– Какой саб тхик? Какой хо джаега? – орал Зафар и махал руками (я думал он их бить начнет). – Каль е бечаре (завтра бедняжки) мар джаеги! (утонут)
А те только посмеивались и в ус не дули.
– Плиз! – настаивала девушка. – Помогите же нам!
Динарка, туркменка, зная, что нравится смазливому пухляку, решила воспользоваться этим, но тоже бесполезно.
– Ладно, Зафар, – обявил я. – Пошли мы тогда. Скажи сикодям, что мы посмотрим.
Зафар хлопнул себя по голове: как эта мысль сама не пришла к нему в голову.
– Нет! Нет! – запротестовали те, насупившись, и замахали ружьями: – Мана! Мана апко!
Из споров я услышал, что несчастные были болгарками. Я видел, как у этой, что звали Алиной, навернулись слезы и началась истерика.
Мы согласованно рванулись с Зафаром к тропинке.
– Веди нас, куда надо.
Алина окинула нас благодарным взглядом и поспешила впереди.
Мы наплевали на запрет под страхом изгнания из института, ринулись спасать девушек. Заодно я весь ликовал при мысли, что увижу изнутри женскую общагу. И когда мы забежали во внутрь здания, оказалось, что это вроде пансионата с внутренним двориком. Девушки указывали путь по лестнице. На одном из этажей нам встретилась Динара. Выпучила глаза.
– Что это вы здесь, ребята? – спросила она своим приятным тонким голоском.
– А мы теперь здесь жить будем. Нам разрешили, – пошутил я. Разговаривать долго времени не было.
Мокрая сокурсница завела нас к себе в комнату, в ванную, где сидела еще одна, почти плавающая в воде. Пальцем затыкая бьющуюся струю, которая все равно не слушалась. Но вода была уже и под кроватями по щиколотку. Кругом плавали пакеты, сумки, тапки, как на тонущем «Титанике».
– О, да тут без сварки не обойтись! – сообщил Зафару свое открытие, добавив кучку русского мата.
Державшая струю мокрая девушка посмотрела на меня с улыбкой:
– Спасибо, что вы пришли. Нас заливает уже час, – сказала она с ломаным акцентом как -то по-западнославянски.
Я обомлел.
– Так вы знаете русский?– нецензурщина все-таки, при девушках незнакомых.
– Да, мы же из Болгарии. Понимаем.
Отбросив смущение, я сообразил, что нужно бежать наверх к танкам – огромным бочкам, куда по утрам шлангом заливают воду. Оттуда должны идти простейшие трубы с кранами. Все это осозналось в голове моментально. Я уже как-то менял сливной бачок дома. И тем более здесь в Индии система подачи воды не должна быть сложнее, чем у нас на дачах в простейших душевых из сарайчика с пленочной дверью и старой цисцерной от топливного автомобильного бачка наверху.
Как подумал, так и случилось.
Я выбежал на крышу и на секунду остановился полюбоваться. Наташа рядом, тоже замерла. Какой вид открывался! Ночной восточный город. Сказка. Вдалеке копошились светлячки живых огней. Город мерно гудел и дышал. Яркими маяками горели главные водонапорные танки за домами. Где-то играла музыка. Жаль, обстоятельства не дали подольше понаслаждаться живописностью.
– Красиво живем, скажи? – сестра угукнула и мы вздохнули полной грудью. – Чтоб я всегда так жил!
Снизу послышались мужские вопли и хриплый визг Зафара. Мы склонились через перила посмотреть. Крашеный мужичишка, нискорослый, неопрятный, с двумя конвоирами пытались вытолкать узбека из комнаты. Тот, как полагается ему, упирался и отмахивался, вытаращивая глазищи. Тут же к нам на крышу поднялся еще один молодой несмышленый сикоди с длинной винтовкой и нерешительно встал в ступор.
Моментально я перекрыл воду в полобщежитии. Благодарно мне полетело снизу:
– Все, спасибо, не течет.
