригада Ельцина возьмёт власть в свои руки, это будет выглядеть как стандартная элитная революция, – кивает председатель. – Надо признать, что сейчас в нашей изрядно закостеневшей системе управления, социальных лифтов практически не осталось. Может, я и утрирую, но в целом можно так сказать. И оказывается, что менее, чем через десять лет вся наша номенклатура, привыкшая к привилегиям, придёт к внутреннему соглашению – превратить свою власть в материальную собственность. В богатство. Правильно?

Я задумываюсь. Красиво излагает, ёлки-палки. В уме ему не откажешь…

– Пожалуй…

– То есть суть революции девяностых заключается в том, что «старые дяди» отдадут свои привилегии и полномочия новому поколению, предоставив этим условно молодым людям возможность социального продвижения, так?

– Не слишком это узкая трактовка?

– Если отбросить шелуху, то это и останется в итоге. И новоявленные певцы свободного рынка заявят, что их не интересуют экономические результаты приватизации. Их будет волновать лишь одна вещь: создание ситуации, в которой «проклятый социализм» никогда не сможет вернуться. Именно такую задачу будет решать команда Ельцина. Хоть и с огромными издержками и потерями, буквально разгромив, уничтожив страну, с этой задачей он справится. Я верно понял суть?

– Думаю, да, это верно.

– Но у команды Ельцина будет одна большая проблема: они унаследуют от предыдущей команды, то есть от нас, правителей сегодняшнего дня, неспособность к качественному, правильному, разумному управлению. Вернее, не так, пойдёт катастрофическая деградация. Наша сегодняшняя система управления требует серьёзного реформирования. Но даже она на порядки выше того, что сложится при Горбачёве. А при Ельцине даже по сравнению с горбачевским периодом, управленческие качества номенклатуры станут катастрофически низкими. И, в дополнение к этой управленческой катастрофе, воровская каста быстро срастётся с командой Ельцина, и дальше уже просто снежный ком. Трагедия и падение.

Он прикрывает глаза и подпирает голову руками.

– Команда Ельцина, – говорю я, – будет неуклюжей, как слон в посудной лавке и эффективно управлять страной, особенно в условиях необходимости развития, им окажется не по плечу. После дефолта на короткое время придёт команда настоящих профессионалов, но их быстро сожрут. Они могли бы пересмотреть итоги приватизации, а это было бы слишком опасно. Власть перейдёт к представителям оргпреступности. Криминал разрулит проблему своим способом – ограбив и захватив все, что было приватизировано в девяностые.

– Будем резать, – говорит Андропов.

– Не дожидаясь перитонита, – добавляю я.

– Под корень, – кивает он. – Что скажешь, Леонид Юрьевич?

– Я согласен, только замечу, что это ни от чего нас в будущем не защитит. Потому что, как я понимаю к власти будут рваться бандиты новых поколений, а не эти вот наши с вами блатные урки.

– Они тоже, – хмыкаю я. – Мне кажется, резать однозначно нужно, но это не самое сложное. Самое сложное создать в обществе неприятие всей этой уголовной субкультуры. И, опять же, если всё продумать и сделать, как надо, история будет уже совершенно другой. Без всей этой дикости девяностых. Направленная исключительно на развитие и позитив.

– Ну, что же, – резюмирует председатель. – Будем готовиться к этой важной… э-э-э…

– Жатве, – подсказываю я.

– Да… И в конце следующего года ударим по всем фронтам, а за это время нужно всё хорошенько подготовить. И это касается не только борьбы с преступностью, но и всего остального. Брагин, ты принёс служебную записку по структуре «Факела»?

Я подаю.

– Хорошо, ознакомлюсь сегодня.

– Чем дольше размышляю, – качает головой Злобин, когда мы выходим от Андропова, – тем меньше понимаю, зачем ты всё ему рассказал?

– В смысле?

– Что знают двое, то знает свинья, как говорят наши французские друзья.

– Нас с вами, как раз, двое, но ресурсов бы нам не хватило, Леонид Юрьевич.

– Нашли бы ресурсы, – немного сердится он, – потихонечку бы всё обтяпали. Стригли бы купоны до самого конца, да и потом тоже, а так… Не пойми что. Я не уверен, что шеф как раз тот человек, который может всё сделать, как надо. Как бы ещё больше проблем ни навертел. Ещё цирк будет, если тебя от твоего же «Факела» отстранят. А это, я тебе скажу, вполне может произойти. Не сейчас, так в близком будущем. Думаю, нашлась бы целая куча, огромная куча тех, кто захотел бы превратить твои знания в твёрдую иностранную валюту со всеми выводами, понимаешь, да?

– Такие ребята всегда существуют, что тут сказать.

– Нечего, конечно. Но тебе нужно было мне всё рассказать, а не ему.

– А вы бы поверили? Я много раз хотел, но опасался, что это могло бы разрушить наши отношения. Если бы вы решили, что у меня кукуха поехала. Он, кстати, меня проверял на полиграфе и у психиатра, как вам известно. И, к тому же я ведь не просто так пошёл и всё рассказал. Он конкретно меня прижал, у меня выхода другого не было.

– Выход всегда есть. Ты же мент, должен понимать, когда носитель информации отдаёт самую важную её часть и становится ненужным, что с ним происходит. А если бы я даже и не поверил тебе, это не беда, время расставило бы всё на свои места, предоставив неопровержимые доказательства твоей правоты.

– Леонид Юрьевич, но мы бы не смогли реформировать Союз до того, как он развалится.

– Ладно, – машет он рукой, – проехали, чего теперь-то кулаками махать… Будем приспосабливаться к тому, что имеем. Не убивать же самого председателя, правда?