Молодой сикоди тупо стоял рядом, смотрел как иностранный преступник колдует над трубами. Я взглянул вниз снова. Ха, и почему вардан не дождался утра. Спал бы себе дома, было бы все хорошо, саб тхик хо джаега.
Крашеные хной волосы в желтый цвет меня раздражали издали, усатый, очень неприятный тип, лет пятидесяти – оттаскать бы его за чуб за его глупость. Приземистый и маленький. И на вид – вредина отменная. Он мне не понравился еще больше с первой минуты нашего знакомства.
Замахали мне руками спускаться, причем не удостоверившись, сделал ли я свое гнусно-благородное дело.
– Ну тупые! – подумал я в бешенстве и сжал кулаки.
Они считают нас двоих преступниками за то, что пришли к женщинам, как в гарем, против правил, но упускают из виду явную причину. Авария. Если бы замкнуло проводку, а они там по уши в воде плавают. Два, три, пять обгорелых иностранных трупика. Тоже бы саб тхик хо джаега?
Когда я спустился, внизу Зафар с пеной у рта продолжал лаяться на хинди с пришедшими, пытаясь вдолбить очевидность геройского нашего поступка. Они лишь махали руками и говорили о правилах. Галат бат, галат бат, неположено. Правила. Кровь то приливала, то отливала во мне от раздражения.
Зная уже о тупости индийских чиновников, я начал волноваться: вдруг выгонят обратно на родину после второго дня. Да меня все засмеют. И все из-за них. Им ведь принципы важны.
– Ну ничего! – решил я, а ноги все несли прочь по ступенькам. – Докажу, в посольство, в министерство пойду.
Узбека моего гнали вслед за мной. Я заметил, как этот крашеный вардан на лестнице мотнул охраннику в мою сторону, спрашивая, а это кто, кого еще накажем?
– Дело шьет, паскуда! – испуганно я припустил ногами.
Мы вышли на крыльцо общежития. Вардан отправился осматривать девичью келью. С нами кое какие девушки тоже оставались из солидарности и, если понадобиться, давать свидетельские показания.
Зафар же пошел страмиться с молодым сикоди, которому потом вероятно дадут по шеям за то, что пропустил мужчин в женское отделение, дурак. Да и вообще крайний всегда нужен. Его, кстати, и наказали. Понизили в должности и посадили в другое место дежурить. Больше всего по нему сокрушались Таня с Ией:
– Беднейнький, такой хорошенький, как бы не выгнали. Он сам из деревни. Его вся деревня деньги собирала, чтоб он в Агру на работу приехал. Он один там всю семью кормит…
– Мери бат то суно! – пытался заставить бедненький сикоди выслушать себя. Тут я и усвоил как невежливо эта фраза звучит: «Выслушай меня!»
– Если бы твоя сестра там оказалась? – орал узбек.
– Правила запрещают, – не понимал мент.
– Правила! Знаешь, где видал я такие правила? – хлопнул себя по паху.
Из компанейства я не уходил. Но хотел. Хотел взять под узцы своего горячего азиатского приятеля и утащить прочь.
Наконец после долгих пререканий Зафар внял моим мыслям – говорить ему что-то было бестолку – и мы ушли, гордые за себя, и злые на их тупость, не видящих истины.
Тут ужас начал обуревать меня: я здесь на долгие месяцы, а они уже меня выводят, эти индийцы. Как же смогу я вытерпеть их?!
Мы вернулись к себе в чатравас – общагу. Или хостел по-английски, что более распространено. От чатраваса же санскритом прет за версту, как от аки паки древнерусским. Ну да ладно…
Мы все еще громко обсуждаем. К нам выходят остальные. Спрашивают. Мы рассказываем. Через некоторое время делать становится совсем нечего. Зафар предложил выйти во двор посидеть на перевернутых холодных горшках трепаться со студнями из соседней… соседнего чатраваса. Кажется, инцидент исчерпан и все забыто. Меня расспрашивают, откуда я. Где это моя страна. Я коверкал хинди, с трудом подыскивал слова.
Все шло довольно мирно. Один ходит из стороны в сторону и побренькивает на гитарке. Я спросил ее поиграть. Поперебирал два-три аккорда и вернул.
Но разве Зафар мог жить мирно? Пока я бренчал, он уже из-за чего-то поспорил. Кто-то ему успел насолить.
Он стал как ерш. В общей болтовне усмотрел что-то неприемлемое и обидное.
– Что ты? – кинул он одному нагалендцу, сытому парню с бородкой, повышая угрожающе голос.
– Мазак.
– Мазак?! – ощетинился узбек. – Я тебе дам мазак! Саш, он, бля, знаешь что сказал, что насмехается надо мной!
Я еще плохо знал хинди. Их склока для меня была чужда. Но я видел, что товарищ мой, похоже, сам зарывается на пустом месте. Китаевидные студенты казались мне вполне дружелюбными и вежливыми.
– Ты смотри, – он показал на ушастого гитариста, у которого я брал инструмент. – Он мне своей херней машет, мол, стукну! Саш, да я ему пизды сейчас дам!
И добавил ругательства на хинди.
– Пошли начистим ему! – скомандовал Зафар, указывая теперь на другого, толстого с бородкой.
Шумиху я не любил, ни с того ни с сего драться тоже. Но из компанейскости просто составить угрожающую фигуру это можно. Я вытащил из недр себя суровость и мы двинулись на толстого нагалендца.
Выдвинув подбородок, узбек ему что-то говорил. В переводе не нуждалось:
– Уши надеру, узлом свяжу, мама не узнает… – что-то в этом духе.
На этом новый инцидент тоже исчерпал себя. Кто-то встал между спорящими, сикоди примирительно похлопал Зафара по плечу:
– Прости его.
Вернулись в чатравас. Фырчащему Зафару нужно было чем-то занять чещущиеся руки и он решил сделать добро. Взял стальной поднос с накладенным рисом, лепешками пури и далем. Снести беднякам, что живут неподалеку. Семья кузнеца. Я прямо гордился этим поступком. Значит, Зафар был очень хорошим человеком, только малость вспыльчивым. Выглядело как в старой доброй сказке про Хаджу Насреддина.
Во дворе охранник и нагалендцы продолжали кучковаться у перевернутых цветочных горшков. Видимо, обсуждали ссору.
Мы шли мимо. Толстый исподлобья уставился на узбека.
– Что надо? – опять набычился Зафар.
Я хотел было его остановить. Мне надоедали его неоправданные нападки. Он в два прискока приблизился к сопернику. На это нагалендец тоже привстал. И Зафар, подумав, что тот собирается драться, тыльной стороной ладони первым пихнул его снизу вверх в подбородок. Я не ожидал, что тот тяжеловес так легко улетит в кусты. И отметил как это делается. В мозгу как-то записалось, чтобы пригодиться.
Тут началась свалка. Я уже видел как Зафара сдерживают трое и колотят. А он все еще старается удержать шаткий поднос. Я весь испугался – за поднос с рисом и далем. Неужели просыпят. И не сколько за своего друга, сколько за еду я побежал заступаться. Мы же беднякам ее дать собираемся. Что они вечером есть будут без нас?
Первым делом вообще хотел только изъять поднос у Зафара, и позволить ему героически сражаться одному. Еда всегда была для меня превыше всего: людей, дружбы, чести… Но стукнул мысленно себя:
– Что это я? Неверное решение.
Я отшвырнул одного, схватив его поперек туловища. Им и оказался самый зачинщик – толстый. Хотя, наверно, зачинщик – мой приятель. Двух оставил на попечение Зафара. Вместе с толстым нагалендцем я упал на каменный пол дорожки. Я на нем, сдерживая, придавливая животом к земле. А он вырывался и нюхал пол лицом. Толстый нагалендец не успокоился, а наоборот пытался до смешного достать меня неудобно кулачком. Угодил по кончику носа. Я вскипел. Враг был в моей власти и я занес кулак над его черепом. Весь сжался, сдерживая свой порыв ярости. Я знал, что такие удары могут заканчиваться летальным исходом. Надо было просто ткнуть ладонью ему в затылок, чтобы отметить его лицом печать на асфальте.
Уже и не помню. По-моему меня оттащили. Нагалендец вскочил на ноги и пихнул меня разок слабо в лицо кулаком. Я снова пропустил удар, но руки мои не ответили. Я ведь теквондист. Только ногами. Я попытался наброситься на него, но это было выше моих сил. Оказалось, что меня держит могучий кореец Сурадж. Не знаю за кого он был. Мне показалось, он защищал своих узкоглазых соплеменников. Потом он сдерживал нагалендца и я, улучив момент, все-таки пнул того в живот.
Дальше шла ругань. Без драки. Расцепили. Вардан трусливо стоял рядом, вжав плечи, и через спины остальных нагалендцев пытался утихомирить свалку, однако не встревая активно.
Я огляделся. Оказывается, фактически мы с Зафаром стояли против человек пятнадцати.
В мозгу приятно пришли две мысли. Первая: я наконец-то подрался, вторая: тем, что заступился за Зафара, заслужив его уважение до конца года.
Но больше всего мне жалко было смотреть на рассыпанный рис. Он теперь никому не достанется. Я еле сдержался, чтобы не подобрать пару упавших лепешек пури – все-таки накормить бедняков.
Разделенные толпой, мы продолжали переругиваться с толстым нагалендцем. Я крыл его русским матом, ибо не научился индийскому. Думаю, он все равно понял. Что-то выкрикивал мне в ответ.
– Саш, он говорит, что с тобой у него нет вражды, – перевел Зафар.
Мне это совсем не нравилось. Он попал мне два раза в лицо, хотя я просто разнимал их. – – Нет, вражде не конец. Будет второй шанс, я отомщу, – пообещал самому себе. – Потом, когда-нибудь.
Абу стоял в сторонке с взволнованным лицом.
– Ой , что будет с нами, если директору расскажут?
– Ой, что будет с нами! Ты-то что переживаешь? – огрызнулся Зафар. – Ты вообще стоял далеко и ничего не делал.
Я понял, что попал в точку: он оценил мое заступничество. Ну а с мягкотелого трусоватого таджика Абу что было взять? Молящийся по пять раз на день мусульманин пытался умилостивить Аллаха благочестием.
Пришлось возвращаться в общагу, не сделав больше добрых дел.
6
А на утро ко мне ворвался перепуганный Сурадж и забасил.
– Александр, ао, проблем хе! Пошли! – позвал за собой.
Я, представляя невесть что, сам испугался не на шутку. Почуял, что угроза идет от администрации.
Мы с ним поспешили к Зафаровской комнате. Там стоял сикоди с ружьем. Вот так дела!
Вслед за нами пришли несколько важных людей. Из Санстхана. Официально строго одетые мужики с суровыми лицами. Один из них директор.
Они ругались, тарабанили на хинди.Я не понял ни слова. Лишь интуитивно: за вчерашние два поступка. Кивали злобно и на меня, урчали как старые мотоциклы.
После этого своего визита делегация удалилась. В глазах у меня потемнело. Только вчера- позавчера приехали, и уже прогонят. Представил как возвращаюсь в Россию. Как дурак. Растрезвонил всем, нахвалился. Взял в аспирантуре отпуск на год и напрасно. Как меня встретят дома? Мама в ругань, что сын бестолоч. Папашка… А что он мне?! Я постарался сдержаться, чтобы не выдавать своего холодного ужаса и бледности лица.
Зафар, сам на себя не похожий, с волнением перевел мне:
– Саш, они говорили, что, если повторится, выгонят.
